Искатель, 1998 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер

Наум Бройдер растерянно пожал плечами.

— Не знаю, — ответил он. — Собственно, я хотел бы знать, как все-таки погиб мой брат. И почему его похоронили не на еврейском кладбище.

Натаниэль невесело улыбнулся.

— Полчаса назад я еще думал, что смогу ответить на ваши вопросы. По крайней мере, на первый из них — как именно погиб ваш брат. Но теперь… Поверьте, Наум, теперь я и сам не знаю — как именно погиб Шмуэль Бройдер. Я имею в виду настоящего Шмуэля Бройдера, а не того, кто выдавал себя за него. Единственное, что я — увы! — могу вам сказать, — с лица Розовски сошла улыбка, — так это то, что, скорее всего, вашего брата действительно больше нет в живых. И, как мне кажется, уже довольно давно. По меньшей мере, около двух лет.

После того как наручный будильник издал длинный гудок, Натаниэль наконец открыл глаза. Каждое утро он просыпался с мыслью о том, что звуковые сигналы часов придумывают люди с мстительным и неприятным характером. Разработчики японской фирмы «Касио» в данном случае не составляли исключения, хотя Розовски и допускал, что с их, японской точки зрения, сигнал мелодичен и нежен.

Впрочем, сегодняшнее утро отличалось еще и тем, что почти синхронно с сигналом будильника зазвенел домашний телефон и пронзительно заверещал сотовый. Остановившись посреди комнаты, Розовски переводил чуть очумелый со сна взгляд с аппарата на аппарат. Будильник заливался соловьем. Натаниэль, чертыхнувшись, нажал кнопку выключателя. Часы замолчали. Одновременно, словно по команде, замолчали и обычный телефон, и сотовый, и сразу же после этого Натаниэль проснулся окончательно.

Преодолев первое, вполне естественное желание уничтожить всю технику, находившуюся в доме, он поплелся в ванную. После душной ночи (с вечера обещали хамсин и не обманули) прохладные струйки воды немного подняли настроение.

Сварив себе чашку крепкого кофе, Розовски перекочевал в гостиную, включил радио.

По «Галей ЦАХАЛ» передавали утренние новости.

«…министр полиции Моше Шахаль вернулся из Москвы, где он встречался с руководством российского Министерства внутренних дел. По возвращении в Израиль Моше Шахаль заявил, что достигнута договоренность о сотрудничестве с российскими коллегами в борьбе с организованной преступностью, в особенности — с так называемой «русской мафией». Вместе с тем министр подчеркнул, что, говоря о «русской мафии», он никоим образом не имеет в виду новых репатриантов из России и стран СНГ…»

Натаниэль отодвинул пустую чашку, закурил.

«…советник премьер-министра. На это лидер оппозиции Биби Нетаньяху заявил корреспонденту, что…»

— А вот это не надо… — пробормотал Розовски и выключил радио.

Он докурил сигарету и пододвинул к себе два лежащих на столе портрета: карандашный набросок гениального художника с улицы Рамбам Яакова Левина и фотографию, по его просьбе оставленную накануне Наумом Бройдером.

Вчерашняя информация требовала нового поворота в расследовании. Вот только какого?

— Бросить бы все, — Розовски вздохнул. — И уехать на альтернативное кладбище под Беер-Шеву. Хоронить там евреев и неевреев. И вырабатывать философский взгляд на мир… Какого черта я вообще влез в это дело? «Байт ле-Ам» предложил завязать — им, в конце концов, виднее…

Он поднялся из кресла, подошел к тумбочке с телефоном.

Собственно, звонить было некуда. Хотя бы потому, что он еще не решил, что следует делать — в первую очередь и вообще.

Розовски положил портреты на тумбочку рядом с телефоном и глубоко задумался.

Из сказанного вчера двумя неожиданными гостями следовало, что все, приписываемое Шмуэлю Бройдеру, в действительности совершено другим человеком. Кем? Натаниэль взял в руки карандашный набросок.

Вот этим.

— И как же вас зовут? — пробормотал он — Вы не хотели бы представиться? Представить жену? Вообще объяснить, какого черта все сие означает? И откуда вы взялись?

Розовски усмехнулся. Этот-то вопрос как раз ответа не требует. Из России. Единственное, о чем можно сказать с точностью. Из той самой, которую только что посетил наш доблестный министр полиции…

Стоп!

Розовски торопливо вытащил из пачки последнюю сигарету, закурил. Дурацкая привычка, но сигареты помогали ему сосредоточиться.

— Это мысль, — сказал он в пространство. — И поскольку мы одни, я должен сам себе признаться в том, что мысль, по-моему, удачная.

Он снял трубку.

— Не рано ли? — Натаниэль взглянул на часы и присвистнул: — Ого! Как это мои орлы до сих пор не оборвали телефон…

Вот уже полчаса, как ему следовало быть на работе. Розовски набрал номер полицейского управления.

— Алло? О, Рами, привет, как дела? Это Натаниэль Розовски, еще помнишь такого? Соедини меня с инспектором Роненом Алоном. Что? Старшим инспектором? Давно? Вот и замечательно, я как раз его поздравлю… Нет?

Он с досадой бросил трубку. Когда нужен, никогда не бывает на месте. Придется звонить из офиса. А сейчас… Розовски принялся неторопливо листать телефонную книжку в поисках нужной записи.

— Ага, вот… — он снова взялся за телефон. Ждать пришлось довольно долго. Наконец трубку сняли, и женский голос на другом конце провода протянул: «Алло-у?»

— Доброе утро, — сказал Розовски. — Извините, что беспокою. Мне нужно поговорить с госпожой Ханой Бройдер.

— Это я, слушаю вас.

— Еще раз простите, госпожа Бройдер, но у меня очень важное дело. Я бы хотел с вами встретиться.

— А кто вы такой? — настороженно спросила вдова Бройдера.

— Видите ли, я частный детектив, меня зовут Натаниэль Розовски.

— Ну и что? — Настороженность в ее голосе усилилась.

— Дело касается вашего мужа, покойного мужа. Из Америки приехал его старший брат, Наум Бройдер. Он хотел навестить могилу Шмуэля, но никак не может разыскать ее. Вашим адресом он тоже не располагает…

— И для этого он обратился к частному сыщику? — подозрительно спросила Хана Бройдер. — Что вы мне голову морочите, говорите толком, какое у вас дело. Или я кладу трубку.

— Ну, ему стали известны некоторые сомнительные подробности гибели Бройдера, и он хочет прояснить ситуацию, — заторопился Розовски. — А я…

— Не понимаю, о чем вы, — перебила его вдова. — Меня уже навещала полиция. И не однажды. Я сообщила им все, что знала. Всего хорошего, — и она бросила трубку.

Натаниэль озадаченно посмотрел на замолкший телефон.

— Кажется, я сделал ошибку. Впрочем… — он нахмурился. — Что-то во всем этом… — Розовски отошел от тумбочки и задумчиво прошелся по гостиной, подошел к окну. С улицы тянуло нестерпимой духотой — несмотря на плотно задвинутые стекла и опущенные жалюзи. Натаниэль плохо переносил хамсины — все двадцать лет жизни в стране. Начинало болеть сердце, ныли виски. Именно в такие дни Розовски вспоминал, что он уже не мальчишка, что жизнь, по сути, прожита, и…

Что же, черт возьми, его смутило в разговоре