Сломленная Джульетта (ЛП) - Рэйвен Лиса

Он протягивает коробку.

— Я… заплатил парню за тебя.

Дрожащими руками, я вырываю коробку из его рук.

— О, ты заплатил за мою пиццу? Ну, тогда это оправдывает то, что ты – самый большой ублюдок в мире! Спасибо!

Я толкаю дверь, но он останавливает ее своей рукой.

— Кэсси, пожалуйста…

— Отпусти. — Он должен уйти. Сейчас же. Пока я не расклеилась.

Он делает шаг вперед, и его тело загораживает дверь.

— Я улетаю завтра. Я пришел попрощаться.

Одного этого слова достаточно, чтобы я оказалась на грани слез.

Попрощаться.

Не «Увидеться позже», или «До завтра», даже не «Я наберу тебя».

Попрощаться.

Я отворачиваюсь, и с трудом пытаясь дышать, несу пиццу к столу. Я не приглашаю его войти, но он все равно заходит. Когда дверь громко замыкается позади него, я так сильно свожу челюсти, что мои зубы трутся друг о друга.

Я не поворачиваюсь. Если у него есть, что сказать, то пусть скажет мне это в спину. Мое лицо выдаст все мои чувства.

— Я знаю, что ты не хочешь видеть меня, и я знаю, что причинил тебе боль, но я просто… Черт, Кэсси, я никогда не хотел, чтобы это закончилось вот так. Никогда. Но «Можно наблюдать, как кто-то жертвует собой, и только потом осознать, что он меняет свою индивидуальность ради тебя и не в лучшую сторону». Ты всегда была идеальна такой, какая ты есть. Я надеюсь, когда я уйду, ты сможешь вернуться к этому.

Я не могу ответить. Он не понимает. Не понимает, что, пытаясь сделать меня лучше, он делает меня только хуже.

Я делаю прерывистый вздох и ненавижу себя за то, что при этом всхлипываю.

— Кэсси…

В следующую секунду он обнимает меня. Я не собиралась поворачиваться к его груди, но делаю это и затем во мне не остается и следа безразличия. Во мне бурлят боль и сожаление, и несмотря на то, что мой мозг не может по-настоящему осознать, что это конец для наших отношений, мое сердце говорит мне об этом.

— Кэсси… Боже, пожалуйста, не плачь. Пожалуйста…

Он заключает мое лицо в ладони и смахивает слезы. Его губы касаются моего лба и моих щек, и меня охватывает злость, что несмотря на все, его прикосновения все равно так приятны.

— Кэсси… — Он нежно целует меня в губы. Один раз. Два. Я впиваюсь руками в его рубашку. Прижимаюсь к коже под ней. Он целует меня в третий раз, и я не позволяю ему отстраниться. Я неистово целуя его. Отдаю ему часть своей горечи. Он крепче обнимает меня и даже не пытается притвориться, что он не понимает, что происходит.

Он понимает.

Мы оба понимаем.

По мере того, как наши действия становятся грубее и более отчаянными, мы оба понимаем, что это единственный способ, как мы можем попрощаться. Словесный способ не подходит нам. Никогда не подходил. С их помощью можно объяснить все наши недостатки, но физический контакт – это единственный способ выразить, почему мы так подходим друг другу.

Это не заставит его остаться, и это не уменьшит боль. Это покажет нам обоим последний проблеск того, что бы у нас получилось, если бы наша история была романтикой, а не трагедией.

Мы упиваемся и прижимаемся друг к другу, пока мы спотыкаясь идем вдоль коридора в мою спальню. Половина его одежды уже на полу. Скоро и остальная часть будет.

Мой халат падает на пол. Он не церемонится, когда кладет меня на кровать и зарывается между моих бедер. В нем есть отчаяние, которое я не видела с той ночи, когда он впервые порвал со мной, и я знаю, это потому, что он уже одной ногой находится за дверью.

Я закрываю глаза и хватаюсь за кровать в попытке не дать своим эмоциям разрушить меня. Какое-то время мне это удается. Он заставляет меня кончить, и мне хорошо. Он целует мое тело, и мне хорошо. Он устраивается у меня между ног, и я в предвкушении. Он смотрит мне в глаза, когда входит в меня, и гигантская линия разлома проходит в самом центре моей решимости. Он замедляется настолько, что складывается ощущение, что он не хочет, чтобы всему этому настал конец, и в этот момент я раскалываюсь на две части. Одна часть вибрирует и пульсирует с удовольствием, а другая – увядает и умирает. Доверчивая часть меня. Любящая часть.

