Семь песков Хорезма - Валентин Рыбин

Лишь заполночь Атамурад выполз из арыка и, пошатываясь, побрел в сторону квартала Кефтерхана, к дому Сергея. По пути он беспрестанно спотыкался о трупы людей, падал, вновь вставал и шел, взглядываясь в темноту. Наконец, он отыскал знакомый глубокий ход в глинобитных стенах и ворота. Постучав каблуком сапога по деревянному створу ворот, услышал лай собаки и принялся стучать чаще и сильнее, пока ему не открыли боковую дверь.

— Это я, — хриплым голосом выговорил он. — Спрячьте меня.

Его схватили под руки и быстро повели по двору сначала к старому дому, где он раньше квартировал, но тут же передумали и ввели в баню.

— На полку полезай, на полку! — тараторила Меланья. — На полке-то сухо, давно никто пара не разводил. Помоги ему влезть, Кузьма! Эка ты, дылда старая! — ругнула она мужа. — Совсем, однако, оплошал, трясешься от страха. Пособи, говорю, сердару забраться на полку!

— Сергей-ага где? Почему его нет? — спросил Ата мурад.

— Эх, милок, — затараторила Меланья. — Сергея с его сынком Азисом мы и ждали. Думали, это они возвернулись, а оказалось, ты. Нет нашего хозяина уже третий день. Как уехал с сынком на Чарбаг, так и не объявлялся больше. Юлдуз-то все глаза просмотрела, ожидаючи его, все слезы выплакала... И сейчас, когда ты постучался, кинулась она первой к воротам, да осеклась... Ты-то, родимый, не слыхал чего-либо о Сергее?!

— Если бы слыхал — не спрашивал, — сердито отозвался Атамурад. — Дай мне, Малашка, воды, у меня в горле пересохло.

Служанка бросилась в предбанник, зачерпнула из жбана воды и подала Атамураду. Приподнявшись на локоть, он жадно напился, остатки воды вылил на голову.

— Лежи смирно, мы тебя на замок закроем! — заспешила Меланья, услышав лай собак. — Надыть уходить, а то, неровен час, с обыском нагрянут, тогда всем нам смерть — за укрывательство. Джарчи уже проезжал перед двором, кричал во всю глотку: ежели кто укроет какого-либо иомуда — тому смерть...

Утром чуть свет Меланья принесла Атамураду постель и заваренный чайник с пиалой. Подошла к полке, положила на скамью кошму с подушкой, стала будить гостя и услышала бессвязную речь. Догадалась! «Бон ты мой, кажись, в беспамятстве бредит!» Притронулась ладонью к лицу — жар у парня, а когда вышла во двор, то увидела на ладони кровь. «Ах, дура старая, да как же я не догадалась, что он раненый?!» Побежала в дом к хозяйке, разбудила ее. Юсуп-ака тоже поднялся, дети проснулись. Юлдуз-ханум, узнав, что Аташу, как она называла его, очень плохо, вынула из сундука пузырьки с лекарствами и отправилась в баню. Меланья прихватила с подоконника плошку. Войдя за хозяйкой в предбанник, зажгла нефтакыловую свечу. При свете женщи ны разглядели: лицо Атамурада было покрыто кровавой коркой, а сам он, как и прежде, бредил.

— Давай, Малашка, кипяти воду, обмыть надо рану, потом будем лечить юзарлыком, — распорядилась Юлдуз.

Женщины перевязывали Атамурада, когда в ворота властно застучали и донесся крик ханского джарчи, чтобы хозяева открыли. Вновь пришлось запереть баню в спрятаться в доме. Отправился к воротам Юсуп-ака. Во двор вошли Якуб-мехтер, Худояр-бий и Ниязбашн-бий, с ними еще несколько нукеров, остальные остались на улице.

— Дома ли топчи-бий? — спросил визирь.

— Ваше высочество, зять мой на Чарбаг уехал, не возвращался еще, — кланяясь, ответил Юсуп-ака.

— Все ли спокойно в вашем доме? Не напали иомуды ва вас?

— Слава Аллаху, беда обошла стороной...

— Город завален трупами врагов и своих, — пояснил визирь. — Надо убрать сегодня же мертвецов, чтобы не начались болезни. Повелеваю: всех, у кого есть руки, выведи на улицу с носилками... Выводи также верблюдов и ишаков с повозками!

— Ваша воля, ваша воля, ваше высочество, — приговаривал Юсуп-ака, низко кланяясь.

— Когда приедет Сергей, пусть поскорее идет в ичанкале. — Визирь повернулся и вышел со двора, уводя с собой биев и нукеров.

К полудню на улицах появились арбы. Со дворов хивинцы выгнали рабов — те принялись вытаскивать людские трупы и грузить в повозки. Арбы потащились на загородную свалку, где уже валялось превеликое множество растерзанных зверями и птицами тел и отку да несло нестерпимым зловонием. Страшась чумы, арба кеши и рабы, не мудрствуя долго, свалили трупы в канал в надежде, что их вынесет вода в чужие пределы. И городской хаким закрывал глаза на плутни слуг и рабов. «Слава Аллаху, хоть из города вывезли заразу!» — думал он.

