Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

А если бы даже Аня сказала, что Валерий был? Мы не знаем, какие отношения у неё с Генрихом. Соврать недолго…

— А восьмого июля вы никого не ожидали в гости?

— Нет, не ожидал… Ожидал бы, так не отправился к Коломойцеву.

— Свидетели показывают, что восьмого июля Генрих приезжал в Крылатое. Около десяти часов вечера. Может, вы что-нибудь заметили утрём девятого июля дома? Окур"н, например, или ещё что?

Залесскии сдвинул брови, напрягая память. Посмотрел в пол, в окно, на меня. И покачал головой:

— Нет, не заметил. Да и не до этого мне было.

Не знай, что с ним произошло. Он вдруг совершенно потерял интерес к тому, о чем я его спрашивал. Углубился в себя, о чем-то тихо, упорно скорбя. После перенесённого потрясения Залесскии или не мог, или отказывался со мной разговаривать. «Нет… не знаю… не видел…» — сит рго ответы.

Я решил оставить вопрос о Генрихе на следующий день.

Залесскии подписал протокол не читая, молча взял повестку на завтра и, отрешённо попрощавшись, вышел из кабинета.

Подождав несколько минут, я позвонил в опорный пункт охраны порядка ожидавшему звонка участковому инспектору, на чьём участке проживал Залесскии. И тут же выехал на машине прокуратуры произвести в доме Залесских обыск. Если Генрих дружил с Валерием, то вполне вероятно могло отыскаться письмо или ещё что-либо, подтверждающее их знакомство. И если бы Залесскии захотел уничгожить эти доказательства, то не успел бы: я опередил бы его.

Через двадцать минут-мы стояли с понягыми (два соседа) и участковым инспектором перед массивной высокой — дверью с медной табличкой «Адвокат Г. С. Залесскии».

Звук звонка еле пробивался на лестничную площадку.

Дверь приоткрылась, и в проёме показалось недоуменное лицо женщины, холёное, с яркими звёздочками бриллиантов в мочках ушей. Не знаю почему, но такие серёжки. — в тонкой оправе, простые и строгие-казались мне всегда верхом аристократизма.

— Вам кого? — спросила женщина, тоном давая понять, что мы ошиблись адресом.

— Залесский Валерий Георгиевич здесь проживает? — спросил я.

— Проживает… Но его нет дома… Не знаю, где сын… — Залесская удивлённо оглядывала всю группу.

— Разрешите войти. Вот постановление на обыск… Вот моё удостоверение.

Залесская отступила в коридор, все ещё не понимая, а вернее, не желая верить в реальность такого визита. Помоему, она даже взглянула на медную табличку на двери с витиеватой надписью.

Понятые — смесь любопытства и смущения — зашли в коридор. Хозяйка предложила нам снять пальто, сменить обувь на домашние туфли, несколько пар которых стояло в нижнем отделении вешалки.

Я попросил Залесскую проводить нас в комнату Валерия.

Просторная квартира в доме постройки начала века была обставлена красиво и дорого.

Полина Модестовна-так звали мать Валерия-держалась с большим достоинством. Во всяком случае, выдержки у неё куда больше, чем у сына. Она сообщила, что ушла утром в магазин, а когда вернулась, Валерия уже не было. Муж в отъезде, во Львове, на судебном процессе в качестве защитника (это, видимо, предназначалось мне:

такой известный адвокат, что приглашают из других городов), а внук гуляет с няней на улице.

В комнате Залесского-младшего одна стена-сплошные стеллажи с книгами. Добротный диван, письменный стол. При обыске книжные шкафы и стеллажи всегда вызывали у меня уныние. Я приступал к ним обычно в последнюю очередь.

Первое, что бросилось в глаза, — вместительный кожаный чемодан с молниями и ремнями. Он лежал раскрытый на диване, заполненный до половины. Были видны только летняя мужская сорочка и шорты. На диване, письменном столе, стульях-всюду были разложены вещи, приготовленные, видимо, в дорогу. Стопка выглаженных носовых платков, электробритва в футляре («Ремингтон», английского производства), рубашки, носки, портативная пишущая машинка, любительская кинокамера «Киев», замшевая курточка, новые, ещё не надёванные, мужские босоножки (импортные), пачка конвертов с надписью «.Par avion» для международных отправлений, дорогая гитара с инкрустированным грифом. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить: собирались куда-то надолго. Куда же — понять было трудно. Шорты и тёплый свитер, светлый летний костюм и мохнатая меховая шапка, разобранное удилище спиннинга и ракетка бадминтона с запечатанной коробкой воланов…

Видя, что я несколько озадачен, хозяйка квартиры сказала:

— Валерий завтра утром уходит в загранплавание, а ещё столько дел…

Она давала понять, что приход мой — недоразумение, которое нужно поскорее разрешить.

