Багратион. Бог рати он - Юрий Когинов

— Я иностранка, — обратилась к нему княгиня, — и мне очень приглянулся этот дом. Если бы он продавался, я бы охотно его купила. Чей он?

— О, мадам, разве вам не известно, что замок — собственность ее императорского высочества Каролины Мюрат?

— Жена маршала? — поджала губки приезжая. — Я сама жена одного из самых известных генералов, и что из того?

— Как? — парень искренне изумился не тому, что мадам тоже супруга знатного генерала, но тому, что мадам совершенно не ведает, кто такая ее высочество. — Как, вы разве не знаете, что Каролина Мюрат — родная сестра императора Наполеона? Вот так так!.. Ах да, вы же сказали, что иностранка.

Незнакомка достала из кармана плаща портмоне и протянула уборщику листьев монету.

— Ну да, я потому и не осведомлена в том, о чем ты мне поведал, что прибыла издалека. Но по своему положению я скоро займу достойное место в парижском обществе. Вот почему мне нелишне будет кое-что заранее узнать о тех, кого я здесь увидела совершенно случайно. Кстати, та дама, которую встречал у дверей красивый мужчина, и есть императорова сестра?

После получения вознаграждения парень стал еще более словоохотлив.

— О нет, любезная дама, — объяснил он. — Приехавшая в карете — Лаура Жюно, как и вы, простите, генеральша. А тот мужчина вовсе не ее муж, а — как вам это объяснить? — ее поклонник. Впрочем, этот господин часто приезжает сюда, в поместье Нейли, к самой хозяйке замка, Каролине, когда она бывает здесь одна.

Более выслушивать о похождениях Меттерниха княгиня уже не могла. Кровь прилила у нее к вискам, губы задрожали, и она, подхватив подол платья, бросилась прочь из парка.

Сестра Бонапарта, жена маршала и смазливая распутница генеральша! Да будь они обе сами императрицы и королевы — для нее они гнусные, вероломные соперницы! Что же это за напасть — не успеет она полюбить, как тут же на ее пути появляются алчные и бесстыжие твари, вырывающие из ее рук уже завоеванное счастье.

Разве не так случилось в Петербурге, когда родная сестра разрушила ее роман с человеком, которого она уже считала избранником своего сердца?

Тогда она, молодая фрейлина императрицы, совершенно потеряла голову, встретив на придворном балу двадцатишестилетнего графа Павла Палена, сына могущественного петербургского военного губернатора.

Нетерпение скорее стать его женою было так велико, что Катрин поддалась искушению и отдалась ему еще до того, как могли объявить о помолвке. И что же произошло после сего страстного доказательства ее безбрежной и безграничной любви? Молодой граф, клявшийся ей в вечной любви, тут же переметнулся к ее младшей сестре Марии.

Жертва коварной измены. Что может быть горше и унизительнее для юной очаровательной девушки, считавшей себя неотразимой? Верно, для того, чтобы вновь обратить на себя внимание и показать всему свету, как она восхитительна и желанна, она, все еще оскорбленная в глубине души, решила на глазах у всей покорить одного из самых известных российских генералов.

Думала ли она о любви? Единственное чувство, что двигало тогда ее поступком, было утверждение себя по-прежнему в роли победительницы и неотразимой красавицы.

Вена и Дрезден вновь убедили ее в том, что наконец-то она нашла человека, который ее боготворит и никогда ни на кого не променяет. И вдруг — снова на пути соперница. Да не одна, а, по всей вероятности, сразу две.

А может, она и впрямь прошла мимо своей судьбы и своего подлинного счастья, когда так высокомерно и бессердечно отвергла любовь Багратиона? Но нет, она не отдаст никаким соперницам своего Клеменса, тем более теперь, когда он стал отцом ее дочери.

Да, в Вене растет маленькое существо, что навек свяжет ее с избранником сердца. Потому свою дочь, родившуюся три года назад, после возвращения из Дрездена, она назвала в память о единственно любимом ею мужчине — Марией Клементиной. Он же, отец ее ребенка, — с другой!.. С другими!.. Но нет, она его так не отдаст. Мало того, что она вынуждена делить свое счастье с женою своего суженого, ныне ей угрожают его любовницы.

Сняв номер в самом богатом отеле, она тут же через посыльного отослала записку Меттерниху с требованием, чтобы он тотчас приехал к ней.

Он появился только на следующий день, как всегда нежный и безгранично влюбленный.

— Вы лжец и обманщик, граф, — решив сразу же положить предел притворству, гневно встретила его княгиня и выложила ему все, что она увидела и услышала в парке поместья Нейли.

