Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

К счастью, Торнаби-хаус находился почти на углу моей улицы. Другим счастливым обстоятельством мне показалось то, что дом стоял – и сейчас стоит – в глубине собственного изысканного дворика. Когда я уже готов был позвонить, позади меня появился хэнсом, и я замешкался, надеясь, что это приехал Раффлс. Поняв, что это не он, я соскользнул с крыльца и отступил в тень, чтобы подождать еще минуту, раз уж и другие гости приехали так же поздно. Эти другие, выпрыгнув из кэба и расплатившись, заговорили громким шепотом:

– Торнаби заключил пари с Фредди Верекером, который, как я слышал, не может прийти. Конечно, сегодня еще ничего не решится. Но наш дорогой друг думает, что его пригласили как игрока в крикет!

– Я не верю, что он выдает себя за кого-то другого, – произнес голос настолько же резкий, насколько первый был мягким. – Я считаю, все это вранье. Хотел бы я ошибаться, но боюсь, что я прав.

– А я думаю, вы убедитесь, что все не так просто, – возразил первый, в то время как дверь отворилась и поглотила их обоих.

Я бессильно всплеснул руками. Очевидно, что Раффлса пригласили за этот, как он удачно выразился, “устрашающий стол” не как игрока в крикет, но как главного подозреваемого! Итак, Раффлс с самого начала ошибался, а я в кои-то веки был прав в своих опасениях! И до сих пор Раффлса не видно – нет Раффлса, чтобы его предупредить! Раффлса нет, а часы уже бьют восемь!

Что ж, позвольте мне не углубляться в психологию этого момента, ибо я убежден, что бой часов парализовал и мысли мои, и чувства и что я сыграл свою жалкую роль наилучшим образом именно благодаря этой благословенной остановке умственной деятельности. С другой стороны, никогда прежде я не воспринимал происходящее так ясно и объективно, и память об этих нескольких часах поразительным образом жива по сей день. Я слышу свой бешеный стук в двойные двери; они распахиваются так, словно совершается некий торжественный священный обряд. По обе стороны стоят долговязые лакеи в шелковых чулках, и сам прелат – дворецкий, почтительно склоняясь, посылает мне благословение со ступеней храма. Я дышу уже чуть свободнее, когда вхожу в библиотеку с длинными рядами книг и персидским ковром перед камином, у которого собралась небольшая группа гостей. Один из них – Раффлс – беседует с высоким мужчиной с челом полубога и глазами и подбородком выродившегося бульдога. Это и есть наш высокородный хозяин.

Пожимая мне руку, лорд Торнаби разглядывал меня с непроницаемо чопорной физиономией, а затем сразу же передал меня высокому нескладному человеку, которого он назвал Эрнестом – его фамилии я так никогда и не узнал. Тот, в свою очередь, с неуклюжей застенчивой вежливостью представил меня двум оставшимся гостям. Это была та самая пара, что приехала в кэбе: один оказался королевским адвокатом по фамилии Кингсмилл, в другом я с первого взгляда узнал Паррингтона, провинциального писателя, который был мне знаком по фотографиям. Они как нельзя лучше контрастировали друг с другом: толстенький и щеголеватый, похожий на Наполеона юрист и писатель – пудель в вечернем костюме, самый неотесанный из всех, кого я видел. Ни один из них не обратил на меня особого внимания, зато оба, пока я обменивался с ними парой слов, не сводили глаз с Раффлса. Тотчас же объявили обед, и мы вшестером вскоре заняли свои места вокруг небольшого сверкающего стола, стоявшего посреди огромной полутемной комнаты.

Я не был готов к тому, что компания окажется такой малочисленной, и вначале почувствовал облегчение. В самом худшем случае, безрассудно сказал я себе, их будет двое на одного. Но вскоре я уже вздыхал, вспоминая известную поговорку, которая гласит, что чем больше народу, тем безопаснее. Нас было слишком мало, чтобы можно было поддерживать разговор только со своим соседом и таким образом избежать опасности быть втянутым в общую беседу. А общая беседа вскоре превратилась в атаку, столь тонко организованную и мастерски разыгранную, что я не знал, догадается ли Раффлс о том, что атака направлена против него, и не понимал, как предупредить его об опасности. Я до сих пор не уверен, что сам был вне подозрений клуба; в любом случае мною пренебрегли ради более крупной дичи.

Лорд Торнаби, потягивая херес, самолично произвел первый выстрел. Раффлс сидел по правую руку от него, а провинциальный писака – по левую. Справа от Раффлса восседал служитель закона, в то время как меня поместили между Паррингтоном и Эрнестом, который сидел в конце стола и выглядел как бедный отпрыск благородного семейства. Милорд, помаргивая глазами, под которыми залегли мешки, обратился ко всему пестрому собранию.

– Мистер Раффлс, – произнес он, – рассказал мне о несчастном, которого казнили в марте прошлого года. Воистину великолепная кончина, джентльмены! Ему действительно не повезло – он убил человека, задев яремную вену, но его собственная смерть должна занять достойное место в истории повешений. Расскажите им, мистер Раффлс, мои друзья этого еще не слышали.

– Я расскажу историю в том виде, в каком слышал ее, когда последний раз играл на Трент-Бридже[56]. Насколько мне известно, она так никогда и не попала в газеты, – с мрачным видом начал Раффлс. – Вы, наверное, помните, какой ажиотаж в свое время поднялся вокруг международного матча по крикету в Австралии. Так вот, финальная игра пришлась на последний день приговоренного на бренной земле, и он не мог уйти с миром, пока не узнает итогов. Если помните, мы выиграли турнир, и бедняга сказал, что теперь умрет счастливым.

– Расскажите, что он еще сказал! – воскликнул лорд Торнаби, потирая пухлые руки.

– Священник упрекнул его за увлеченность игрой в такой момент, и говорят, что осужденный ответил: “Ну а как же, ведь это будет первое, о чем меня спросят с той стороны!”

Даже я услышал эту историю впервые, но мне некогда было оценивать ее достоинства. Я хотел узнать, какой эффект она произведет на остальных. Эрнест, сидевший слева от меня, скорчился от смеха, а потом еще некоторое время хихикал и тряс головой. Другой мой сосед, более впечатлительный, сначала поморщился, а затем, проникшись вдохновением, исчертил весь манжет строительным карандашом. И только на королевского адвоката Кингсмилла, который невозмутимо взирал на Раффлса, история не произвела никакого впечатления – по крайней мере, так казалось до тех пор, пока он не заговорил.

– Рад слышать, – заметил он ровным высоким голосом. – Я так и думал, что этот человек будет держаться до последнего.

– Стало быть, вы что-то о нем знаете? – поинтересовался лорд Торнаби.

– Я представлял корону, – ответил барристер, и в глазах его мелькнул огонек. – Так что в каком-то смысле можно сказать, что я снимал мерку с шеи этого несчастного.

Должно быть, выпад был непреднамеренным, но от этого он не стал менее эффектным. Лорд Торнаби с подозрением покосился на бессердечного адвоката. Прошло некоторое время, прежде чем Эрнест хихикнул, а Паррингтон потянулся за своим карандашом; в промежутке я одним глотком осушил свой бокал, хотя это был иоганнисбергер[57]. Что касается Раффлса, то нужно было видеть его ужас, чтобы понять, насколько его застали врасплох.

– Как я слышал, само по себе дело не вызывало особого сочувствия? – спросил он, нарушив этим замечанием общее молчание.

– Ни малейшего.

– Это должно было служить вам утешением, – сухо отозвался Раффлс.

– Так оно и было, – заверил наш писака, в то время как адвокат едва улыбнулся. – Мне было бы очень тяжело сознавать, например, что я приложил руку к недавнему повешению Пекхэма и Соломонса.

– Почему Пекхэма и Соломонса? – поинтересовался милорд.

– Потому что они вовсе не собирались убивать эту пожилую леди.

– Но они удушили ее подушкой в собственной постели!

– Не важно, – отмахнулся невоспитанный писатель. – Они же не для этого туда залезли. Они и не думали ее душить. Глупая старуха подняла шум, и один из них слишком сильно нажал. Им просто чертовски не повезло.

– Ну да, не повезло тихим, безобидным, благонравным ворам, – добавил лорд Торнаби, – которые всего лишь невинно предавались любимому занятию.

И по тому, как он с надменной улыбкой повернулся к Раффлсу, я понял, что мы достигли заранее отрепетированной части программы: она была идеально рассчитана по времени и приурочена к тому моменту, когда подадут шампанское; у меня даже хватило храбрости оценить эту скромную милость. Однако Раффлс так быстро рассмеялся над шуткой его светлости, да к тому же с такой естественной сдержанностью, что не оставалось сомнений: теперь он играет ту роль, которую обычно играл я, и неподражаемо изображает простодушную наивность, будучи действительно абсолютно невиновным.

Наслаждаясь столь поэтическим взглядом на старину Раффлса, я даже сумел оценить некоторые кулинарные изыски на столе нашего богача. Седло барашка вполне оправдало свое место в меню, однако оно не помешало мне воздать должное крылу фазана, и я даже с удовольствием предвкушал десерт, когда замечание светила литературы заставило меня вернуться от стола к застольной беседе.