В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

Он больше не удерживает меня, я сама от него не отхожу. Просто не могу больше найти в себе сил сделать это. Должно произойти грёбаное чудо или, наоборот, вселенский апокалипсис, чтобы суметь удержать меня от крайней необходимости впиться в его губы.

— Прошу тебя…

— Что ты просишь? — Не сводя с меня глаз, всего на миг он касается родинки и возвращается обратно к губам. Надавливает пальцем, заставляя их раскрыться и, слегка смачивая слюной, размазывает по контору. И по зияющим безднам его черных глаз, в которых растекается похоть, я понимаю, что в этот момент он представляет, как делает нечто подобное совсем другой частью своего тела.

Но не это пугает меня до остановки сердца. А то, что я сама вовсе не против поглотить его до самого горла, с полной самоотдачей пробуя на вкус.

— Адам… — почти без звука шелестит мой осипший голос.

Всё, наверное, так выглядит конец!

Я не понимаю, что происходит: голова идёт кругом, речь затрудняется, взор застилает туманная дымка, а тело истошно вопит в агонии страсти и требует. Требует его!

Я закрываю глаза, наивно полагая, что это хоть как-то поможет мне, как в прошлый раз.

Так уверю вас: ни черта не помогает! Ни капельки! Не вижу ни любимого образа Остина, ни пустой оболочки «Аннабель», ни толики злости. Больше нет ничего. Мне, наоборот, становится только труднее справиться с наваждением. Отключив зрение, моё тело как никогда прежде обостряет остальные способы восприятия.

Исчезая в острой потребности получить его, я чувствую дрожь напряжённых мышц Адама, слышу биение артерий в его пальцах и впитываю кожей тяжёлые капли дождя вместе с его скользящими прикосновениями.

— Адам, пожалуйста… — наверное, это всё ещё мямлю я, но это неточно.

— Пожалуйста, что? — он нарочно издевается в миллиметрах от моих губ. — Скажи, что ты хочешь, и я это сделаю, — шепчет он, сильнее оттягивая мои влажные волосы.

Зачем он хочет, чтобы я сказала это вслух? Он же и так видит, что со мной делает. Зачем ему эти лишние слова? Он так вынуждает сдаться? Хочет доказать, что все без исключения плывут от его притяжения?

Все, и я тоже.

Ведь я в самом деле сейчас готова наплевать на всё и сказать ему то, что он так хочет услышать.

Мне плевать? Да? Наверное… Или всё-таки нет?

— Отпусти меня… — беззвучно выдыхает мой еле живой разум, а тело негодует: затрудняет дыхание, ускоряет ритм сердца, болезненно сводит губы от желания почувствовать его поцелуй, а между бёдер… Ох, Чёрт!.. Да там полыхает настоящий пожар, не подлежащий больше никакому контролю, ежесекундно всё сильнее охватывающий каждый дюйм моей кожи.

Всё! Мне всё-таки плевать! Я не могу больше терпеть эту адскую пытку, и руки сами тянутся, чтобы прижать его к себе ближе…

— Если это именно то, что ты хочешь, дикарка, — внезапно произносит Адам и вот так просто отпускает меня, до жути спокойно делая пару решительных шагов назад.

От резкого и совершенно неожиданного поворота событий мне едва удаётся удержать равновесие на ватных ногах, избегая падения прямо на мокрую землю.

Каждая трепещущая фибра моего тела начинает обиженно протестовать, а в душе тут же становится зябко, унизительно и мерзко. Я вся дрожу от перевозбуждения и жадно хватаю ртом воздух, будто мощная стихия только что ударила меня, повалила, закрутила, ободрала об камни и вышвырнула на берег, оставляя умирать.

Чего нельзя сказать об Адаме: он с поразительной лёгкостью возвращает свой первоначально самодовольный вид и стабильное состояние, не оставляя и следа от мелкой дрожи тела, злости и возбуждения, что хаотичными бликами играли в темноте его глаз.

Мне вообще начинает казаться, что моё сознание окончательно подверглось его гипнозу и всё ответное желание мужчины было ничем большим, чем манящим видением.

Сейчас я не понимаю ничего, кроме того, что Адам — само воплощение невозмутимости, а я — сексуально зависимая наркоманка, одержимо блуждающая взглядом по его мокрой высокой фигуре с красивыми физическими пропорциями и чётко очерченным мышечным рельефом, что и без всякого магического воздействия, безусловно, околдует каждую женщину.