— Какой обыск, если сын едет за границу? — продолжала Залесская, искренне недоумевая. — На три часа заказано такси. Они ведь за день должны прибыть на корабль…

Звонили уже, беспокоятся…

— Кто звонил? — вырвалось у меня.

— Генрих. Приятель сына. Они отправляются вместе…

Я посмотрел на часы. Без четверти два. Мой мозг работал лихорадочно. Что-то надо было предпринять. Куда направился из прокуратуры Валерий Залесский? После того, что я сообщил ему о Генрихе…

— Как фамилия Генриха, где он живёт? — спросил я у хозяйки.

— Глазков, Генрих Васильевич, — удивлённо посмотрела она на меня. — А вот где живёт, право, не знаю. Можете узнать у сына…

— Кто он, чем занимается? — У меня было слишком мало-времени для всяких формальностей.

— Он устроил Валерия в плавание… Где работает? Даже затрудняюсь сказать.

— Давно они знакомы?

— Порядком… Лет восемь-десять назад мой муж вёл дело Глазкова. Как адвокат. Генрих случайно попал в какую-то нехорошую историю… Муж дело выиграл. Глазкова оправдали. И, представьте себе, сейчас это положительный, культурный… — она не закончила мысль. В коридоре раздался телефонный звонок. — Это, наверное, он.

Залесская двинулась к двери, но я остановил её:

— Постойте, я возьму трубку сам.

Я бросился в прихожую, схватил трубку.

— С кем я говорю? — спросил грубоватый женский голос.

— Это квартира Залесских, — ответил я.

— Хозяин сам, что ли?

У меня мелькнула мысль: не попросил ли кого-нибудь Валерий или Генрих разведать, что происходит в квартире.

— Слушаю вас, — ответил я нейтрально.

— Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, — сказала женщина.

В сочетании с хрипловатым голосом эта фраза прозвучала задушевно и искренне. — Это вам из больницы звонят…

Ваш сын у нас. Вы, папаша, на самом деле не переживайте сильно…

— Да говорите же, что случилось? — Я прикрыл трубку рукой, потому что на меня смотрела Залесская, выйдя из комнаты Валерия в коридор.

— Ему наложили гипс, уколы сделали. Вот попросил позвонить домой. Сам попросил… Машина его задела.

— Где он лежит?

— Вторая городская больница, травматологическое отделение, шестая"палата.

— Спасибо, — машинально поблагодарил я.

— Что-то случилось с Валерием, да? — бросилась ко мне Залесская. — Прошу вас, скажите правду!

Я растерялся:

— Полина Модестовна, пожалуйста, не волнуйтесь…

Да, Валерий в больнице, но он жив и… В общем, как будто ничего страшного…

Она заметалась по коридору, зовя какую-то Машу, видимо няню внука. И, вспомнив, что той нет, сорвала с вешалки пальто.

— Я должна быть с ним, понимаете, с ним! — чуть ли не схватила она меня за пиджак. Куда девался её апломб!

Наверное, в такие минуты все матери ведут себя одинаково.

Хорошо, что нашлась одна из понятых, женщина средних лет.

— Полина Модестовна, возьмите себя в руки… Где у вас аптечка? — Она конечно же знала Залесскую хорошо-соседи, и теперь в ней заговорили простые человеческие чувства.

— Ольга Павловна, голубушка, — взмолилась Залесская, натягивая на ноги лаковые сапожки, — там, в кухне, справа в шкафчике капли Вотчала… Двадцать капель…

Я.решил прервать обыск и ехать вместе, с ней в больницу.

Как это угораздило Валерия Залесского попасть под автомобиль? Я вспомнил его совершенно подавленное состояние, с которым он уходил после допроса. Неужели сам?..

Соседка принесла Залесской рюмку с мутной жидкостью и чашку с водой. В коридоре резко запахло лекарством.

— Полина Модестовна, — предложил я, — поедемте на нашей машине.

— На чем угодно, только скорей.

Понятых я отпустил. Участковый инспектор остался ждать няню с внуком. Я отвёл его в сторону и дал указание, что отвечать, если будет звонить Генрих. В машине передал Полине Модестовне разговор с санитаркой, пытаясь смягчить его ещё больше. Залесская молча прикладывала платочек к глазам, но, в общем, держалась.

Только когда врач подвёл нас к палате и она увидела сына, лежащего на больничной койке с поднятой вверх загипсованной ногой, Залесская расплакалась, бросилась к Валерию.

Мы с хирургом прикрыли дверь, оставшись в коридоре.