Защита Гурова - Николай Леонов

Куда везли убийцу, Гуров не знал, и, когда милицейская машина остановилась у кирпичного здания районного управления, это было неожиданностью.

Ивана вывели, Крячко понял, что ему светиться в райуправлении ни к чему, Гурову тем более, можно знакомого человека встретить, и послал в здание Нестеренко. Так как дом был ментовский, арестованный под охраной, то отставной полковник особо не торопился. Когда же он через пять минут в коридоре управления столкнулся с сержантами, которые конвоировали Ивана, то они были без задержанного. Зная милицейские нравы, Нестеренко остановил сержантов и начальственным тоном спросил:

– В какой кабинет отвели арестованного?

– В какой кабинет? – Один из сержантов пожал плечами. – Мы его, как всегда, местному лейтенанту передали. Он его сам в нашу машину приводит.

Очень быстро выяснилось, что в здании имеется второй выход, а лейтенанта с указанными приметами в управлении никто не знает. Во дворе, куда выходит черный ход, удалось сразу же найти парнишку лет десяти, который видел, как два дяденьки, один в милицейской форме, другой в черном ватнике, сели в серую «Волгу» и уехали, вот только что, совсем недавно.

Быстро допросив напуганных сержантов, Гуров выяснил, что привозят они Ивана сюда в третий раз, у следователя арестованный сидит всегда долго, и лейтенант всегда приводит его в машину сам.

Удалось найти и молоденького следователя, за которым числился арестованный Иван Кустов. Мальчишка начал было разговор на повышенных тонах, заявил, что «своего» карманника со дня первого допроса и очной ставки с потерпевшим больше не видел. Но Гуров привел следователя в кабинет замначуправления, и гонор у парня мгновенно пропал.

Подполковник пенсионного возраста отпустил следователя, смотрел на Гурова затравленно.

– Я все понимаю, господин полковник, – говорил он упавшим голосом. – Наш сарай использовали как проходной двор, брали арестанта для каких-то своих надобностей. Так ведь назад отдавали, может, и сегодня отдадут. А моей вины в происшедшем вообще нет.

– Ну, вашу вину не мне определять. – Гуров, что для него было совсем несвойственно, тоже растерялся. – Хотя обращаю ваше внимание, что срок задержания сегодня истек, а ваш следователь даже не шелохнулся.

– Верно, но к происшедшему это не имеет отношения, – вяло ответил подполковник. – Но если его раньше возвращали, то и сегодня вернут.

– Это вряд ли, – ответил Гуров и пошел к своим оперативникам, сел в «Пежо» со Станиславом.

– Так лопухнуться – надо уметь, – со свойственной ему прямотой заявил Станислав. – Ты старший, ты гений, думай. Они закончили свою операцию с чеченцем, русский уголовник им больше не нужен.

– Так они возили взад-вперед Ивана лишь потому, что Тимур сидел в камере смертников?

– Не знаю! Однако не сомневаюсь – сегодня последняя поездка. Иван сюда не вернется. Он больше не нужен.

Если можно друга внезапно возненавидеть за то, что он посмел сказать тебе в глаза правду, то именно такое чувство испытывал Гуров. Он уговаривал себя, что Станислав высказывает мысль здравую и не виноват, что они споткнулись за шаг до финиша. Гуров убеждал себя, что человек не побежден, пока не сдался, необходимо найти неординарное решение, но не видел его.

Кабинет ресторана был рассчитан человек на десять-двенадцать, соответственно сервировали и стол. Но сидели за ним лишь трое. В дальнем торце, где обычно располагается самый почетный гость или тамада, сидел Иван. Он был модно небрит, такую, примерно недельную, щетину можно видеть на лицах крутых парней американских боевиков и нашего телеведущего Леонида Парфенова. На убийце была белая рубашка без галстука и клетчатый пиджак.

Слева от «героя» располагался подполковник Вердин в своем обычном цивильном костюме, а справа – полноватый усмешливый парень лет тридцати, который сидел, слегка отодвинувшись от стола, закинув ногу на ногу, держал на колене блокнот и поигрывал карандашом.

Перед Иваном стояло блюдо с зажаренным молочным поросенком, и убийца, которому в принципе обстановка не нравилась, поглядывал на блестящую спинку поросенка завороженно, порой сглатывал слюну. О вазочках с икрой, запотевших бутылках и прочей ерунде, которая обязательна для солидного стола, упоминать скучно.

– Режь, Иван, это твой приз за храбрость, – сказал Вердин.

– Бесплатных пирожных не бывает, командир. – Иван взял нож, тронул пальцем лезвие. – Ты мне сначала объясни, за чей счет банкетик. Ежели я должен за него своей шкурой заплатить, так я не согласный. Последний раз мы толковали, мол, встретимся, я прошедшую историю нарисую. Ни о каких торжествах толковища не было.

