Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина

Сестры забрасывали ее вопросами, ксендз Белецкий сиял, как новенький золотой, и от него по-прежнему несло чесноком. Печальнее прочих казались родители, но их никак нельзя было в этом винить: особым богатством семья никогда похвастаться не могла, и теперь, учитывая, что все, что Мадленка брала с собой в монастырь, пропало, им наверняка будет не так легко прокормить лишний рот. Пан Соболевский поцеловал Мадленку в лоб, пощекотав усами, и просто сказал, что рад ее видеть в добром здравии. Госпожа Анна ничего не сказала и не поцеловала дочь, но Мадленка на нее не сердилась, она понимала, что мать предпочла бы, чтобы в живых остался ее ненаглядный Михал, а не она. Случайно взглянув на «купца Ольгерда», Мадленка заметила в его глазах сочувствие и разозлилась. Он смотрел так, словно все-все понимал и ничто уже не могло его удивить. Мадленка не смогла бы объяснить почему, но в тот момент это показалось ей оскорбительным.

«Поскорее бы он простился, – подумала она, – а там… Все равно я уже никогда его не увижу. Никогда… Ну и ладно! Сколько лет прожила без него и после него проживу еще больше».

Мадленка храбрилась, но на душе у нее было грустно.

Поскольку выяснилось, что поминки по Мадленке оказались, мягко говоря, преждевременными, решено было вернуться в Каменки и отпраздновать возвращение дочери. Литовский купец Ольгерд, когда его пригласили, стал было отнекиваться, но ксендз Белецкий пригрозил, что тогда будет считать его своим врагом, хуже какого-нибудь крестоносца. С тонкой улыбкой Ольгерд дал согласие, и Мадленка не могла надивиться его выдержке. Ксендз, слуги и семья Мадленки вышли из церкви и поспешили в Каменки. Ольгерд отправился собирать своих людей и сообщил им, что все пока идет хорошо и вскорости они поедут обратно в Мальборк.

– Я ничего не понял, – заявил глухонемой Филибер, убедившись, что все поляки ушли вперед. – Ты должен мне объяснить, Боэмунд, черт побери! Почему они все время называли Мишеля… как это… Мадлен?

– Потому что никакой он не Мишель, – отвечал фон Мейссен, усмехаясь, – а Магдалена Соболевская, только в платье мальчика.

– Тьфу ты пропасть! – плюнул Филибер. – Но ведь ее же убили там, в лесу!

– Убили не ее, а ее брата, настоящего Михала Соболевского.

– Боэмунд?

– А?

– Я совсем запутался. Так Мишель – на самом деле Мадлен, то есть девушка?

– Совершенно верно, брат мой.

– Черт знает что такое! Как же я ее не распознал, а?

– Не знаю, брат мой. Но подозреваю, тебе с лихвой хватало твоих «исповедей».

– Он надо мной издевается, честное слово!

– Тихо, Филибер: мы пришли. Посидим немного в гостях и уедем. Хорошо? И не раскрывай рта!

– Мой рот не хуже твоего! – воинственно набычился анжуец. Но тут он, как и во многом другом, был не совсем прав.

Глава 4,

в которой чудеса неожиданно заканчиваются

В Каменках Мадленка прежде всего отправилась переодеться. Так как, уезжая в монастырь, весь свой гардероб она увезла с собой, ей пришлось залезть в сундуки двойняшек, охотно ссудивших ее желтым, почти не надеванным платьем. Мадленка наскоро расчесала волосы, заплела их в две косы и уложила вокруг головы, после чего спустилась к гостям. «Купец Ольгерд» уже три раза на своем прекрасном польском поведал, как они нашли Мадленку где-то недалеко от Торна, куда она забрела по неведению. Соболевские ахали и ужасались, а тощая Барбара, как заметила с некоторым раздражением Мадленка, устроилась совсем близко от синеглазого, подперев щеку рукой и не сводя с него мечтательного взгляда.

Как только появилась Мадленка, внимание переключилось на нее. От нее потребовали точного отчета в ее приключениях, и, вначале конфузясь, потом более смело Мадленка рассказала о нападении, о гибели матери Евлалии и о том, как она бродила по лесам, где, кроме нее, в изобилии водились медведи, человеческие скелеты и летучие мыши. Услышав историю с медведем, «купец Ольгерд» расхохотался так, будто только что узнал ее впервые, и объявил, что Мадленка решительно самая храбрая барышня, которую он когда-либо встречал. Мадленка зарумянилась и уставилась в стол. Госпожа Анна осведомилась, где ее дочь успела повредить нос (он, кстати, зажил, но на нем образовалась горбинка, чего мать не могла не заметить), и Мадленка сухо сообщила, что упала с дерева.

Тут ксендз Белецкий, вскочив с места, объявил, что им непременно надо выпить за здоровье воскресшей. Никто вроде не возражал, и ксендз, утерев губы рукавом, изготовился уже произнести подобающую случаю речь, как вдруг со двора донеслись крики. Пан Соболевский вскочил с места. В комнату вбежала голоногая служанка, та самая, что не признала Мадленку.

– Ой, беда, хозяин! Люди!

– Какие люди – крестоносцы? – спросил пан Соболевский, побледнев.

– Да не знаю я! Их много, много! Ой, Езус-Мария, что теперь будет!

– К оружию! – истошным голосом закричал пан Соболевский и ринулся за саблей.

Беременной Беате сделалось дурно, и Мадленка, не помня себя, бросилась к ней. Литвин, муж Беаты, выхватил кривой меч и вслед за Соболевским и слугами, вооружившимися на скорую руку, бросился к дверям.

Но тут створки распахнулись им навстречу, и вошедший князь Август Яворский, нацелив меч в грудь пана Соболевского, хрипло прокричал:

– Всем стоять на месте!

Беата все не приходила в себя. Крестоносец наклонился к Мадленке.

– Брызни ей водой в лицо. Это ничего, это бывает.

Мадленка поднялась и увидела, как ее отец и его люди под натиском князя Августа и его дружинников медленно отступают к столу. Краем глаза она заметила, как крестоносец, оставшийся на своем месте, незаметно вытащил из ножен клинок. Его воины колебались. Филибер немного побледнел от волнения и бросил вопросительный взгляд на товарища: ударить или погодить? «Купец Ольгерд» выразительно покачал головой.

– Пан Соболевский? – задал вопрос князь Август, смерив старого жилистого шляхтича взглядом с головы до ног.

– Он самый, – надменно отвечал пан Соболевский, несколько оправившись. – А вы кто такой, что не считаете зазорным нападать на честных людей на их земле?

– Я князь Август Яворский.

– Наслышан о вашей потере, – сказал Соболевский, кусая губы. – Какими судьбами, князь? Здесь не шинок и не трактир, так что, боюсь, вы со своими товарищами малость обознались.

– Я пришел сюда, чтобы забрать для суда убийцу моей матери, – заявил князь.

Мадленка, у которой подкосились ноги, присела и спряталась за столом. Беата наконец шевельнулась и открыла глаза. Мадленка сделала ей знак молчать. «Купец Ольгерд» по-прежнему не шевелился, напряженно прислушиваясь к командам за окнами и окидывая взглядом спутников князя. Судя по всему, тот привел с собой никак не меньше полусотни человек. С крестоносцем было всего девять воинов плюс пан Соболевский да его слуги – мало, мало, черт побери!