Широки врата - Эптон Синклер

«Ну, почему вам не позвонить отсюда?» — Генрих был очень взволнован такой честью, и Ланни знал, что персонал отеля будет так же взволнован. Он догадался, что ещё до того, как разговор будет закончен, весь огромный отель будет знать, что происходит.

Генрих произнес знаменательные слова с гордой отчетливостью: «Hallo. Heil Hitler! Bitte, des Führers Heim, Der Berghof, in Berchtesgaden, Obersalzberg.»[81] После этого он не мог усидеть на месте в своем кресле, и не мог ни о чем говорить, ведь он просил поговорить лично с величайшим из людей, а вдруг величайший будет говорить? Ланни, кто имел опыт общения с великими мира сего, посоветовал, что правильнее было бы попросить секретаря фюрера. Естественно, что секретари фюрера находились на дежурстве круглые сутки. Не нужно передавать важные сообщения через дворецких или горничных, которые не привыкли общаться с внешним миром и могут перепутать имена, особенно иностранные. Ланни знал, что собственное имя Генриха было известно, потому что в молодости он дважды побывал в тюрьме у Ади, и это было то, что бывший рисовальщик открыток никогда не забывал.

Зазвонил телефон, и Генрих взял трубку дрожащей рукой. Ланни слушал разговор: «Hallo. Ist dort Der Berghof? Heil Hitler. Hier Heinrich Jung. Wollen Sie mich bitte mit dem Sekretär des Führers verbinden? Ja? Danke schön.[82]» Ожидание, а затем: «Sekretär des Führers? Heil Hitler. Hier spricht Heinrich Jung, Grüppenführerstellvertreter des fünften Gaus der Reichsjugendführung und ein alter Freund des Führers. Heil Hitler![83]» Так много предварительных слов, но Генрих продолжал объяснять, что американец Ланни Бэдд и его жена мультимиллионер, Генриха не предупредили о ссылке на это, будет проезжать мимо Бергхофа, и герр Бэдд, который уже дважды встречался с фюрером, хотел бы заехать с женой и отдать дань уважения. Опять было ожидание, на этот раз гораздо большее, и, наконец, сияющая улыбка появилась на круглом арийском лице чиновника Гитлерюгенда. «Ja, Ja! Bitte, Einen Augenblick».

Он повернулся к Ланни. «Фюрер примет вас завтра вечером в двадцать два часа. Вы можете быть там?»

«Конечно, я буду там». Так как Ланни не собирался заниматься картинами до своего отъезда из Германии, у него было лишь одно дело, увидеть Труди в этот вечер, завтра рано утром он может выехать. Он не был удивлен поздним приёмом, зная, что Ади страдал от бессонницы и очень поздно ложился спать.

Конечно, он не преминул поблагодарить своего старого друга за такую честь. Почти никто в Фатерланде не смог бы добиться этого, сказал он, и добавил, что он и его жена будут осторожно следить за своими словами, чтобы не побеспокоить великого человека, который уединился в высоких горах, чтобы общаться со своей душой и отдохнуть от государственных забот.

Несколько минут после девяти часов вечера, или двадцати одного часа по континентальному времени, Ланни объявил о свидании с женой, и надеется, что Генрих будет не против отправиться домой на такси. Сын главного лесничего сказал, что он вполне держится на ногах, и Ланни сопроводил его вниз, с покрасневшими щеками и чрезвычайно разговорчивого из-за смешанных напитков, и усадил в машину, заплатив шофёру вдвое больше, чем могла составить плата за проезд. «Heil Hitler fur dich und grüss Gott für die Frau!» — пожелал Ланни, зная, что полноватая супруга его друга была из Баварии.

Ланни вызвал свою машину и поехал, и ровно в двадцать два часа он был на углу, где в течение последних восьми месяцев или около того встречался со своим законспирированным товарищем. Сердце у него стояло в горле. А вдруг она не придёт, или вместо нее там будет бронеавтомобиль гестапо в сопровождении пары быстрых мотоциклистов с автоматами!

Но нет, вот она! В шляпе с широкими полями, которая затеняла ее лицо от уличных фонарей и луны, она быстро шла, и не глядя ни направо, ни налево. Ланни проехал к обочине не далеко вперед, и она быстро вскочила в автомобиль, сказав: «Поехали!» Его мощный автомобиль рванул с места, и он спросил: «Кто-нибудь за вами следил?»

Ее ответ был: «Они следуют за мной повсюду». Он повернул за угол и поискал глазами огни автомобиля позади него или автомобиль без огней. После нескольких поворотов он решил, что сейчас они были в безопасности, и сказал: «Вы можете отдохнуть некоторое время, никто не собирается обращать на вас внимание в этом автомобиле».

«О, Ланни!» — воскликнула она. — «Меня преследует ужас все время после того, как я видела вас в последний раз. Не было ни одного спокойного дня. Полиция напала на наш след, и они схватили большинство моих друзей. Об этом ужасно говорить и даже думать».

