Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

В банке, однако, благодаря предусмотрительности и щедрости моего друга все прошло гладко. Хорошенько вознаградив кэбмена, я дал флорин бравому малому в ливрее, который помог внести сундук, и едва не осыпал золотом радушного клерка, который вежливо смеялся над моими шутками о ливерпульских победителях и последних ставках на Семейном кубке. Правда, я пришел в замешательство, когда услышал, что банк не выдает квитанций на подобного рода депозиты. Теперь-то я знаю, что почти нигде в лондонских банках их не выдают. Но сейчас приятно вспомнить, что в тот момент я и выглядел так же, как себя чувствовал – будто все, чем я дорожу на этом свете, находится под угрозой.

Свалив с себя ношу столь тяжкую как в умственном, так и в физическом смысле, остаток дня я мог бы провести в полном умиротворении, если бы меня не озадачило странное послание, пришедшее в тот вечер от Раффлса. Вообще-то он предпочитал телеграфировать и редко писал письма. Иногда тем не менее он мог черкнуть пару строк и отправить с посыльным; и прошлой ночью, судя по всему, он прямо в поезде нацарапал эту записку и ранним утром отправил ее из Кру[50]:

Остерегайтесь короля профессоров! Он вертелся неподалеку, когда я уезжал. Малейшее сомнение насчет банка – тут же все забирайте и храните у себя в комнате, как пай-мальчик.

P. S. Есть и другие причины – еще услышите.

Хорошенькое снотворное для моей бедной замороченной головы! Благодаря умножению капитала и уменьшению беспокойства я провел довольно приятный вечер, но это зашифрованное предостережение испортило мне остаток ночи. Оно прибыло с последней почтой – как жаль, что я не оставил его в ящике до утра! Что именно оно означает? И что я должен сделать? С утра эти вопросы начали будоражить меня с новой силой.

Новости о Крошее не очень меня удивили. Я был уверен: несмотря на то что Раффлс давно не видел злодея живьем, у него были серьезные основания не забывать о нем. Этот негодяй и путешествие Раффлса могли быть связаны теснее, чем я предполагал до сих пор. Раффлс никогда не открывал мне всего. Факт – причем неопровержимый – состоял в том, что я собственноручно поместил драгоценные трофеи Раффлса в свой банк. Сам Крошей не смог бы найти их. Я был уверен, что он не следил за моим кэбом – в том состоянии обострения всех чувств, в каком я находился во время этой ужасной поездки, я бы кожей почувствовал слежку. Я подумал о приятеле швейцара, который помогал перенести сундук. Нет, я помнил его так же хорошо, как Крошея; они были совсем не похожи друг на друга.

О том, чтобы забрать злополучный сундук из банка – и снова везти на крыше кэба – без весомых на то оснований и не получив инструкций, пока что и речи быть не могло. Тем не менее я несколько часов обдумывал такую возможность.

Я всегда старался как можно лучше выполнять работу, порученную Раффлсом, ведь он делал для меня больше, чем должен был, – не один и не два раза, не сегодня или вчера, а всегда, с самого начала. Нет нужды перечислять очевидные причины, по которым я должен был побороть неловкость от того, что единолично распоряжался проклятым сундуком. Раффлс куда больше рисковал ради меня, и я хотел, чтобы он знал: он в свою очередь может рассчитывать на преданность, достойную его собственной.

Мучаясь над своим безвыходным положением, я сделал то, к чему часто прибегал, когда терял путеводную звезду. Почти не притронувшись к еде, я вместо этого отправился на Нортумберленд-авеню в турецкие бани. Я не знаю ничего, что так очищало бы и разум, и тело, ничего, что лучше помогало бы до предела обострить умственные способности. Даже Раффлс – у которого не было ни лишних унций, чтобы их сбрасывать, ни нервов, чтобы их успокаивать – признавал, что восстанавливает здесь душевное равновесие, когда никакие другие способы уже не помогают. Я начинаю получать удовольствие еще до того, как сбрасываю ботинки: приглушенная поступь, легкое журчание фонтана, даже очертания закутанных тел на кушетках и вся чистая, теплая, умиротворяющая атмосфера – лучший бальзам для моей простой души. Полчаса в парной я всегда считал раскаленной ступенью к расслабленной неге тела и пробуждению ума. И тем не менее именно там, в самом жарком помещении, при взгляде на купленную у входа “Пэлл-Мэлл газетт” меня поразила молния.