Плакала и завывала голосами азанчи потрясенная Хива. Под этот скорбный плач Якуб-мехтер въехал в Гульбанбаг, где находился под надзором Сеид-Мухаммед — единственный законный претендент на престол. Отвергнутый всеми, он давно отказался от всяких попыток захватить власть. Духовно надломленный терьяком и болезнями, Сеид-Мухаммед встретил визиря хохотом:

— Хай, мехтер-ака, паршивец ты наш, жив, значит, остался! Ха-ха-ха! Говорят, почти всех биев истребили иомуды, и Кутлуг-Мурада, и этого самозванца Мухам-меда-Нияза заодно, а ты — цел и невредим! Воистину, сын удался в отца своего: семь смертей избежал, прежде чем прибрал его Аллах в свои кущи!

— Не кощунствуйте, дорогой Сеид-Мухаммед, — грустно улыбнулся визирь. — Я тоже не бессмертен. Когда минуют семь смертей, я сам с удовольствием отдамся в руки восьмой. Чем заняты вы? Судя по настроению, вы далеки от мыслей о потустороннем мире?

— Конечно, мехтер. Здесь мне очень хорошо. Мы тут все время беседуем с нашим зеленым попугаем, и он прославляет великого хана Хивы. — Сеид-Мухаммед бросил взгляд на клетку с попугаем, которая крепилась к деревянной колонне айвана.

— Великого хана Хивы пока не существует, ваше величество, — скорбно произнес визирь. — Мы приехали за вами, чтобы вы отправились в ичанкале и возглавили расстроенное государство великого Хорезма. Кроме вас, никто этого не посмеет сделать.

Сеид-Мухаммед чванливо покривил губы, поежился, словно его обдало холодом, пожал плечами и плаксиво пожаловался:

— Якуб-ака, вы опоздали... Я не могу жить без курева... Один мискаль терьяка мне дороже ханского трона... Я болен, мой дорогой мехтер, у меня нет в голове никаких других забот, кроме курева.

— Ваше высочество, мы не станем лишать вас этого удовольствия, курите, сколько вам захочется, — улыбнулся визирь, — Если вы доверитесь, моя голова будет управлять, а вы только распоряжаться. Все, что я сделаю хорошего, мы отнесем к вашей мудрости и провидению.

— Ладно, Якуб-мехтер, я соглашусь, но если хоть раз ты упрекнешь меня, я назначу вместо тебя другого, Тебя я тоже научу любить терьяк.

Визирь сконфузился, развел руками, и Сеид-Мухаммед самозабвенно рассмеялся.

Якуб-мехтер смотрел на будущего хана и глупо улыбался, не находя ничего лучшего. Насмеявшись вдоволь, Сеид-Мухаммед снял с колонны клетку с попугаем и торопливо проговорил:

— Хватит шутить, поехали в Хиву. Меня ждет трон маградита!

Когда приехали во дворец, то из приемных комнат все еще вытаскивали трупы заговорщиков. Мухаммед-Нияз-инак лежал во дворе с перерезанным горлом, с вывалившимися из орбит глазами. Сеид-Мухаммед узнал его, мстительно улыбнулся и пнул ногой. Тут же дворцовые сановники, подхватив Сеид-Мухаммеда, бережно уложили на белую кошму, несколько раз подбросили и затем усадили на трон.

В Хиве между тем продолжались санитарные работы: мертвецов вывозили на арбах, но конца зарубленным и раздавленным, казалось, не было. Сын Сергея, пробираясь по зловонным переулкам города к дому, шарахался из стороны в сторону, как обезумевший. Никогда ничего подобного ему не приходилось не только видеть, но и слышать. Находясь с отцом в Чарбаге, где держали русских пушкарей, он натерпелся страху. Иомуды, налетев, разгромили мастерские и схватили отца с пушкарями. Но то, что он увидел в Хиве, совершенно потрясло его. Войдя во двор, он не надеялся застать никого в живых и, увидев мать, служанку, деда и батраков, радостно устремился к ним:

— Мама, ты жива! И дедушка тоже! Как я рад, как я рад, что вы живы!

Юлдуз-ханум, обнимая сына, разрыдалась и тотчас, оторвавшись от него, спросила:

— Где твой отец, сынок? Где он?! — выкрикнула она, испуганная тем, что сын медлит с ответом.

— Мама, он жив, но его схватили джигиты Кара-келя, угнали в пески. Пушкарей и все исправные пушки взяли с собой, — торопливо принялся рассказывать Азис. — Когда они напали на нас, отец бросился на Кара-келя, сказал ему: «Кость бы тебе в горло, ты что — забыл, кто я и как меня зовут!» Кара-кель все равно приказал связать отца. Меня они тоже хотели увести в пески, но отец попросил; «Кара, ты с ума сошел, если лучших друзей стал принимать за врагов! Отпусти хотя бы Азиса, пусть он едет в Хиву и скажет Юлдуз-ханум обо мне!». Кара-кель сказал: «Ладно, пусть идет, но я клянусь, что больше ты никогда не будешь служить хивинскому хану!»

— Черный дикарь, чтоб ему подавиться! — ругала сердара Юлдуз-ханум. — Сколько он мяса у нас съел! Сколько сивухи выпил! А теперь решил сожрать самого Сергея! Сынок, иди в баню и расскажи об этом негодяе Атамурад-сердару.