Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

Хан, сохраняя непроницаемое выражение лица, выслушал рассказ начальника янычарской охраны и подумал, что не зря ему всю ночь снились кошмары. Только зарезаться пред светлыми очами султана Османской империи придется не ему, а вот этому янычару. Девлет-Гирей кивнул свысока обреченному на верную смерть начальнику и велел одному из своих мурз расследовать это запутанное дело. Впрочем, приказ о расследовании хан отдал не потому, что действительно надеялся что-то выяснить, а исключительно для своих будущих оправданий перед султаном.

Орда, уже совсем не такая многочисленная и грозная, как две недели тому назад, привычным походным порядком быстро двигалась на юг, в направлении Дикого Поля. А в то же самое время по глухой лесной дороге в противоположном направлении шел невысокий худощавый мужик в порванной и окровавленной сермяжной одежде. Но шагал он удивительно бодро и легко. За онуч на правой ноге у него был заткнут простенький и нестрашный с виду чухонский нож с укороченной рукоятью без гарды. Такими ножами и через триста с лишним лет будут разить самураев в ночных вылазках под Порт-Артуром русские пластуны и бесшумно снимать фашистских часовых советские разведчики. И в XXI веке эти ножи — боевые финки — сохранятся на вооружении российского спецназа. А в тощей котомке, висевшей за плечами у мужика, лежала тяжелая железная шкатулка с очень толстыми стенками. В шкатулке находился свиток из тончайшего дорогущего пергамента, на котором затейливой арабской вязью были записаны имена русских агентов, завербованных визирем Буслам-пашой, их приметы и особенности характера, места, куда они направлялись, и суть порученных заданий.

Где-то далеко впереди, за лесом, раздался еле слышный колокольный звон. Мужик остановился, поднял непокрытую голову, посмотрел вверх, на безоблачное синее небо, истово перекрестился и перешел с шага на бег, стремясь быстрее достигнуть уже близкого монастыря, в котором он получит пищу и коня, чтобы затем безостановочно скакать в Москву, к воеводе князю Михайле Воротынскому.

Врата в маленькой церквушке были по-прежнему широко распахнуты. Все прихожане, и местные жители, и беженцы, не вместились вовнутрь, и сейчас множество людей стояли на паперти, прислушиваясь к доносящимся до них словам молебна, осеняя себя крестными знамениями, кладя земные поклоны. При виде подъехавшего воеводы с небольшой свитой люди, находящиеся снаружи церквушки, повернулись к нему и глядели, как князь Михайло Воротынский устало слезает с коня и идет к лесенке на колокольню. Их губы по-прежнему шептали слова молитвы.

Алый плащ князя был пробит в пяти местах, белый плюмаж срублен с шелома ударом вражеской сабли. И конь под князем был не тот, на коем он приезжал сюда на рассвете. Серый в яблоках конь был убит еще в полдень ордынской стрелой.

Поставив ногу на ступеньку лестницы, Михайло Иванович пошатнулся, но тут же выпрямился и, стараясь держаться прямо, как и подобает воеводе на глазах людей, почти бегом стал подниматься на колоколенку. Поднеся к глазу подзорную трубу, он осмотрел поле сражения, сплошь покрытое трупами людей и лошадей. Но на противоположном — вражеском— краю поле было пустынным. Час назад ордынская конница, весь день с самого рассвета свирепо атаковавшая полк князя, внезапно развернулась и ушла, забрав всех своих раненых, оставив лишь убитых. Не было ли в этом маневре какой-либо хитрости? Не готовил ли коварный враг атаку с тыла? Воевода в течение всего дня не получал никаких вестей из центра и с правого фланга нашего войска и не ничего не знал о гибели большого полка и полка правой руки. Он мог лишь догадываться о трагической судьбе русского войска при виде пылающей Москвы. Князь Воротынский еще и еще раз внимательно осмотрел в подзорную трубу расстилавшееся со всех сторон огромное пожарище и еле видимые из-за огня и дыма кремлевские башни. Где же находится враг? Неужели уже в Кремле? Может быть, именно потому, что Кремль взят, и прекратились атаки против его полка? Так и не найдя ответа, князь спустился вниз, чтобы вернуться в расположение полка и ждать донесений от отправленных во все стороны конных разведчиков.

Но сразу сесть в седло и уехать воевода не смог. Его окружили люди, вышедшие из церкви во главе со священником. Старый седой поп, сильно хромавший при ходьбе, но все еще могучего телосложения, с сабельным шрамом поперек лица, шагнул к князю, благословил его широким жестом, низко поклонился до самой земли:

— Спасибо тебе, Михайло Иванович, что заслонил нас грудью своей от супостатов, спас старых да малых, убогих и немощных!

— Бога благодари, отче! — поклонился в ответ князь. — И молись о даровании победы русскому оружию. Сражение еще не окончено.

Вскочив в седло, воевода поскакал на позиции, на которых в полной боевой готовности, по-прежнему ровными рядами, плечом к плечу, стояли его ратники. Они были покрыты грязью и кровью, их доспехи были помяты, на многих белели свежие повязки. Но потерявший половину своих людей полк стоял там же, где и на рассвете, не отступив ни на шаг. Смертельно уставшие ратники, бившиеся весь день один против трех, и сейчас не помышляли об отходе.

Разведчики, посланные в тыл и на правый фланг, вернулись довольно быстро. Они не смогли пройти сквозь пожар и выяснить, где находится враг. Отряд, отправленный вперед, в расположение неприятеля, пришел лишь за полночь. Воевода лично встретил разведчиков перед строем полка. Молодой десятник, почти мальчишка, в лихо сдвинутом на самый затылок шлеме, из-под которого во все стороны торчали непокорные белобрысые вихры, на ходу соскочил с коня и, привычно придерживая рукой висевшую на поясе казацкую саблю, подбежал к князю, вытянулся перед ним. Не скрывая улыбки на безусом веснушчатом лице, десятник отрапортовал звонким голосом:

— Они ушли, все до одного. Свернули лагерь, забрали пленных и двинулись походным порядком на рысях по Муравскому шляху.

— Значит, они не взяли Кремль! — торжественно промолвил князь Воротынский и широко перекрестился на скрытые в ночи и дыму купола кремлевских соборов. — Стремянной! Вели рати отдыхать. Завтра с рассветом идем вдогон!