Широки врата - Эптон Синклер

Ланни хотел было произнести какие-то вежливые слова, когда, к его удивлению, Ирма взяла слово. — «Вовсе нет, герр Гитлер! То, что вы сказали, меня очень заинтересовало. Я слышала так много обвинений, выдвинутых против вас и ваших идей, и теперь я получила возможность услышать ваши ответы. Я хочу, чтобы вы знали, что я согласна с каждым вашим словом».

Фюрер немцев просиял. «Я искренне рад слышать, что вы сказали, фрау Бэдд. Человек вашего влияния может многое сделать для исправления недоразумений в Америке».

«Нет, герр Гитлер, я не имею никакого влияния, насколько я понимаю. Но вы можете быть уверены, что всякий раз, когда у меня будет возможность, я расскажу людям то, что услышала от вас».

Какой отрадный результат пропагандистских усилий! Нужна ещё только одна вещь, чтобы это сказал и её муж. «А вы, герр Бэдд?» — спросил оратор.

Ланни быстро собрался и вынуждено улыбнулся. «Я преданный муж», — заявил он, — «и вы должны знать, что я никогда не позволю себе на публике не согласиться с тем, что говорит моя жена». Этого было достаточно, чтобы великий человек улыбнулся, а его свита последовала его примеру.

Побыв хорошими учениками, они заслужили право на награду. Хозяин дома хлопнул в ладоши, кто-то из военных нажал кнопку на стене, и в комнату вбежало совершенно круглое человеческое существо, которое когда-либо видел Ланни. Тело, как бочка, лицо, как полная луна, или как фонарь из тыквы с прорезанными отверстиями в виде глаз, носа и рта со своей ухмылкой. «Герр Канненберг», — сказал Гитлер, представляя его взмахом руки. Ланни слышал о нем. Ресторатор из Берлина, который стал фаворитом и заведовал хозяйством в Бергхофе, в мюнхенской квартире и канцелярии в Берлине. Он руководил слугами, следил за приготовлением вегетарианских блюд и безалкогольного пива, а когда под рукой не было Путци Ханфштенгля! играл роль клоуна.

«Musik!» — скомандовал хозяин, и коротышка взял аккордеон с богатым орнаментом и уселся на стул от фортепиано. Его вид по-настоящему был очень смешон, его плоть свисала со всех сторон хрупкого стула, и ноги не доставали до пола. Он начал играть и петь: «Tiroler sind lustig, so lustig und froh!» Голоса у него не было, но пел весело и таким путём нашёл свое место в жизни. Пока он пел, два официанта принесли напитки, на специальном подносе для Гитлера, который почитался святым его последователями за его привычки в еде и напитках. «Hab‘ oft die ganze Nacht an ihrer Hütten g'wacht», пел менестрель, а потом: «Z' Lauterbach hab’ mein' Strumpf verlor'n»[95]. Он пел печально йодлем об этой трагедии потерянного чулка. И Ланни размышлял, что значили эти звуки для Труди Шульц. День был теплый, и окна гостиной были открыты для прохладных бризов, доносивших ночные ароматы сосны и пихты. Она вряд ли будет спать в такой кризис, и разгул не покажется ей безгрешным. Скорее он будет для неё танцем упырей на страдающих телах ее товарищей. Настоящий социализм был убит, и этот низменный поддельный танцевал на его могиле!

Веселье росло, и лицо толстяка клоуна просияло, как он начал одну из тех песен, в которых сельские жители во всем мире высмеивают умных городских обитателей: «In Berlin, sagt er, muss du fein, sagt er, and gescheit, sagt er, immer sein, sagt er, denn da haben‘s, sagt er, viel Verstand, sagt er, ich bin dort, sagt er, viel bekannt![96]»

Делая вид, что он слушает, Ланни размышлял о словах, которые только что произнесла его жена. Она действительно так думает, или это было просто частью спора с мужем и с незнакомой женщиной, которая боролась за обладание мыслями мужа? Для Ланни эти слова были, как удар по лицу, показывая ему, о чём думала Ирма в течение прошлого дня и ночи, и что он мог ожидать, когда они снова были самими собой. Очарование Pastoral Symphony не смогло успокоить ожесточенное сердце.

Наступил перерыв в веселье, и Гитлер сказал: «Друг Курта Мейснера должен быть музыкантом, герр Бэдд».

— В очень скромных масштабах, Exzellenz. Но Курт и я проиграли вместе все композиции для игры на фортепиано в четыре руки, которые мы смогли найти. Вы хотите, чтобы я сыграл для вас?

