История Византийской империи. Т.1 - Александр Васильев

Однако даже эти уменьшившиеся владения находились под постоянной угрозой лангобардов, славян, болгар и арабов. Л. Брейе писал, что «этот период показал Константинополю его историческую роль вечной обороны, которая длилась до XV века с чередующимися периодами сжатия и экспансии»[502].

В связи с влиянием арабских завоеваний на Византию весьма важно обратить серьезное внимание на информацию, сообщаемую византийскими агиографическими текстами – источником, на который не обращали внимания или пренебрегали. Византийская агиография дает живую и производящую сильное впечатление картину массовой миграции населения с прибрежных районов в центральные области империи под влиянием арабских вторжений на суше и по морю. Агиография подтверждает, расширяет и хорошо иллюстрирует те весьма краткие указания, которыми нас снабжают историки и хронисты. Основополагающее значение арабской опасности в перенаселении и концентрации населения областей центральных районов империи может отныне считаться полностью доказанным[503].

Дальнейшие завоевания арабов в Северной Африке на некоторое время приостановились из-за энергичного сопротивления берберов и междоусобной войны, вспыхнувшей между последним «правоверным халифом» Али и сирийским наместником Моавией. Эта кровопролитная война закончилась в 661 году насильственной смертью Али и появлением на престоле Моавии, который начал династию Омейядов и сделал столицей государства Дамаск.

Утвердив свою власть, Моавия возобновил наступательные действия против Византии, с одной стороны послав флот против столицы, с другой стороны возобновив дальнейшее продвижение на запад в Северной Африке.

Особенно тяжелые времена выпали на время энергичного императора Константина IV (668—685), когда арабский флот, пройдя через Эгейское море и Геллеспонт в Пропонтиду и сделав базой город Кизик, в течение нескольких лет ежегодно, обычно в летние месяцы, подступал к Константинополю и безуспешно осаждал его. Константин сумел, очевидно, хорошо подготовить столицу к осаде. Главную же роль в успехах византийского войска сыграл изобретенный сирийским греком-перебежчиком Каллиником «греческий огонь», иначе говоря, жидкий или морской огонь. Обычное название этого изобретения привело к известному недоразумению. Это был род взрывчатого состава, выбрасываемого специальными сосудами, или сифонами, и воспламенявшегося при попадании на неприятельских судах. Для этого в византийском флоте были построены специальные «сифононосные» суда, производившие страшное смятение среди арабов. Особенностью этого огня было то, что он горел и на воде. В течение довольно долгого времени тайна состава греческого огня зорко охранялась правительством, и это средство не раз содействовало успеху византийского флота[504].

Все попытки арабских кораблей овладеть Константинополем окончились неудачей. В 677 году неприятельские суда ушли, направляясь к берегам Сирии, и у южного берега Малой Азии сильно пострадали от бури. Сухопутные военные действия арабов в Малой Азии также окончились не в их пользу. В таких обстоятельствах уже состарившийся Моавия заключил с императором мир на условии уплаты ему определенной ежегодной дани[505].

Столь успешным отражением арабов от Константинополя и заключением с ними выгодного и почетного мира Константин IV оказал большую услугу не только своему государству, но и вообще Западной Европе, от которой была удалена таким образом серьезная мусульманская опасность. Интересно отметить, что эта удача Константина произвела сильное впечатление на Запад, откуда, по словам хрониста, аварский каган и другие государи западных народов, узнав об этом, «послали императору через послов дары и просили его утвердить с ними мирную любовь… И настала, – заключает хронист, – великая безопасность на Востоке и Западе»[506].

