Жена-22 - Мелани Гидеон

– Элис, что ты бормочешь? Ты меня пугаешь. Кто-нибудь заболел? Кто-нибудь умер ? – спрашивает она.

Я поднимаю глаза на Банни.

– Уильям и есть Исследователь-101.

Банни выпучивает глаза, но потом, к моему изумлению, закидывает голову назад и хохочет.

– Почему ты смеешься?

– Потому что, конечно же, это Уильям! Конечно! Как это красиво! Просто отлично.

Я в отчаянии трясу головой.

– Ты хочешь сказать – двулично.

Банни подходит поближе и через мое плечо смотрит, как я лихорадочно просматриваю наши письма и сообщения – и на сей раз они предстают в совершенно ином свете.

Я: Мне даже не нужно выглядывать в окно, чтобы узнать, какая сегодня погода. Я могу сделать так, чтобы сводку каждое утро доставляли на мой компьютер. Что может быть лучше? 101: Бегать под дождем? [75]

– Не могу поверить! Какая наглость! Песня “Пинаколада”? – кричу я. – Господи помилуй, до чего хитро придумано, – восхищается Банни. – Помнишь, как там: “Я устал от моей леди, мы были вместе слишком долго”. – Она подмигивает, я отвечаю ей сердитым взглядом.

Я: Вам очень повезло. Судя по всему, о такой собаке можно только мечтать. 101: О да .

– О да, как смешно, очень смешно, ужасно смешно, Уильям, ха-ха, – бормочу я.

– Ты узнаешь эту собаку? – спрашивает Банни.

Я внимательно рассматриваю фото.

– Черт возьми! Это пес нашего соседа. Мистер Биг.

– Соседа зовут мистер Биг?

– Нет, это собаку зовут мистер Биг.

– Как ты могла не заметить? – удивляется Банни. – Он же почти хотел, чтобы ты догадалась, Элис. Все время подбрасывал тебе подсказки.

Я: Да, пожалуйста, измените ответ. Так будет больше похоже на правду, чего не скажешь о вашей фотографии. 101: Насчет этого не уверен. По моему опыту правда часто скрыта в тумане .

– Ну, каков сукин сын, – говорю я. – Ммм. Похоже, он слишком много читал Экхарта Толле, – говорит Банни.

Я: Если бы мы встретились? Если бы в тот вечер вы все-таки пришли? Как вы думаете, что бы произошло?

101: Я думаю, вы были бы разочарованы .

Я: Почему? Что вы от меня скрываете? У вас чешуя? Вы весите 600 фунтов? Вы носите зачес, закрывающий лысину?

101: Скажем так, я бы не оправдал ваших ожиданий .

У меня вырывается стон.

– Он играл со мной! Все это время!

– Это как посмотреть. Может, забавлялся, а может, разбрасывать подсказки и ждал, чтобы его обнаружили. Может, ты просто медленно соображаешь, Элис. К тому же должна тебе сказать – до сих пор в том, что он писал, я не нашла ни слова лжи.

– Что?! Все было ложью. Исследователь-101 был ложью. Его не существует!

– Но он существует . Уильям смог придумать его только потому, что Исследователь-101 – это в какой-то степени он сам. Или тот, кем он хотел бы быть.

– Нет. Он играл со мной. Говорил то, что мне хотелось услышать.

– Не думаю, – усмехается Банни.

– Что с тобой, Банни? Почему ты так этому радуешься?

– А почему ты не радуешься? Как ты не понимаешь, Элис. Ты можешь усидеть на двух стульях. Ты можешь сохранить и Исследователя-101, и Уильяма. Навсегда! Потому что это один человек!

– Я чувствую себя такой униженной.

– Опять двадцать пять! У тебя нет для этого никаких причин.

– Еще как есть! Я столько всего ему открыла. Чего не должна была говорить. Чего он не имел права знать. В ответах, которые он обманом вытянул из меня.

– А если бы он спросил у тебя то же самое лицом к лицу?

– Уильям никогда бы не стал спрашивать.

– Почему?

– Ему это было неинтересно. Ему это уже очень давно стало неинтересно.

Банни потуже затягивает полотенце под мышками.

– Единственное, что я могу на это ответить – для мужа, который не интересуется тем, что думает, или хочет, или во что верит его жена, он повел себя очень странно. А теперь у меня к тебе только один вопрос. – Она показывает на разложенный на кровати костюм “Энн Тейлор”. – Ты ведь не собираешься надевать это вечером?

– Твой отец тебе что-то прислал, – говорит Уильям, заглядывая в ванную. – Я за тебя расписался.

Я провела наверху около часа – страдала, томилась, пряталась от Уильяма, пыталась успокоиться и настроить себя на оптимистичный лад перед предстоящим празднеством. Но при виде него я снова прихожу в ярость.

