Широки врата - Эптон Синклер

«Сегодня вечером мы уехать не сможем», — заявил вполголоса муж, — «потому что у нас нет разрешения на выезд, а также покажется подозрительным, если мы уедем из Германии, не завершив сделки по картинам, из-за которой мы сюда приехали. Я позвоню обер-лейтенанту Фуртвэнглеру и объясню, что у меня назначена встреча с фюрером вечером, он поймёт срочность, и, несомненно, сразу привезёт картины и необходимые документы. Если у нас будет купчая, заверенная в офисе генерала Геринга, то она может решить все проблемы на границе. В этом я убедился, когда выезжал в последний раз».

— Ты думаешь, что сможешь решить все проблемы без паспорта или разрешения на выезд мисс Шульц?

— Да, я так думаю. Мы оставляем Селесту здесь в отеле, объясняя ей, что мы собираемся посетить фюрера, а затем вернуться. Мы вывозим Труди по разрешению на выезд Селесты и ввозим ее в Австрию по паспорту Селесты.

— Но в паспорте есть фотография Селесты, и мисс Шульц не смотрится, как бретонская крестьянка.

— Это будет поздно ночью, и мисс Шульц будет лежать на заднем сиденье в окружении картин и сумок. Если возникнет вопрос, то я скажу, что она заболела и потеряла десять килограмм, или около того. Скажу также, что я друг министр-Президента, и занимаюсь этими картинами для него, также, что мы только что были в гостях у фюрера, и что они могут позвонить в Бергхоф, который только в паре километров от границы. Я уверен, что эти заявления введут чиновников в ступор.

— А потом, что ты думаешь делать с Селестой? Оставить ее в Германии на всю жизнь?

Ланни решал эту проблему более двух лет назад, когда собирался вывезти Фредди Робина из Германии по паспорту водителя грузовика. Он рассказал эту историю Ирме, но сейчас не стал напоминать ей об этом. Он объяснил:

— «Селеста будет жить в безопасности в этом отеле, будет посещать выставки картин и флиртовать с лицами мужского пола. Она получит от тебя письмо, говорящее, что ты неожиданно вынуждена была вернуться домой и забрала с собой её бумаги и теперь высылаешь их почтой. Ты пошлёшь ей деньги и прикажешь ей приехать к тебе в Лондон или куда захочешь. Селеста подождет, но документы не придут, и когда она сообщит тебе об этом, то ты ответишь, что они должно быть затерялись на почте. Посоветуешь ей обратиться к французскому консулу и уладить с ним формальности. Одновременно ты телеграфируешь французскому консулу, объясняя ему ошибку, и он выдаст ей новый паспорт. Ну, придется на месяц заменить горничную».

— Ты упустил одну деталь: на границе, где мы выедем, останется запись, показывающая, что выехали три человека, и один по паспорту и разрешению на выезд Селесты.

— Во-первых, в своих сообщениях Селесте и французскому консулу ты не укажешь, где и когда выезжала, но обязательно подчеркнёшь, что мы покидали Берлин поспешно, потому что были приглашения посетить фюрера, и потом решили вернуться домой. Консул покажет это письмо властям, когда будет представлять новый паспорт и получать новое разрешение на выезд. Власти вряд ли будут слишком дотошными в отношении гостей фюрера. В худшем случае ничего серьезного Селесте не грозит. Будет совершенно очевидно, что она является непричастным человеком, жертвой своих работодателей, и что она понятия не имеет, что с ней сделали. Вероятнее всего, она никогда об этом не узнает. Но если узнает, то небольшая сумма денег успокоит её чувства. Если это возможно, выдумай для нее поручение, чтобы завтра утром она не видела Труди и не имела ни малейшего представления, кто был с нами.

Ирма заявила: «Это может означать, что ты никогда не сможешь вернуться в Германию».

«Мы поглядим, что из этого выйдет», — был ответ. — «я думаю, что смогу въехать в Германии в любое время, имея на руках банковский чек на большую сумму на имя одного толстого джентльмена».

Ланни отдал свою спальню гостье и спал на диване в гостиной, так как Ирма не пригласила его к себе в комнату. Ланни спал, потому что он знал, что завтра придется долго сидеть за рулём и в какой-то степени привык к неразберихе с гестапо. Спали ли дамы, они ему не сказали, а он не спрашивал. Утром первым делом он позвонил благоговеющему обер-лейтенанту, который, будучи придворным толстого генерала, был на месте достаточно рано. Как и предвидел Ланни, молодой офицер был поражен известием о приглашении в Бергхоф, и предпринял всё возможное, чтобы получить картины и необходимые документы и привезти их лично в Адлон.

Ланни убрал все следы того, что он спал в гостиной, запер Труди в спальне, пока завтрак сервировали на паре складных столов и пока Ирма вызывала Селесту, которая спала в лакейской отеля. Она пришла, крепкая всегда улыбающаяся крестьянка, и, конечно, имея ни малейшего представления о планируемом с ней жалком трюке. Она резко отличалась от Труди Шульц. Было очевидно, что никакая болезнь или никакой голод никогда не уменьшит эти широкие скулы, и не изменит черты ее лица, чтобы они стали обладать утончённостью и изяществом. Но Ланни планировал запудрить мозги пограничников, и ему было интересно наблюдать, как даже француженка была в восторге от новости о визите к фюреру.