Переворачивая горячие хрустящие страницы, я блаженствовал в раскаленном воздухе, когда этот заголовок и следующие за ним абзацы бросились мне в глаза:

Дерзкий грабеж и подлое нападение были совершены в помещении Городского и Пригородного банка[51] на Слоун-стрит. Судя по известным к настоящему времени деталям, грабеж был тщательно спланирован и искусно осуществлен.

Ночной сторож по имени Фосетт утверждает, что между часом и двумя ночи он услышал шум в районе нижнего хранилища, где держат серебро и другие ценности, принадлежащие клиентам банка. Когда сторож начал спускаться, чтобы выяснить, в чем дело, на него внезапно напал грабитель, которому удалось сбить сторожа с ног до того, как тот смог поднять тревогу.

Фосетт не в состоянии дать никакого описания нападавшего или нападавших, хотя считает, что преступников было несколько. Когда бедняга пришел в сознание, от грабителей не осталось и следа, если не считать догоравшей свечи. Однако хранилище было вскрыто, и есть основания опасаться, что налет был более чем успешным, учитывая массовый отъезд клиентов из города на время Пасхи, на что, по-видимому, и рассчитывали воры. Остальные помещения банка остались нетронутыми. Преступники пробрались внутрь через угольный погреб, который также находится в подвале.

Пока что полиция не произвела никаких арестов.

От этих шокирующих новостей меня едва не парализовало. Несмотря на невероятный жар, я, клянусь, с головы до пят покрылся холодным потом. Конечно же Крошей! Крошей снова вышел на охоту за Раффлсом и его неправедно нажитыми сокровищами! И вновь я винил Раффлса: его предостережение пришло слишком поздно, он должен был сразу же телеграфировать мне, чтобы я вообще не отвозил сундук в банк. Нужно быть сумасшедшим, чтобы выбрать для своих сокровищ такое банальное и бросающееся в глаза хранилище. Раффлсу послужит хорошим уроком, если окажется, что воры вскрыли только его сундук, а все остальное не тронули.

Но когда я вспомнил о происхождении его богатств, то содрогнулся вдвойне. Это была коллекция криминальных реликвий. Предположим, его сундук действительно вскрыли и украли оттуда все вещи, кроме одной – и этой одной, если ее обнаружат, будет достаточно, чтобы упечь Раффлса на каторгу! А с Крошея вполне сталось бы составить столь вероломный план мести и безжалостно, бессовестно осуществить его.

Мне оставалось только одно. Я должен строго следовать инструкциям и вывезти сундук во что бы то ни стало, рискуя при этом быть арестованным. Если бы Раффлс оставил мне адрес, чтобы послать предупреждение!

Но теперь было бесполезно об этом думать; мне следовало все успеть до четырех часов, а еще не было трех. Я решил не прерывать банные процедуры и насладиться ими сполна. Кто знает, когда еще представится такая возможность?

Но оказалось, что мне не до наслаждений – даже турецкой баней. У меня не хватило ни терпения, чтобы как следует намылиться, ни духа на то, чтобы нырнуть в бассейн. Я машинально взвесился – не мог упустить случая, но забыл дать служителю традиционный шестипенсовик, и лишь укоризненная интонация его “до свидания” привела меня в чувство. И моя скамья в галерее для охлаждения – любимая скамья в излюбленном уголке, которую я с таким рвением занял, как только пришел, – превратилась в ложе пыток: меня мучили жуткие видения тюремных нар!

Не могу не добавить, что я слушал, как на соседних скамейках обсуждали ограбление, но был разочарован, хотя не один раз мне пришлось затаить дыхание. Этот отвратительный час, который я не в силах забыть, прошел без постороннего вмешательства. Разве что по дороге на Слоун-стрит я заметил развешанные повсюду объявления, на одном из которых успел прочесть “ключ к разгадке”, что прозвучало для меня как приговор.

Что-то необычное витало в воздухе уже на улице возле банка. Когда мой кэб подъезжал, другой, нагруженный приличных размеров сундуком, удалялся. В самом банке какая-то леди билась в истерике. Что до радушного клерка, который накануне так хохотал над моими остротами, сегодня он явно был не в настроении шутить, наоборот, держался со мной довольно грубо.

– Целый день вас жду, – сказал он. – Ну-ну, напрасно вы так побледнели.

– Он цел?

– Этот ваш Ноев ковчег? Насколько мне известно, да. Они как раз к нему подобрались, когда их спугнули. И больше они уже не возвращались.

– Значит, его даже не взломали?

– Только собирались, как я понимаю.