Искатель, 1998 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер

— Идиот… — буркнул он.

— Что? Извини, очень плохо слышно. Ты на работе?

— Нет, я не на работе, — внятно сообщил Розовски.

— Дома? А я, на всякий случай, позвонил по сотовому — мало ли где ты можешь быть. Так ты дома?

— Нет, не дома.

— А где? — растерянно спросил Зеев.

— Нигде, — сказал Натаниэль. — У меня вообще нет телефона.

Баренбойм озадаченно помолчал, потом спросил:

— А с кем я говорю?

— С самим собой, — загробным голосом ответил Натаниэль. — Я — твой внутренний голос. Поставь все свои сбережения на красное, после чего можешь выброситься из окна.

— Из какого окна? — спросил Баренбойм.

— Ой, как трудно в Израиле без чувства юмора… — Розовски сморщился, как от зубной боли. — Слушай, Зеев, или говори, что случилось, или отключайся. Дай отдохнуть, я только-только душ принял. И потом, ты мешаешь мне смотреть любимую передачу, — он скосил глаза на экран телевизора. Там боевая бабуля расправлялась с вернувшимися телехулиганами сумкой и руками, те уворачивались и хохотали, оба пса прыгали. В общем, было весело.

— У меня к тебе дело, — наконец сообщил Баренбойм. — Понимаешь, у меня сегодня был посетитель.

— Очень интересно, — сказал Натаниэль. — У меня они каждый день бывают.

— Понимаешь, сегодня я видел Бройдера, — сказал Баренбойм. При этом у него голос очень напоминал голос Горацио, сообщавшего датскому принцу о явлении его отца. Что Розовски не замедлил отметить.

— Покойника? — деловито осведомился он. — На нем треугольная кипа и серый походный тал лит… Да, подгнило что-то в датском, то бишь еврейском, государстве. Не ешь на ночь индюшачьи ножки.

— Я серьезно, — обиженно сказал Баренбойм. — Ты меня совсем запутал. А тут дорога — как на войне, не знаешь, в какую воронку угодишь.

— Ладно, я просто расслабляюсь. Шучу. Значит, был у тебя в гостях покойник, — сказал бодрым голосом Розовски. — Ну, нормально, с кем не бывает. И как он, хорошо выглядит?

— Он выглядит нормально, — грустно ответил Зеев. — Он выглядит так, как дай Бог нам с тобой выглядеть. И видел я его не во сне, а наяву. Я и сейчас его вижу, он сидит в машине рядом со мной. Это не Шмулик, а его брат Наум. А выглядит он так, потому что приехал из Америки.

— Вот как… — Несколько искусственная веселость Натаниэля мигом испарилась. — А как он попал к тебе в машину? — спросил он уже посерьезневшим голосом.

— Год назад мы с Шмуликом были соседями. Это сразу после того, как я съехал с первого адреса, из этого дома, — напомнил Баренбойм. — Наум не знал нового адреса и пришел по старому, то есть на нашу лестничную площадку.

— Он что, ничего не слышал о смерти Шмулика?

— Почему? Слышал. Но… понимаешь, какая штука, Натан, — Баренбойм понизил голос, — он не может найти, где его похоронили.

— Почему?

— Потому что «Хевра Кадиша» не хоронила Шмулика. Хоронила какая-то благотворительная организация, занимающаяся похоронами неев-реев. Теперь понял?

— Понял, — он ровнехонько ничего не понял.

— Так что, мы можем прийти?

Во взгляде, которым Розовски окинул гостиную, царили неизбывная тоска и прощание с возможностью отдохнуть, а выражение лица, как ему самому казалось, очень походило на выражение морды давешнего телевизионного мастифа. Тем не менее он ответил:

— Можете.

— Чем могу быть полезен? — спросил Розовски после обмена приветствиями. Наум Бройдер, благообразный пожилой мужчина в черном костюме и черной кипе, с цицес, выглядывавшими из-под длиннополого пиджака, ответил не сразу. Его взгляд настороженно скользил по скромной обстановке Натаниэля, задержался на мгновение на фотографии Йосефа. Чувствовалось, что он несколько смущен необходимостью общения с частным сыщиком.

— Ну-ну, — сказал Розовски. — Бояться нечего. Здесь никого не подвергают допросам с пристрастием. Это всего лишь квартира, в которой живу я и моя старая мама. Мама в данный момент отсутствует. А сходство с камерой пыток придает нашей комнате отечественная мебель. Но это сходство чисто внешнее. Если вы сядете в это кресло, сами убедитесь.

Несколько сбитый с толку таким вступлением, Наум Бройдер послушно сел в указанное кресло.

— Вот видите, — сказал Розовски. — Удобно?

— Да, — деревянным голосом ответил Бройдер. — Удобно.

— Не стесняйтесь, — подбодрил Зеев. — Натаниэль — единственный, кто вам по-настоящему поможет, верно, Натан? Ты поможешь?

— Если узнаю, в чем именно, — сдержанно сказал Розовски. — Во всяком случае, постараюсь.

— Н-ну хорошо, — сказал наконец Наум. — Если вы немного знали моего младшего брата, то поймете… Мы почти не переписывались с ним. По два письма за все время. И по телефону не переговаривались. Вообще, у нас всегда были несколько натянутые отношения. Неприятно, когда в семье, тем более в еврейской семье, родственники не дружат, но что было, то было. Он очень рано, как говорится, отбился от рук. Пил, кучковался с какими-то неприятными типами. Однажды чуть было не сел в тюрьму, хорошо — у отца тогда еще были кое-какие связи. И когда он приехал в Израиль — як тому времени уже шесть лет жил в Штатах, — я подумал, что он таки образумился. Я даже написал ему. И получил ответ. И снова написал. Но, как я уже говорил, больше мы не переписывались. — Бройдер-старший замолчал, собираясь с мыслями. — Так вот, — сказал он. — Вы сами давно приехали из Союза?

— Давно.

— Все равно, вы знаете, как трудно было оставаться евреями при коммунистах.

— При сионистах тоже, — заметил Розовски. — И вообще: евреем быть трудно всегда. Но ничего — мы справляемся. А если продолжить это оригинальное суждение, то быть тяжело. Вообще. Не быть легче. Полное отсутствие проблем.

— Что? — Наум немного растерялся. — Нет, я не то имел в виду. Я говорю о мицвот, и… Словом, мы оба родились в религиозной семье. Наш отец был габаем синагоги. Так что у Шмулика был брис[11], как и положено — на восьмой день.

— Очень интересно, — сказал Розовски, с трудом сдерживая раздражение, и посмотрел на Баренбойма. Баренбойм поспешил на помощь.

— Да нет, ты не понимаешь, — сказал он. — Науму в «Хевра Кадиша» сказали, что отказались хоронить Шмулика, потому что тот — гой.

— Да, — подтвердил Наум. — Я, конечно, возмутился: как это гой? Так они мне сказали, что Шмулик был необрезаным. И его похоронила какая-то организация на нерелигиозном кладбище под Беер-Шевой. Кажется, организация называется «Эзра». Что вы на это скажете? Я даже не знаю, что можно подумать. Вот, кинулся по домашнему адресу — он там уже год не жил, даже больше. Рассказал Зееву — он предложил поехать к вам.

— Секунду. — Сказал Натаниэль, поднимаясь с места. — Я вам кое-что покажу, — он быстро прошел в кабинет и вернулся с портретом Шмуэйя Бройдера, выполненным уличным художником. — Вы