— Мы пришли.

Беспомощно смотрю на Адама, не понимая смысла его слов, пока он не указывает в сторону обшарпанного многоквартирного здания.

Меня выбрасывает наружу из гибельного водоворота похоти, когда я осознаю, что мы стоим возле моего дома, у подъезда которого припаркован тот самый преследующий меня чёрный автомобиль.

— Ты…знаешь… где я… живу, — утомлённым, вялым голосом блею я. У меня не остаётся больше сил на возмущение, несмотря на то, что я рассержена и крайне напугана фактом, что ему известен адрес моего дома.

— Я знаю о тебе всё, дикарка, — сообщает Адам как о чём-то само собой разумеющемся, будто я сама выдала ему всю информацию о себе, а потом благополучно забыла об этом. — Поэтому можешь даже не пытаться от меня скрыться. Я всё равно тебе найду, где бы ты ни была. У тебя нет вариантов: завтра в полдень Томас за тобой заедет. — Он слабо кивает в сторону машины, прислонившись к которой смиренно ожидает мужчина со строгим лицом, одетый в чёрную униформу.

— Но я не…

— Хватит! — он внезапно прерывает меня на полуслове своим глубоким, низким голосом необычного тембра, что я успела прочувствовать на себе уже не раз: он отдаётся эхом в голове, бьёт по нервам и пробегает вибрацией по коже, вынуждая повиноваться против своей воли. — Давай договоримся раз и навсегда. Я говорю — ты выполняешь. Поняла? — Адам продолжает стоять на расстоянии нескольких метров от меня, но я настолько подбита и обезоружена его «очарованием», что всё равно остро ощущаю его неограниченную власть надо мной.

Я не могу ничего возразить, как бы мне того ни хотелось.

Подобное положение вещей между нами не просто не устраивает меня, а приводит в звериное бешенство, но сейчас даже этой мощной злости до боли мало, чтобы вернуть защитные барьеры и суметь ему противостоять.

Моё тело и сознание в одном плачевном состоянии: как мягкий пластилин — податливое и слабое, с крайней необходимостью прочно прилипнуть к Адаму и вязкой субстанцией проникнуть в его кровь.

— Ты меня поняла? — всё так же грозно повторяет свой вопрос Адам.

— Мне нечего надеть на твой торжественный приём. — Сцепив зубы и до боли прикусив щеку изнутри, чтобы сдержать порцию рвущихся наружу ругательств, я скрещиваю руки на груди и отвожу взгляд в сторону, не желая видеть победоносное выражение его лица.

— Твоё дело — просто сесть в машину в указанный час, об остальном я позабочусь, — заверяет он стальным голосом, не терпящим возражений и направляется к автомобилю.

Я неотрывно продолжаю изучать трещины в асфальте, сквозь сгусток путающихся мыслей слушая звуки его удаляющихся шагов.

— Только попробуй завтра не приехать, Николина, — перед тем, как сесть в машину, добавляет он тихим, угрожающим голосом, что начисто отрезает всякое желание проверять, что меня ожидает в случае неповиновения.

Адам скрывается за тонированными стёклами автомобиля, что буквально сразу трогается с места и совсем скоро исчезает за поворотом.

Погода резко прекращает бурный поток дождя, а я стою на том же месте, словно приросшая к земле, и безуспешно пытаюсь усмирить внутри себя стихийный бунт гормонов, что не позволяют мне вернуть себе ясность мыслей.

Дождь не оставил на мне ни одного сухого места: в драных кедах хлюпает вода, капли струятся по коже, пряди волос прилипают к шее, а холодная мокрая одежда — к телу, но мне так душно и аномально жарко, что даже свежий ветер не помогает мне остыть.

С каждой секундой метры, отделяющие нас, набирают своё количество, но столь долгожданный разрыв между нами ни на грамм не избавляет моё раздразнённое и вновь оставленное ни с чем тело от томительного ощущения присутствия Адама.

Даже издалека он терзает меня магическим покалыванием на коже, щекоткой в раскалённых клетках тела, болезненной пульсацией между бёдер и влажной тканью пиджака, что даже после дождя не потеряла дивный аромат его кожи.