«Вы бы лучше рассказали мне немного», — мягко сказал он. — «В конце концов, я тоже в деле, вы знаете».

— Это одна из вещей, которые меня удручают. Я ждала несколько месяцев, пытаясь понять, должна ли я вернуть вас снова в Германию.

— Все нацисты рады меня видеть. У меня есть приглашение посетить фюрера в Берхтесгадене завтра вечером.

— Herrgott, Ланни! Вы могли бы убить его!

«Вы мне советуете это сделать?» — Он думал, что стоит конкретизировать этот вопрос.

— Я не имела это в виду. Я думаю, что они не позволили бы вам находиться рядом с ним, если бы вы были под подозрением.

— Я утешаю себя этой идеей. Я не думаю, что он хочет получить удовольствие, мучая меня лично. Скажите мне, что вы делали, чтобы я смог вас проконсультировать.

— Мы выпускали подпольное издание тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Крошечный четырехстраничный еженедельник с настоящими новостями. Они захватили наш печатный станок, нашего печатника и двух наших ключевых распространителей.

— Поэтому вы должны были бежать?

— Сейчас я боюсь выходить на улицу, потому что они распространили мою фотографию. Дважды они арестовывали людей, у которых я гостила, и это самое ужасное для меня. Я не знаю, что делать. Я несу смерть, где я иду.

«Труди, — серьёзно спросил он, — что вы действительно всё знаете о Монке?»

— Ланни, вы подозреваете его? Он один из наших самых преданных товарищей. Он морской инженер, квалифицированный человек, и в партии он с молодости.

— Как могло случиться, что нацисты щадили его так долго?

— Он ушел в подполье, как мы все сделали. Поверьте мне, я долго и напряжённо думала, кого послать к вам. Моряку легче попасть за границу, чем женщине. Я уверена, что если бы он вас предал, то сделал бы это сразу. Гестапо тоже не стало бы ждать. Они никогда бы не пустили вы вас в Германию передавать большие суммы денег подполью, если бы у них было бы малейшее подозрение.

— Вы знаете, людей, известных Монку, которые до сих пор на свободе и работают на дело?

Она думала какое-то время. — «Да, знаю. По крайней мере, я так думаю. Но никогда не нельзя быть уверенным. Это самое ужасное в нашей теперешней жизни. Вы идете к другу, надеясь найти убежище на ночь, и боитесь открыть дверь, потому что там может быть человек в форме. Бесполезно пытаться бежать. Он будет стрелять вам в ноги, чтобы потом заставить вас говорить».

«Ну, Труди, — сказал он, — я и не знаю, что посоветовать. Если вы не можете больше работать, я готов помочь вам выехать».

— Но, я не могу покинуть товарищей! Многие из них в такой ужасной беде! Мы все взяли на себя обязательство продолжать работать.

— Да, но возможно издавать и печатать газету во Франции или в Голландии и тайком переправлять копии через границу. Я бы мог помочь вам с этим, и по-прежнему держать в секрете своё участие и продолжать зарабатывать деньги.

— Об этом надо подумать, но там, где я сейчас живу, глава семьи старый печатник, и он думает, что сможет купить ручной пресс, так что мы сможем продолжить работу.

«Ладно», — ответил он. — «Если вы этого хотите, вот пять тысяч марок. Я принял меры предосторожности и купил их в Нью-Йорке и в Лондоне, так что их нельзя проследить». Он прятал драгоценную пачку в своей машине пока был в Германии, и на пути на эту встречу он её вынул. Теперь он положил пачку в её руки.

«Я не знаю, могу ли принять деньги», — возразила она. — «Я не уверена, что смогу их эффективно использовать при такой жизни».

«Забудьте об этом», — ответил он. — «Вы должны жить в любом случае, и ваши друзья тоже. А что я могу сделать лучше с деньгами Геринга?»

Встречи с Труди Шульц были малочисленными, но дорогостоящими. Ланни не планировал новой встречи с ней в этот свой приезд в Германию. Поэтому он пытался обдумать все вопросы, которые нужно задать, и действия, которые он должен предпринять. Он не спрашивал о деталях ее работы или об именах тех, кто был захвачен фашистами. Он помнил многих, кого он встречал в старину, и ему было интересно узнать об их судьбах, но он воздержался от вопросов. Она спросила, знает ли его жена о его деятельности, и он ответил отрицательно. Он защищал Ирму, как мог. Она была тем, во что превратило её окружение, и она была еще слишком молода. Он сказал своему законспирированному товарищу, что собирается вернуться в Нью-Йорк, и дал ей свой тамошний адрес. Кроме того, они договорились о кодовых словах, представлявших имена художников, чтобы она могла сообщать ему о своих потребностях в печатных станках, или бумаге, или в чём-нибудь ещё. Ланни однажды привез на выставку в Германии фургон, груженный работами Марселя, и он может повторить трюк, скрыв довольно много чего под ста картинами!