– Ты прекрасно выглядишь, – говорит он, протягивая мне конверт.

– Ничего подобного, – огрызаюсь я.

– Мне всегда нравился этот костюм.

– Ну, тогда ты единственный, кому он нравится.

– Господи, Элис. Что с тобой? Ты на меня сердишься?

– С чего мне на тебя сердиться? Или мне есть за что на тебя сердиться?

Звенит мобильник. Эсэмэс от Недры. “Надеюсь, ты уже заготовила речь! Репетируй, репетируй! С восторгом жду вечера. Хо-хо-хо”.

– Проклятая речь, – говорю я. – Только этого мне и не хватало.

– А-а, вот почему ты такая раздраженная. Нервы, – говорит Уильям. – Не бойся, ты справишься.

– Нет, я не справлюсь. Я не могу. Я просто не сумею. Почему я должна все делать? Ты скажешь речь, – кричу я.

– Ты серьезно?

– Да, я серьезно. Ты скажешь речь. Я отказываюсь.

Уильям недоумевающе смотрит на меня.

– Недра очень расстроится. Ты ее почетный свидетель.

– Какая разница, кто скажет тост. Ты. Я. Это может быть любой из членов семьи. Пусть Питер скажет. Он в этом мастер.

– Элис, я не понимаю.

– Да, ты не понимаешь. И никогда не понимал.

Он отшатывается, как будто я его ударила.

– Я что-нибудь придумаю, – негромко говорит он. – Скажешь, когда закончишь, я хочу принять душ.

Когда Уильям уходит, я, не зная, чем заняться, вскрываю конверт. В нем две вещи: открытка от отца и сложенный аккуратным квадратом старый носовой платок. Платок принадлежал моей матери. На белом хлопке вышиты три маленькие фиалки и ее инициалы. Я прижимаю платок к носу. Он до сих пор пахнет духами “Жан Нате ”. Я достаю открытку.

Потерянные вещи иногда возвращаются к нам. Нечасто, но порой это случается. Я нашел это в броктонском ломбарде. Хозяин сказал, эта вещь хранилась там больше двадцати лет, но тебя это вряд ли удивит. Знаю, ты совершала ошибки, и о некоторых поступках ты жалеешь. Знаю, сейчас ты растеряна и не понимаешь, как быть. Надеюсь, это поможет тебе принять какое-то решение. Я люблю тебя, моя родная.

Я осторожно разворачиваю платок и в гнездышке из белого хлопка обнаруживаю свое обручальное кольцо – то самое, которое я выбросила в окно, когда мы с Уильямом спорили, приглашать ли Хелен на нашу свадьбу. Видимо, кто-то нашел его и заложил в ломбард. С годами кольцо потемнело и нуждается в чистке, но нет никаких сомнений, что один маленький бриллиант между двух крошечных изумрудов – это то самое кольцо, которое мой дед подарил моей бабушке так много лет назад и которое я столь бесцеремонно швырнула прочь.

Я пытаюсь разглядеть гравировку на внутренней стороне кольца, но буквы слишком малы. Я не могу сейчас думать о том, что все это значит. Если я начну, то просто сойду с ума. Через час пора выезжать на банкет. Я опускаю кольцо в карман и иду вниз.

Банкет состоится в новом ультрамодном ресторане под названием “Бока”.

– Это ведь Донна Саммер, не так ли? – спрашивает Уильям, когда мы заходим внутрь.

– Джуд сказал, что Недра пригласила диджея, – говорит Зои. – Надеюсь, они не будут весь вечер играть только хиты семидесятых.

– Люблю эту песню, – говорит Джек Банни. – Подозреваю, у тебя сегодня не останется ни одного свободного танца, дрянная девчонка .

– Ты принял свой кардиоаспирин? – спрашивает Банни.

– Я принял три таблетки, – говорит Джек. – На всякий случай.

– На какой случай? – интересуется Банни.

– А вот на такой, – отвечает он и целует ее в губы.

– Ну, вы даете, – восхищается Зои. – Какие симпатяги.

– Ты бы так не сказала, если бы это были мы с твоей матерью, – говорит Уильям.

– Потому что для людей от тридцати до шестидесяти публичное проявление чувств выглядит неприлично, – заявляет Зои. – А после шестидесяти это снова очень мило. Вам же уже больше шестидесяти? – шепотом спрашивает она у Джека.

– Совсем чуть-чуть, – говорит Джек, складывая нолик из большого и указательного пальцев.

– Вон Недра, возле бара, – замечает Уильям и присвистывает.

На Недре облегающее шелковое платье цвета зеленой листвы с разрезами. Она редко носит декольте – считает это безвкусным. Но сегодня она сделала исключение. Недра ошеломляюще хороша.

– Наверное, нужно ее предупредить, – предлагает Уильям. – Сама скажешь или я?