Дикие сердцем - Виктория Клейтон

Мы поднялись в квартиру Алекса. Он захлопнул дверь и принялся меня целовать.

— Алекс, думаю, что мне понадобится некоторое время, чтобы прийти в себя. Это все из-за предсвадебной суматохи. Как жаль, что мы не устояли. Фэй смогла навязать нам весь этот цирк. Я провела все утро, подписывая благодарственные открытки людям, с которыми даже никогда не встречалась.

— Бедняжка! Какая скукота. — Алекс снял пиджак и галстук. — Но дело уже сделано. Нам все равно не удалось бы отвертеться. Свадебная церемония сводится к белому платью, букету невесты и торжественному проходу к алтарю. Какая разница, будут на нас пялиться много людей или мало, суть та же. Ты ведь не хотела бы регистрировать брак в мрачном офисе, а затем съесть ленч в компании нескольких друзей?

— На самом деле именно этого я и хотела. — Я выскользнула из рук Алекса и переместилась к окну. — Я хотела бы, чтобы на свадьбе были только те, кто мне по-настоящему дорог. Я не желаю напрягаться из последних сил, не желаю хвастаться. Мне кажется, все приготовления сводятся именно к этому. Фэй хочет, чтобы наша свадьба стала украшением года — самые красивые цветы, самый длинный список гостей. Даже органист должен быть самым знаменитым. Она желает, чтобы ее друзья завидовали самой зеленой завистью. Ей хочется произвести на тебя впечатление. Это не имеет никакого отношения к двум людям, которые решили провести вместе остаток жизни, потому что любят друг друга.

Алекс подошел и стал расстегивать на мне блузку.

— Ты совсем еще ребенок. Это замечательная возможность поразвлечься. Все равно мы уже ничего не сможем изменить. Будь хорошей девочкой, помолчи и давай займемся любовью. — Я крепко прижала руки к груди. Я пыталась найти объяснение, почему уже не хочу спать с ним. Алекс нахмурился. — Полагаю, что это попытка внести элемент драмы в наши отношения. Фэй предупреждала, что ты любишь ломаться, тебе всегда хочется быть в центре внимания.

Я с размаху влепила ему пощечину. Меня начало трясти. К чувству отвращения и гнева примешалась обида от несправедливости обвинения. Алекс схватил меня и повалил на пол. К своему стыду, я полностью утратила контроль над собой и стала бить, кусать и царапать его. Мое сопротивление только возбудило Алекса, довело его до неистовства. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что Алекс осознанно вспомнил слова Фэй. Он прекрасно понимал, что таким образом разозлит меня. Алекс вошел во вкус, ему явно нравился агрессивный секс. Снова знакомое чувство унижения заставило меня уступить. Алекс добился всего, чего хотел, и чувствовал полное удовлетворение победой.

После секса Алекс долго извинялся. Он был так нежен, что обижаться на него казалось настоящим свинством. Гордость запрещала раздувать пожар. Сексуальные игры — неотъемлемая часть любовных отношений, особенно если эти отношения длятся достаточно долго. Но меня беспокоило то, что я не чувствую ничего, кроме отвращения. Хуже того, пытаясь разобраться в своих чувствах, я поняла, что начинаю испытывать страх при виде Алекса. Я говорила себе, что всему виной усталость, нервное напряжение, суета. Я знала, что Алекс любит меня, но во время наших любовных игр ненавидела его от всей души.

Я проводила долгие часы, копаясь в себе. Мне было непонятно, почему его возбуждает то, что отталкивает меня. Вероятно, я стала чересчур скрытной. Мне ужасно не хотелось ранить его. Иногда, когда мы не занимались любовью, я чувствовала, как отголоски былой страсти просыпаются во мне и наполняют жаром тело. Любовь умирает медленно. Нелегко избавиться от привычки любить.

Реакцией Алекса стало заявление, что я полностью запуталась, противоречу сама себе и совершенно не права. Я признала два первых обвинения, но третье вывело меня из себя. Мне казалось, что я должна наконец отстоять свою точку зрения. Наши споры всегда заканчивались одинаково. В ту самую минуту, когда я теряла терпение, Алекс заставлял меня заняться сексом. Чем больше я протестовала, тем большее удовлетворение он получал. Я старалась оставаться с ним наедине, что, безусловно, не добавляло гармонии в наши отношения.

Нахлынувшие воспоминания вызвали тошноту. Конечно, Алекс находил приемлемые объяснения моему нежеланию спать с ним. Он и здесь старался выставить себя в самом выгодном свете. Ему, очевидно, доставляло удовольствие описывать себя Фэй как мужчину с неуемной тягой к сексу и безудержными фантазиями.