– Не любишь поросятинку, закуси икоркой, – ухмыльнулся Вердин.

– А когда я с допроса на нары хмельной вернусь, там уже петлю намылят? – поинтересовался Иван.

Убийца настолько точно предсказал задуманное Вердиным, что подполковник изумился, но выдержал взгляд приговоренного, рассердился, и злость придала его ответу особую достоверность.

– Как тебя привезли в Москву в мешке да в лаптях, так у тебя до сего дня на ногах следы от онучей. Сам готов у спящего друга портки спереть, так и о других думаешь. Я тебе мальчик? Водку предлагаю, а легенды у меня нет? Я тебе еще с собой бутылку дам и пару сотен баксов. На обратном пути ментов за водкой пошлешь, скажешь, что тебе дружки через адвоката передали, а следователь парень нормальный, сговорчивый. Вы приедете пьяненькие, дежурного угостите. Полагаешь, ты в замке Иф содержишься и такое впервые? Дежурный причастится, его зам хлебнет, а от них до вашей конуры, что в камере до параши. Ты что, с сокамерниками толковище имел, знаешь что? Ты для них фраер залетный, и только. Приволок ханку и молоток…

Вердин замолчал, налил себе рюмку, черпанул ложкой икру, выпил, закусил.

– Не желаешь, дело твое, велю чаю тебе подать.

Парень с блокнотом что-то черканул и сказал:

– Любезный, по правде сказать, маленькое застолье – моя идея. Хочу, чтобы вы расслабились, изобразили мне происшедшее в лицах, чтобы я в роль вошел, кожей почувствовал.

– Да не пью я, мать вашу! – вспылил Иван. Он начинал верить, что выберется из дела живым, привычное спокойствие пропало, убийца начал дрожать.

– Так последняя блядь когда-то девушкой была, – философски изрек сосед. – Сорок лет не пил, а сегодня выпил, и всех делов.

Иван мучился сомнениями, знал, гэбэшникам верить нельзя, да и больно красиво и складно все, словно понарошку.

– А ты что же, фраерок, заместо меня решил с судом потолковать? – Иван очухался, глянул на соседа насмешливо. – Решил, что суд, что церковь грехи отпустят?

– Сам больной, решил, все хворы? Я в суде что хочешь заявлю, и ничего мне не будет. Во-первых, наркоман, на учете скоро пять лет. Главное, я, когда ты автобус рванул, в Москве отсутствовал. Меня, если желаешь знать, даже в России не было. – Он достал из кармана паспорт. – Можешь взглянуть, виза выездная, виза въездная, все чин чинарем. И в Хельсинки сводный оркестр свидетелей наберется, с которыми я там водку пил и кололся в то время, когда твой автобус в Москве кувыркался. А что я в суде говорил? – Парень взглянул на кончик собственного носа, лицо у него стало абсолютно дебильным. – Так у меня галлюцинации. Я в кино такой взрыв видел… Я даже запах тротила чую.

– Кончай, Александр, ты кого хочешь до дурдома доведешь. – Вердин налил себе вторую. Иван подвинул свою рюмку.

– Наливай, командир. Думаю, коли вся Россия употребляет, я от двух стопарей тоже не помру. – Он выпил одним глотком, словно воду, профессионально выдохнул и пояснил: – Я видел, как ее глушат столько раз в жизни, что похож на мужика, который в театре из-под пола слова актерам подсказывает.

Началось обычное застолье, после третьей рюмки Иван порозовел, голос у него раскатился, движения стали свободными, размашистыми.

– Ты придержи, Иван, – сказал Вердин. – А то с непривычки развезет, «мама» не выговоришь.

– Меня что удивляет! – Иван хрустнул корочкой свинины. – Пустили в расход этого чечена, которому я рюкзачок подсунул, шухер поднялся до небес. А сколько их в Чечне положили, никто толком и не знает. Рвануло автобус, пятерых разметало, среди них двое ребятишек. Все на рога встали! А пять душ, считай, одно прямое попадание в подвал в Грозном! Этих журналистов пришили! Каких?

– Холодов и Листьев, – подсказал Вердин.

– Во-во! Так в Москве крестный ход, телевизоры чуть не разорвались. Пацаны! Любую живую тварь жалко! Ежели он по ящику говорил и в газету писал, так у него мать другая? Я почему на дело согласился? Кровопийца? Да я не хуже многих. Сто лет прошло, они не знают, кто команду дал Грозный изничтожить! Зажрались, заврались, на всех плевать хотели, трава не расти. И все говорят, говорят, какую-то правду ищут. Да ты в зеркало взгляни, там вся правда и обнаружится. Старикам на прокорм не платят, сами миллиарды теряют, будто пятак в дырявом кармане, и ни одного виновного! Автобус я рванул в Москве, все чуть не обосрались! А тот же автобус в Буденновске на шурупы разбери, комиссию соберут, чтобы было кому пайку увеличить.