Он серьезно думает, что я смогу снова стать прежней после такого? Это невозможно. Ущерб уже причинен. Он отравил ту женщину, которой я была раньше. Даже по прошествии долгого времени после его ухода, я все еще буду сочиться ядом.

Я больше не кончаю. Мое тело слишком сосредоточено оплакиванием его потери, несмотря на то, что он все еще внутри меня.

Когда он кончает, его лицо уткнуто мне в шею, и несмотря на данный себе запрет не плакать, я все равно плачу. Мои слезы бесшумны, но мне понятно, что он их чувствует. Так же, как и я понимаю, почему он не двигается так долго после того, как все заканчивается. Почему его руки так крепко обнимают меня, а его дыхание столь прерывистое.

Почему он вытирает лицо об мою подушку до того, как слезает с меня.

Он перекатывается на спину. Прикрывает лицо руками. Я не двигаюсь. Я не могу.

Если я это сделаю, то разобьюсь на осколки подобно стеклу.

— Кэсси…

— Что бы ты ни сказал, это никак не облегчит для меня твой уход. Ни единое твое слово. Никогда.

Он делает прерывистый вздох.

— Если бы был какой-нибудь другой способ…

Я поворачиваюсь к нему спиной и смотрю на стену. Слишком сложно находиться с ним здесь сейчас. Это лишь вызывает во мне желание умолять его остаться, и это именно то, что моя гордость не позволит мне.

— Тебе надо уйти.

Он не двигается.

— Сейчас же, Итан! — Я стараюсь говорить твердо, но мой голос дрожит. Ничего удивительного. В данный момент, я – это одна сплошная коллекция осколков, которые держатся вместе лишь благодаря решимости не позволить ему увидеть то, как я рассыпаюсь на кусочки.

Кровать двигается, когда он встает, а я просто смотрю на стену, пока он собирает свою одежду и одевается. Я не знаю, как я представляла себе конец наших отношений, но определенно не таким образом.

В своих самых глупых и оптимистичных мечтах, я думала, что у наших отношений не будет конца.

Вот так шутка!

Я чувствую, как он стоит в дверях. Наблюдает за мной. Надеется, что я в порядке.

Я не в порядке. Прямо сейчас я даже не могу представить, когда это произойдет.

— Кэсси…

— Убирайся!

— Может наступит день… и мы сможем…

— Убирайся на хрен отсюда!

Мое горло сжимается, когда я слышу его вздох, выражающий смирение.

— Я буду скучать по тебе, — шепчет он, и мое горло окончательно сдавливается.

Когда я слышу, как закрывается входная дверь, из меня вырывается всхлип. За ним следует еще один и затем еще, пока я не начинаю задыхаться и хватать ртом воздух.

Постепенно я успокаиваюсь достаточно, чтобы дышать, и иду в душ. Я смываю с себя все, что от него осталось. Пока я это делаю, я даю себе клятву, что никогда больше не позволю мужчине повлиять на меня таким образом.

Никогда больше.

Я также даю клятву, что всю оставшуюся жизнь, я никого и никогда не буду так сильно ненавидеть, как Итана Холта.

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тэйлор

Итан уезжает завтра, и слово «беспокойный» даже и близко не описывает то, как я себя чувствую. Выражение «Лезть на стену» более близко́, но и оно не описывает всю мою тревожность.

С тех пор, как Итан проводил меня домой, я только и делала, что смотрела на свои часы и отсчитывала время до вылета. Сейчас уже остается десять часов и сорок две минуты. Я смотрю на свою кровать и подумываю о том, чтобы попытаться уснуть, но несмотря на то, что уже два часа ночи, я знаю, что это невозможно.

Звонкое похрапывание Тристана отдается эхом в коридоре, и этого достаточно, чтобы мне хотелось закричать. Мне надо выйти.

Я скидываю с себя халат и одеваюсь. Когда я выхожу в лобби, я говорю себе, что иду прогуляться. Когда я выхожу на улицу и ловлю первое попавшееся такси, я говорю себе, что просто собираюсь проехаться. А когда я подъезжаю к зданию квартиры Итана, я говорю себе, что я – мерзкая, грязная лгунья из-за того, что не признавалась себе в том, куда я направляюсь и что планирую сделать.