Уровень 2 - Глеб Леонидович Кащеев

– Любовь? – Семен повернулся к ней. Если остальные слова прозвучали где-то на краю сознания, то это пробилось через стену адреналина и попало в точку.

Ксанка вздрогнула и прикрыла на мгновение глаза.

– Да! Я видела тебя во снах последние два года и ждала тебя. Никому не говорила до этого момента. Ты спас меня уже дважды. Первый раз, когда не стало мамы. Я видела во сне, как ты борешься и не сдаешься, и обретала веру и силы чтобы жить дальше. Я знала, что когда-нибудь мы встретимся.

– Иди ко мне, трус! – крикнул двойник, – хватит прятаться за юбку!

Семену уже кричали когда-то эти слова. Он уводил тогда растерянную сестру от группы подростков, потешавшихся над «шибанутой». В тот момент тоже очень хотелось кинуться на них с кулаками. Очень. Но он понимал, что в пылу драки может не заметить, как сестренка опять куда-нибудь убежит. Ему нужно было отвести Юльку домой. Это важнее, чем доказать паре сопляков, что за базаром нужно следить.

Двойник ошибся. Круто ошибся. Только сейчас Семен увидел, что тот боится. Боится сказанных Ксанкой слов и что вызов на бой так и не будет принят. Несмотря на пылающую в глазах ярость, человек в центре лабиринта так и не мог кинуться в атаку первым.

– Дурак, – с сочувствием сказал Семен, повернулся к нему спиной и встретился взглядом с Ксанкой.

Его копия разразилась такой бранью, что, если бы они стояли в огороде, завяли бы не только все цветы, но и сорняки с борщевиком. Двойник орал что-то и про него, и про Ксанку. Такое, за что положено было без раздумий давать в морду, но Семен слышал в голосе нотки паники. Соперник с каждым словом признавался в слабости. Трусил. По-настоящему боялся.

Ксанкой сейчас можно было залюбоваться. Где та скромная девушка «взгляд в пол», которую он видел все эти дни? Черные глаза горели такой решимостью, что от них можно было факел зажечь. Скулы заострились, челюсти и губы сжаты. Если какой-нибудь скульптор хотел бы изобразить женское лицо, преисполненное силы и воли, то лучшей модели бы и не нашел. Семен сделал к ней два шага.

– Стой! Тогда я сожгу вас обоих, трус!

Семен подошел к девушке, встал в арке прохода и повернулся, загораживая на всякий случай Ксанку. Двойник выставил вперед руки. Воздух вокруг них задрожал жарким маревом.

Ярости почему-то не было. Совсем. Внутри разливалось приятное тепло. От того, что Ксанка сейчас стоит за его спиной. От того, что, оказывается, она ждала все это время именно Семена. От того, что сад с тропинками свел их в месте навсегда и от этого теперь никуда не деться. И это правильно и хорошо. Он кожей чувствовал, что ей сейчас тоже хорошо и тепло. И ничто не может этого изменить.

Струи огня сорвались с пальцев двойника, ударились о невидимую стену между ним и настоящим Семеном, растеклись в стороны и охватили огненной полусферой весь центр Лабриса.

– Ненавижу! Убью! – кричал человек в центре, не обращая внимания на загоревшуюся одежду, и изливал из себя все больше и больше раскаленного белого пламени. У него сейчас были глаза отца Семена. Те, что он всегда боялся однажды увидеть в зеркале.

– Пошли, – он повернулся к Ксанке, обхватил ее за плечи и повел прочь.

Сзади крик «Неееет!» постепенно превратился в нечленораздельный вой. Семен, даже не оборачиваясь знал, что двойник сейчас сгорает в огне своей ярости.

– Знаешь, один из секретов Лабриса состоит в том, что тот, кто провожает тебя по пути, видит и ощущает все то же, что и ты, – неожиданно сказала Ксанка. А затем добавила, через несколько секунд, когда Семен ошеломленно осознал смысл сказанного: – Ты никогда не станешь ни таким как отец, ни таким, каким был сам в ту ночь. Это все только что сгорело. Навсегда.

Он покрепче стиснул ее плечо и прошептал непонятно к кому обращаясь:

– Спасибо! Спасибо!

Глава 30

Надя

Ей казалось, что она так и не смогла заснуть в эту ночь: все вспоминались падающая в портал Аленка и родители возле ее гроба. Постепенно видение начало наполняться деталями, которых не было в том, что показал Мастер. Только поэтому она поняла, что это сон… наверное.

Два камня на могиле. На одной портрет сестры, на втором – ее собственный. На нем Надя такая, какой была летом после девятого класса: веселая, звонкая и задорная. Папа поймал объективом тот момент, когда она впервые поехала верхом на лошади. Смеющаяся девчонка с двумя косичками.

Наверное, это действительно последнее удачное фото, которое осталось у родителей.

Дата на втором черном гранитном камне отличается от первого всего на две недели. Могила Нади свежее. Даже живые цветы, уоложенные рядом с пышным искусственным венком, не успели завянуть.

Леденящим ужасом под кожу заползла мысль, что сегодня как раз третий день, как ее труп остался в подвале особняка. Но кто же его нашел в доме, что стоит за колючей проволокой посреди леса? Разве что какой-то гад специально отправил их тела в качестве «презента» родственникам.

Каково это: похоронить двух дочерей с разницей в две недели?

И, словно в ответ на вопрос, она тут же переместилась в свой дом. Когда-то такой родной, теплый и знакомый, теперь он напоминал замок ужасов. Полумрак здесь царил даже днем. Шторы плотно задернуты. Кровать смята. На полу страшный бардак. Отец с густой щетиной, с какой Надя его никогда не видела ранее. Он всегда брился начисто. Каждый день, даже в отпуске и на выходных. Говорил, что делает это не для других, а чтобы дочкам было приятнее его целовать.

Сейчас папа сидит за столом, уронив голову на руки. Ворох пустых бутылок под ногами, на полу, на кухне… Может показаться, что он спит, но от судорожного всхлипа тело отца внезапно вздрагивает.

Надя уже готова орать от бессилия и жалости, но она лишь бесплотный дух, что может только смотреть.

Но где же мама?

Легкое головокружение и обстановка опять меняется.

Мать лежит на кровати под капельницей. На окнах больницы решетки, хотя этаж высокий. Решетка не от тех, кто хочет забраться снаружи. Глаза у мамы пустые, ввалившиеся. Она не спит, но не видит ничего и даже вряд ли осознает, где находится.

У Нади на сердце так горько, что даже вздохнуть тяжело. Мама так долго не протянет. Что бы ей там ни кололи, медицина не может вырвать из лап