При преемнике Константина IV, Юстиниане II, а именно, в первое его правление (685—695), на восточной арабской границе произошло событие, имевшее немаловажное значение в дальнейшем развитии арабо-византийских отношений. В горах сирийского Ливана издавна жили так называемые мардаиты, что в переводе обозначает «повстанцы, отступники, разбойники», которые представляли собой организованное войско и являлись оплотом византийской власти в этих местах. После покорения Сирии арабами мардаиты, отступив оттуда на север к арабо-византийской границе, своими набегами на окрестные области доставляли много хлопот и неприятностей арабам, но вместе с тем были, по выражению хрониста, «медной стеной», защищавшей Малую Азию от арабских вторжений. При новых мирных переговорах при Юстиниане II император, по просьбе халифа, обещавшего уплату известной дани, согласился переселить мардаитов во внутренние области империи, чем «разрушил медную стену»[507]. Позднее они встречаются в качестве моряков в Памфилии (на юге Малой Азии), в Пелопоннесе, на острове Кефалонии и в некоторых других местностях. Подобное удаление от границы мардаитов безусловно укрепило положение арабов в новозавоеванных местностях и облегчило в будущем их наступательные действия вглубь Малой Азии. Мне кажется, что в данном факте нет достаточных оснований видеть, как думает проф. Ю.А. Кулаковский, «заботу императора о христианах, живших под властью иноверных владык». Подкладка переселения мардаитов была чисто политическая[508].

Параллельно с действиями арабов под Константинополем и на восточной границе, их войска, начиная с шестидесятых годов, стали продвигаться на запад в Северной Африке, где в самом конце VII века перешел в руки мусульман Карфаген, столица Африканского экзархата, а в начале VIII века крепость у Геркулесовых Столпов Септем (Septem, теперь испанская крепость Сеута). В начале того же VIII века арабы, под начальством полководца Тарика, переправились из Африки в Испанию и быстро завоевали у вестготов большую часть полуострова. От имени Тарика, как известно, произошло современное арабское название Гибралтара, что в переводе означает «Гора Тарика». Итак, ислам грозил Западной Европе впервой половине VIII века уже со стороны Пиренейского полуострова.

Интересно отметить, насколько быстро и как глубоко арабский язык и культура распространились в Испании. Большое количество горожан-христиан приняли арабскую культуру, хотя они и не приняли ислам. Их было достаточно много для того, чтобы сформировать социальный класс, названный словом арабского происхождения – «мусарабы», то есть арабизированные. В IX веке епископ Кордовы Альваро жаловался в одной из своих проповедей:

«Многие из моих единоверцев читают стихи и волшебные сказки арабов, изучают сочинения исламских философов и теологов не для того, чтобы опровергать их, однако для того, чтобы научиться самим выражаться по-арабски правильнее и элегантнее. Кто из них изучает Евангелия, Пророков и Апостолов? Увы! Все способные молодые христиане знают только язык и литературу арабов, читают и с усердием изучают арабские книги… Если кто-либо заговаривает о христианских книгах, они с презрением отвечают, что эти книги не заслуживают какого-либо внимания. Горе! Христиане забыли свой собственный язык и едва ли можно найти одного на тысячу, кто был бы способен написать другу приличное поздравительное письмо по-латински. Однако неисчислимо множество тех, кто выражается весьма элегантно по-арабски и сочиняет стихи с большей красотой и изяществом, чем сами арабы»[509].

Подобный процесс можно отметить и в Египте, 699-й год, когда арабский язык стал обязательным в государственном делопроизводстве, положил конец греческой и египетской литературе на египетской почве. После этой даты мы имеем эру переводов коптских сочинений на арабский[510].

Отношения, установившиеся между арабами и туземным населением Сирии, Палестины и Египта, сильно отличались от отношений, создавшихся в Северной Африке, т.е. в современных Триполи, Тунисе, Алжире и Марокко. В Сирии, Палестине и Египте арабы, не встретив со стороны местного населения упорного сопротивления, а скорее, как было уже сказано выше, найдя в нем поддержку и сочувствие, относились к своим новым подданным терпимо. Они оставили христианам, за немногими исключениями, их храмы и право совершать богослужение и требовали за это правильной уплаты определенной подати и политической верности. Иерусалим, как одно из наиболее почитаемых мест для христианского мира, был открыт для паломников, приезжавших в Палестину из далекой Западной Европы на поклонение святым местам. Для паломников в Иерусалиме были, как и раньше, странноприимные дома и больницы. Не надо также забывать, что в данных областях арабы столкнулись с византийской культурой, под влияние которой они быстро подпали. Одним словом, в Сирии и Палестине между победителями и побежденными установились на довольно продолжительное время хорошие отношения. Несколько хуже дело обстояло в Египте; но и там, по крайней мере в первое время, положение христиан было терпимо.