«Что за напасть эти женщины! — подумал Меттерних, притворно вздохнув и на всякий случай приняв виновато-обиженное выражение. — Мало мне того, что Каролина и Лаура, как дикие кошки, готовы из ревности вцепиться друг в друга, так теперь к ним добавилась Катрин. То ли дело моя Элеонора. С первых же дней супружества у меня с нею обоюдный договор: каждый из нас, продолжая быть мужем и женою, в то же время должен ощущать себя свободной и вольной личностью. Тем более я, дипломат, у которого столько знакомств и связей, без которых не обойтись. И если к каждой такой связи подходить с вульгарною меркою подозрительности, а не видеть в подобных отношениях высшего смысла — государственных интересов державы, которую я представляю, — можно сойти с ума!»

— Мать Мария и все Святые Отцы! — простонал Меттерних и безвольно опустился на стул. — И это ты, Катрин, кого я считаю женщиной, способной, как никто иной, понимать каждое движение моей души… Прости, но как ты могла даже представить в своих мыслях, что мое поведение — измена? Да, я завоевал доверие сестры Бонапарта, я коротко знаком с женою одного из Наполеоновых генералов. И ты тотчас вообразила: это постель, это сладострастие и измена! И только одной, самой верной догадки ты лишила себя в своем неправедном гневе: это мой Аустерлиц!

Княгиня поднялась с кресла и бросилась на него с воздетыми вверх руками, готовая, как показалось ему, исцарапать в кровь его лицо.

— Да-да, милая Катрин, — остановил он княгиню, — то, что не смогли сделать моя австрийская и твоя русская армии, сделал я. Отныне все тайны, все секреты Французской империи — в моих руках. Разве ты не знаешь, на что способны влюбленные женщины: они предадут не только своих мужей, но и то, что свято для каждого — свое отечество. А разве я не затем направлен ко французскому двору, чтобы быть полезным своей державе? Она, униженная и оскорбленная, жаждет отмщения и реванша. И единственный человек, кто способен свершить невозможное для своего отечества, — это не мой император и не его братья эрцгерцоги, не фельдмаршалы и генералы, а я, Клеменс Меттерних!

— Так, значит, это не любовь? — предчувствуя прилив счастья, выдохнула она. — Вернее, любовь — только к родной стране?

— Вот видишь, как ты верно меня поняла. — Меттерних порывисто обнял княгиню и посадил к себе на колени. — Я люблю только тебя, Катрин. Все другие люди для меня — лишь средство для достижения моих целей.

И он, увлекаясь собственным красноречием, с каждой фразой все более распаляя себя, рассказал ей, как с самых молодых лет дал себе обет быть лучше, удачливее и способнее всех, кто его окружает.

— Будучи молод, — говорил он, — я оказался в положении, когда мог с близкого расстояния наблюдать за ходом великих событий. И тогда я обнаружил удивительную вещь: события могли бы развиваться совершенно иначе, если бы люди, влияющие на них, были умнее и дальновиднее. Да, все зависит только от людей, находящихся у вершины исторических сдвигов и катаклизмов. А они, эти катаклизмы, лишь выражения достоинств, равно как и недостатков людей, их увлечений, ошибок, их пороков и добродетелей. И я понял главное: эти человеческие качества обязан постичь и ими умело воспользоваться тот, кто хочет взойти на самую вершину власти.

У Катрин пошла кругом голова. «Господи, — подумала она, — как же я могла усомниться в Клеменсе и так низко пасть, чтобы следить за ним? Он необыкновенный, великий человек, и в то же время он так похож на меня. Я тоже рождена для того, чтобы не мною правили, а я правила другими, извлекая в отношениях с другими людьми лишь собственную пользу. Откуда это во мне — постоянное выражение превосходства? Наверное, это чувство от той, кто была русской императрицей Екатериной Первой. Недаром и меня назвали именно в ее честь».

— Милый, как я хочу, чтобы ты достиг своей цели! — произнесла она, совершенно млея в его объятиях и осыпая его голову страстными поцелуями.

«Пронесло! — вздохнул он, изображая волнение страсти. — Но скоро я всем докажу, что человек, который вновь возродит Европу Карла Великого, окажется не он, завоеватель Бонапарт, а тот, кого пока не знает мир. Этим человеком стану я с моим умом, моею беспощадною волей и неукротимою страстью».

Глава двенадцатая

И теперь, когда уже стукнуло двадцать два годочка, он не раскаивался в том, что когда-то, в свои шальные девятнадцать, сочинил сию басню: