Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина

(Заметим в скобках: скольких людей, наивно говоривших себе то же самое, перемололи жернова судьбы!)

Дверь приотворилась со звуком, напоминающим судорожный зевок, и Мадленка дернулась всем телом, ожидая увидеть Августа. Однако на пороге оказалась всего-навсего литовская ведьма Анджелика. Ее горностай по-прежнему был с ней и бегал за ней, как собачонка. Увидев Мадленку, он фыркнул и по платью ловко взобрался своей госпоже на плечо. Анджелика с улыбкой оглядела Мадленку с головы до ног, и та почувствовала себя испачканной этим взглядом. С полуулыбкой на устах Анджелика обошла вокруг Мадленки, словно та была не живой человек, а статуя или что-то столь же неодушевленное.

– Так, так… – проговорила Анджелика, не переставая улыбаться. – Так вот на что ты похожа…

Мадленка не знала, что ответить, и стиснула руки. Бесстыдные глаза пристально рассматривали ее.

– Знаешь, – доверительно сообщила литвинка, – мальчиком ты была не очень хороша собою, а девочкой и подавно.

Она улыбнулась, с наслаждением ловя на лице Мадленки отражение того, какое впечатление на девушку произведут ее слова.

– Не всем же быть такими, как ты, – отозвалась Мадленка. И, ослепительно улыбнувшись, добавила: – К счастью.

Улыбка Анджелики погасла. Вошел князь Август. С расцарапанной щекой, взъерошенный, он походил на нашкодившего мальчишку. На литвинку он не обратил внимания.

– Пошли, – коротко бросил он Мадленке.

Та двинулась к двери, но тут Анджелика метнулась к Августу и схватила его за руку.

– Август… – тревожно шепнула она.

– Что? – спросил он с удивлением.

– Стереги ее крепко! – с деланым придыханием прошептала Анджелика. Но глаза ее смеялись.

К великому облегчению Мадленки, ее повели не вниз, где располагались владения покойного Адама, а в боковые покои. В одной комнатке стояла кровать с балдахином, поддерживаемым витыми столбиками, в другой имелись стол, стулья и несколько сундуков, а на стене висел искусно вытканный гобелен фландрской работы, изображавший охоту на кабана.

– Можешь располагаться, – так же отрывисто бросил Август.

Мадленка, поколебавшись, положила на стол узелок, где было платье и четки, которые дала ей мать, и села напротив гобелена, принявшись с преувеличенным вниманием разглядывать его. Двое стражей остановились в дверях, и Август сделал им знак выйти. Сам он расхаживал по комнате взад-вперед, и это мельтешение раздражало Мадленку. Она хотела, чтобы он ушел, хотела остаться наедине со своей печалью.

– Ты и впрямь Магдалена Соболевская? – спросил Август, остановившись возле девушки и глядя на нее в упор.

– А ты что, не видел? – мрачно спросила Мадленка, тяжело переживавшая свой недавний позор.

– Скажи мне честно, ты убила мою мать?

– Нет.

Август снова заметался.

– Но тогда кто? – крикнул он. – Кто?

– Может быть, у нее были враги? – предположила Мадленка.

– У нее? Нет. Моя мать благороднейшее создание на свете.

Мадленка вдруг вспомнила, какими словами покойную княгиню честил фон Ансбах, но благоразумно воздержалась от возражений.

– Нет, глупо с моей стороны верить тебе, – заключил Август неожиданно. – Прощай!

В сущности, все начиналось не так уж плохо. У Мадленки были свои покои, к ней приставили служанку – боязливую девушку, которая общалась с госпожой с явной неохотой, из чего Мадленка заключила, что, должно быть, среди обитателей замка она слывет чудовищем. Такое предположение немало ее позабавило.

Когда наутро принесли пищу, пленница потребовала, чтобы ту проверяли. Поднялся невероятный шум, дело дошло даже до епископа Флориана, но, когда он начал увещевать ее, Мадленка придвинула к нему тарелки и предложила отведать из них первым, раз он ничего не боится. Епископ почему-то не решился отведать пищу. Он удалился и вскоре прислал своего человека, который отныне стал проверять всю еду, подаваемую Мадленке. Таким образом, с этой стороны девушка могла считать себя более или менее в безопасности.

Хотя при ней практически неотлучно находилась стража, никто не воспрещал ей выходить во двор гулять или посещать службы в церкви. Мадленке приходилось нелегко: стоило ей появиться где-то, как сразу же начинались перешептывания, десятки глаз беззастенчиво разглядывали ее. Бывали даже случаи, когда ей кричали: «Убийца!» Девушка старалась держаться непринужденно, но внимание, объектом которого она была, угнетало ее. Неожиданную радость ей доставила встреча с отцом – тот сообщил, что попытается пожаловаться королю на произвол князя, но вид у пана Соболевского был унылый, и Мадленка засомневалась, выйдет ли толк из его предприятия. В Каменках при прощании, помнится, крестоносец сказал, что ей нельзя ни на кого полагаться, и ему она верила. Какое, в конце концов, дело великому королю до переживаний и судьбы его скромной подданной?

«Если мне станет совсем невмоготу, я покончу с собой», – решила Мадленка в конце концов. Ее не обыскивали, и кинжал фон Мейссена по-прежнему был при ней.

Суд начался в понедельник. Во главе его был князь Доминик, а роль обвинителя исполнял епископ Флориан. Август тоже присутствовал, но только на правах заинтересованного лица. Также в зале находилось десятка два шляхтичей и несколько священников. Ксендзу Домбровскому поручили обязанности писца.

В длинной и витиеватой речи епископ напомнил присутствующим, для чего они здесь собрались. Произошли чудовищные преступления, и долг суда установить истину. Убийство матери-настоятельницы, которую все хорошо знали, нельзя оставлять безнаказанным, как и гибель княгини Гизелы. Возможно, случайно, а возможно, нет, в обоих делах оказалось замешано одно лицо, которое кое-кому представлялось Михалом Краковским, но на самом деле являлось переодетой девушкой. Мадленка, с волнением слушавшая Флориана, терялась в догадках, в каком качестве она здесь присутствует: как свидетельница или все же как обвиняемая? Но девушка не успела уяснить для себя столь важный вопрос, так как ее вызвали для дачи показаний.

Сначала у Мадленки спросили ее имя, откуда она родом и где живет, а затем епископ Флориан предложил ей рассказать свою историю, начиная с того, почему было принято решение отдать ее в монастырь Святой Клары. Мадленка, ничего не утаивая, поведала, как ее мать болела и дала обет, как она выздоровела и узнала, что мать Евлалия…

– Прошу прощения, – проговорил молодой священник, сидевший по правую руку от епископа, – я должен задать вопрос. То есть было решено отдать тебя в монастырь во исполнение чужого обета, так?

Мадленке подумалось, что она выразилась довольно ясно, но тут ей внезапно вспомнились наказы Боэмунда фон Мейсена, и девушка похолодела. Леший его знает, что скрывается в реальности за вроде бы невинным вопросом.