«Bitte Sehr», — сказал фюрер, и Ланни уселся за очень изящное пианино. Он не собирался вступать в соперничество с любыми придворными фаворитами. В тот момент он не ощущал в себе веселья, наоборот, он был полон печали на фоне мировой скорби. Он только что видел Локи, бога лжи, исполнившего свои трюки и одержавшего победу. И так как Ланни не мог высказать словами, что он думал и чувствовал об этом, он позволил говорить Бетховену. Бетховен был другом и спасителем Ланни во всех его конфликтах с нацистским Локи. И Ланни сыграл начальные аккорды сонаты, которая была бездарно названа Moonlight[97], но которая является выражением самой глубокой и пронзительной печали. — «Приходите и слушайте, о могучий фюрер, и узнайте, что великая душа Германии думает о вас и вашей славе! Приходите и плачьте за десять миллионов маленьких монстров, которых вы вырастили, чтобы мучить и отравить всю Европу!»

Но нет, это не сработает! Бетховен был мертв, и это узурпатор возьмёт его музыку и использует её в своих целях. Ади Шикльгрубер, услышав эти скорбные ноты, использует их как плач по своим умершим нацистским героям, как дань его «знамёнам, окрашенных кровью мучеников» и всему его ритуалу Молоха! Горе, горе, бесконечное горе, и кровь по всему плачущему миру! Одной части было достаточно. «Ausgezeichnet[98]!» — воскликнул фюрер. — «Я вижу, что вы не просто умеете играть, но и знаете что играть».

«Я буду рад приехать и помочь отпраздновать новоселье», — ответил гость. Он не был уверен, следует ли этикет этого дома королевскому протоколу, и должен ли он ждать, пока ему не разрешат уйти. Он догадался, что ему вряд ли навредит, если он возьмёт на себя инициативу своего отбытия, поэтому он сказал: «Я боюсь, что мы заняли больше своей доли вашего времени, герр рейхсканцлер».

«Вы доставили нам удовольствие своим пребыванием», — ответил хозяин, — «и надеемся, что вы оба приедете снова». Это было разрешение, и гости встали. «Я сожалею, что я не могу просить вас остаться на ночь», — добавил Гитлер. — «У нас так много народа, что здесь наши гости вынуждены спать в палатках».

«Наши друзья ждут нас возле Зальцбурга», — ответил Ланни. — «Они так обрадуются, узнав, какой чести мы удостоились». Если умеешь говорить такие слова в нужный момент, то можешь быть удостоен такой чести при всех дворах мира.

Они пожали руки всей компании, Ирма обменялись несколькими словами с фрау рейхсминистром. Когда фюрер сопроводил их до двери, Ланни спросил: «Простите, Exzellenz, у меня вопрос, так поздно граница будет открыта?»

«Граница открыта всю ночь,» — был ответ. — «Если у вас возникнут какие-либо трудности, позвоните, мы всё устроим».

Никакие другие слова не могли бы быть лучшим подарком. Они пошли к машине, влезли в неё и быстро уехали. Когда они были вне пределов слышимости, Ланни прошептал: «У вас все в порядке?» Труди ответила: «Да!» — «Кто-нибудь заглядывал в машину?» Она ответила: «Человек ходил туда и сюда все время, но он не заглядывал».

До границы было всего около пятнадцати минут езды. Прежде, чем они достигли её, Ланни остановился и сказал Труди: «Опуститесь на сиденье, чтобы вас не было видно, и притворитесь спящей. У меня есть разрешение от Гитлера на выезд, и я полагаю, что они не посмеют заглянуть в автомобиль. Мы сможем выехать, не регистрируя вас».

«Но предположим, они заглянут и найдут ее?» — возразила Ирма.

— «Я скажу, что я не предполагал, что им будет интересна служанка. У Труди будет свой паспорт и разрешение на выезд, если они их потребуют.» И он протянул их ей.

«Для меня это слишком рискованно», — объявила жена, — «но это уже твои проблемы».

«Я думаю, что я знаю их», — он ответил. — «Смотри, как это делается!»

Он быстро подъехал к пограничному посту, остановился, и вышел из машины ещё до того, как пограничники появились с фонариками. «Хайль Гитлер!» — произнёс он, и энергично отсалютовал. Для каждого немца было обязательным ответить приветствием. «Хайль Гитлер!» «Хайль Гитлер!»

Без промедлений Ланни начал свою Rolle. — «Мы только что из Бергхофа, и фюрер заверил меня, что граница будет открыта».

— Natürlich, mein Herr. Die ganze Nacht[99].

— Он только что поручил мне приказать вам позвонить в Бергхоф, если возникнут какие-либо задержки, и он лично уладит дело.

— Sehr wohl, Herrschaften! Was wünschen die Herrschaften?[100]

— Я искусствовед и только что вернулся из Берлина, где мне поручили продать несколько картин для министра-президента генерала Геринга. У меня здесь купчая с печатью его офиса. Вот паспорта и разрешения на выезд для меня и жены.