— Ты не права, Фэй, если думаешь, что я оставила Алекса из-за склок на сексуальной почве. У меня нет другого мужчины. Я пыталась объяснить ему…

— О, перестань! Не заводи старую песню. Мне надоело слушать, как ты изображаешь из себя маленькую, но ужасно принципиальную девочку. Я мирилась с твоим жеманством на протяжении многих лет. Мне надоело слышать от знакомых, что ты прелесть и как мне повезло с приемной Дочерью. Повезло? Ха-ха-ха! — Фэй почти визжала. Я представляла, какие в ее голове роятся эпитеты, знала, что они вот-вот сорвутся с языка. Самым разумным казалось дать ей выговориться. — Хочешь знать, что я думаю о тебе? Тебе никогда не приходило в голову, что я не хотела вешать на шею дополнительную обузу? Мне не нужен был чужой ребенок, который постоянно вертится перед глазами и из-за которого нет ни минуты покоя. Я была вынуждена терпеть твое упрямство, неблагодарность, твой вечно осуждающий взгляд. Иногда мне хотелось задушить тебя. О Господи, если б я только все знала заранее, то никогда не согласилась бы выйти замуж за твоего отца, — голос Фэй дрожал. Она, без сомнения, живо вообразила картину, которую только что описала. Ей хотелось представить себя жертвой. — Ты никогда не упускала возможности сделать что-нибудь назло… — Я отодвинула трубку от уха и стала смотреть, как голубь с измазанным томатным соусом клювом сражается с остатками гамбургера, который кто-то выбросил на обочину дороги. — …полное безразличие. Я приложила максимум усилий для того, чтобы свадьба прошла безупречно. Мне так хотелось, чтобы все позеленели от зависти… — Голубю надоело возиться, он схватил кусок котлеты и улетел, громко хлопая крыльями. — …месяцы приготовлений. Я не знаю, куда деваться от стыда… — Голубь вернулся и подобрал кусок булочки. Розовая жевательная резинка прилипла к его лапке. Голубь клювом старался избавиться от нежелательной помехи. — …знакомые смеются мне в глаза. А расходы? Тысячи фунтов выброшены на ветер! — Голубь снова взлетел.

— Мне так жаль, Фэй. Я знаю, что приготовления вылились в кругленькую сумму…

— В кругленькую сумму! Это все, что ты можешь сказать? Тебе жаль! Одна моя шляпка стоит три сотни фунтов!

— Отлично, ведь шляпка осталась у тебя, — заметила я. — Явишься в ней на скачки в Аскоте[52].

— Я больше не могу! У меня нет слов! — Фэй стала всхлипывать. — Эта девчонка уничтожила абсолютно все, что я для нее сделала, и смеет говорить об Аскоте! Я скорее разорву шляпку в клочья, чем хоть раз надену ее.

— Могу я поговорить с отцом?

— Нет, не можешь! — взвизгнула Фэй. На том конце линии раздались голоса. Вдруг Фэй закричала: — Я не позволю унижать себя, Чарльз! Если я тебе хоть немного дорога, не смей подходить к телефону. После того, что она со мной сделала, ей нельзя сочувствовать. Ты всегда был с ней слишком мягок. Ты виноват во всем, что произошло. Предупреждаю, если ты и теперь встанешь на ее сторону, то я не буду больше с этим мириться! — Затем послышалось невнятное бормотание, после чего Фэй снова обратилась ко мне: — Отец не желает с тобой разговаривать, Эльфрида. Он ужасно расстроен из-за твоего поведения. Ну что, довольна?

Я молча положила трубку.

— Все решили, что ты укатила в Бразилию с этим идиотом Гидеоном Даффом. Помнишь того беднягу из Шотландии с большим носом и мозгами подростка? Я же говорила, что ты никогда не решишься на подобную глупость.

Уна Фитцпатрик поднесла к губам бокал, до краев наполненный бренди, и опустошила его на три четверти. Она вытащила из коробки сигару и затянулась. Было воскресенье, пять часов вечера. Не так давно я неудачно пыталась поговорить с отцом по телефону. Мы сидели в неуютной холодной студии Уны в Баттерси[53]. Единственным источником тепла служил старый масляный обогреватель. Я не могла понять, каким образом Уне удается сохранить здоровье, энергию и свежесть. Я никогда не видела, чтобы Уна ела. Напротив, она много пила, курила с раннего утра до позднего вечера и всегда, когда рисовала, жевала гашиш. Тем не менее ее кожа оставалась чистой и свежей, а глаза излучали свет.

— Даже у мелкой рыбешки в голове больше содержимого, чем у этого парня. Если хочешь знать мое мнение, тебя не мучает раскаяние, скорей, это говорит в тебе уязвленное самолюбие.

Уна и я вместе учились в школе искусств и продолжали дружить после ее окончания, несмотря на различия в характерах. Было трудно понять, что сближало нас. Я восхищалась ее принципиальностью, смелостью и нонконформизмом. Уна же… я не знала, что ее привлекало во мне. Уна была остра на язык, даже грубовата. Она не сдерживалась в выражениях, но никогда не переходила черту в общении со мной. Ее внешность шокировала многих. Уна была высокого роста, с короткими выбеленными волосами, грубоватым лицом и длинным костлявым носом. Она была настолько худа, что ее грудь была совершенно плоской. Уна предпочитала носить мужскую униформу. На этот раз она была одета в костюм офицера люфтваффе. Она говорила, что является бисексуалкой. Монокль на носу должен был подчеркивать ее сексуальные предпочтения. Уна всегда пользовалась мужскими уборными. «Из принципа», — говорила она. Но никто не мог понять, что это за принцип.