Хозяйка объяснила, что они берут с собой только две сумки и уже положила в них свои вещи. Она сказала, что приближается день рождения ее матери, и она хочет отправить ей подарок. Она поручила Селесте посетить универмаги и выбрать что-нибудь в чисто немецком вкусе, который миссис Барнс могла бы оценить. Выбранную вещь следовало бы отправить по почте или курьером. Ирма дала ей сто марок, что составляло в то время около сорока долларов, и отослала ее довольную и не подозревающую семью Бэддов в чём-нибудь плохом.

Ланни приказал подать автомобиль и поспешил в австрийское консульство, где за скромную мзду получил без промедления необходимые визы на паспортах для себя, жены и горничной. Когда он вернулся в отель, эффективный обер-лейтенант был на месте, и в одном из помещений отеля Ланни просмотрел две картины, заплатил деньги, взял купчую с магической печатью бюро толстого генерала, а также разрешения на выезд. Он обменялся обычными любезностями с его эсэсовским другом и воздержался от вопроса, не пытали ли недавно в подвалах СС редакторов и печатников социалистической газеты.

Картины были перенесены в машину и помещены на заднее сиденье, к счастью они были не очень большими. Ланни велел швейцару присматривать за ними, вернулся в отель и позвонил Ирме, сообщив, что все готово. Он оплатил счет, кстати, упомянув клерку, что направляется в Берхтесгаден по приглашению фюрера на этот вечер. Это сообщение вызвало интерес окружающих, пока Ирма и её хорошо одетая спутница вышли из лифта и пошли к машине, сопровождаемые коридорным с парой сумок. Ланни исполнил свою обычную функцию раздачи чаевых. И если когда-нибудь сотрудники дневной смены будут сверять свои записи с записями ночной смены и обнаружат, что посторонняя леди провела ночь в люксе Бэддов, то Ланни был уверен, что они не побегут заявлять об этом в полицию.

Это была самая странная поездка на автомобиле, которую сейчас совершал по старому континенту Европы опытный водитель! Ирма не говорила ни слова, и Труди уважала ее желания. А Ланни держал себя, как хорошо обученный шофер. Ему надо было покрыть почти семьсот километров, не было времени на передышку. Он не отрывал глаз от прекрасного Reichs-autobahn и не снимал ноги с педали газа. Если какой-либо офицер дорожной полиции на маршруте Берлин-Лейпциг-Регенсбург-Мюнхен решился бы остановить его, то у Ланни был заготовлен самый лучший ответ. При сомнении в его словах, он был готов предъявить документ из офиса второго человека в Рейхе. Видя это, любой офицер дорожной полиции добровольно поедет впереди, очищая путь.

Это была дорога, по которой Ланни и его жена проехали более чем один раз. Плоские равнины Пруссии сейчас были покрыты зеленью картофеля и сахарной свеклы. Но часть из них была отобрана высшей инстанцией и покрыта пылью, поднимаемой марширующими новобранцами или танками, грохочущими, как стада слонов при паническом бегстве. Ланни считал, что насмотрелся на военные приготовления, но никогда не встречал ничего подобного. Практически везде на больших полянах можно было увидеть группы юношей, одетых в сандалии, шорты цвета хаки и открытые на горле рубашки, запускавших в воздух планеры. Большие самолеты выписывали круги над головой, и не раз путешественники слышали звуки выстрелов. Туристам был открыт свободный доступ в Фатерланд и дана возможность стать свидетелями этих зрелищ. Там могли быть агенты Англии, Франции и других стран, подписавших Версальский договор. Но, видимо, ни один государственный деятель из этих стран не мог ничего сделать, кроме произнесения нервных речей об этом.

Отель предоставил сухой паек в дорогу, и после того как они проехали Лейпциг Ланни отважился предложить, чтобы Ирма раскрыла его и угостила всех присутствующих. Он жевал бутерброд, сидя за рулём. Затем, ему показалось, что мертвая тишина была неуместной во время приема пищи. Он вспомнил о радиоприемнике, который Ирма установила в автомобиле, чтобы развеять скуку во время поездок. Он решился негромко включить его. Она не отреагировала, и он покрутил рукоятку настройки, находившуюся перед её коленями. Ревел нацистский оратор. Нацистский журналист осуждал недавнее британское заявление по вопросу о германских делах. И вдруг поплыла волшебная, прекрасная мелодия, оркестр играл первое движение Pastoral Symphony. «Allegro ma non molto. Радостные чувства возникают в сердце при выезде на природу» — так Бетховен написал на партитуре. Мастер имел в виду благодатную сельскую местность около Вены, где не было топота солдат, урчания бронированных машин и рева истребителей в небе.