Роза и меч - Сандра Паретти

– Никогда! – импульсивно воскликнула Каролина. – Никогда король не протянет руку Фуше, человеку, пославшему на гильотину его брата!

– Человек, который рвется к власти, может многое забыть. Он облегчит свою совесть у духовника – и потом примет от Фуше присягу. Я поеду с монсеньором Нери в Гент… с посланием для короля.

Каролина растерянно смотрела на герцога.

– Вы собираетесь поддержать Фуше? Человека, который истребил всю вашу семью?

Герцог нахмурился.

– Нет, вы не можете этого понять! Женщины слепы, когда они ненавидят.

– Вы не знаете, что такое ненависть.

– Есть кое-что и похуже: двадцать лет тайной вражды, двадцать лет терпеливого выжидания. Нет, Фуше можно одолеть только его собственным оружием!

Да слушала ли она вообще его? Какое ей дело до всего этого?

– Поймите же, почему я вынужден так действовать! – продолжал герцог. – Месть – слишком мало за то, что он сделал моей семье. А вот принудить его, человека, который преодолел тысячу ступенек – всегда терпеливо, всегда бдительно, – принудить его нетерпеливо и слепо шагнуть в бездну… – Только теперь герцог, похоже, заметил, что она не слушает его. – Вы молчите, графиня. Вы всегда молчите… – У него вдруг стал беспомощный вид.

Жестом, словно он действует против собственной воли, он поправил ей сползшую кашемировую шаль, потом резко отвернулся и ушел.

Только теперь до ее сознания дошло, что происходило. Герцог Беломер играл по правилам Фуше, в качестве его посредника он поедет в Гент к Людовику XVIII.

«Он безумец, – подумала она. – Приезжает в Рошфор, забирает меня сюда, в Пре-де-Ро, делает замаскированное предложение и в тот же день принимает Нери! Он знает, что этот человек желал моей смерти. Он входит в союз с моими врагами и потом еще требует, чтобы я его поняла…»

Понять! Вечно мужчины используют это слово, когда требуют от женщины невозможного. Жизнь могла бы быть такой простой, ясной и красивой, но мужчины усложнили ее, превратили в лабиринт, из которого потом сами не нашли выхода. И почему женщины убегали в ясный, безжизненный миропорядок монастырей, она поняла именно в этот момент, а заодно и то, другое бегство в чувственный угар, в вожделение без любви. Может, действительно жизнь – всего лишь игра и глуп тот, кто ожидает от нее большего…

Каролина вышла из своей комнаты и быстро направилась в помещение для прислуги. Бату стоял у окна с решеткой, выходившего на внутренний двор, и смотрел, как двое слуг выводят из конюшни четырех лошадей рыжей масти и запрягают их в стоявшую наготове, до блеска начищенную карету.

Каролина приняла неожиданное решение. Она показала на двор.

– Мы уезжаем, Бату, с этой каретой, для кого бы она ни готовилась. Принеси багаж из моей комнаты. Побросай в корзину, что лежит вокруг. Я подожду здесь. Поторопись! И будет лучше, если тебя никто не увидит.

Ничто больше не могло удержать ее в этом доме. Она уйдет без злобы, без обиды, но и без единого слова прощания. Через несколько минут Бату вернулся с дорожной корзиной на спине. На руке он нес легкую розовую пелерину из тафты и накинул ее Каролине на плечи. Она бросила последний взгляд в окно. Лошади запряжены, кучер ждет на козлах. Она кивнула Бату.

– Нам нужна только карета. Кучер нас не интересует!

– Славная карета. И лошадки хорошие, – глаза Бату зажглись дерзким огнем.

В этот момент он опять был пиратом; его тело напряглось, как когда-то перед прыжком на корабль, взятый на абордаж.

Они вышли во двор. Бату распахнул дверцу, и Каролина уселась в карету. Бату взметнулся на козлы и выхватил из рук кучера поводья.

– Слезай!

– Карета для герцога…

– Знаю. Но править буду я!

Кучер ошеломленно уставился на негра. Потом вдруг стал звать на помощь. Не выпуская поводья, Бату схватил его под мышки и сбросил с козел. Кнут засвистел по спинам лошадей, и они резвой рысью взяли с места. Карета вылетела со двора. Каролина сидела на заднем сиденье и веселилась, как ребенок, сделавший шалость. Лишь когда они миновали мост, она высунулась из окна. Ее взгляд прошелся по замку Пре-де-Ро и дальше, до руин на крутом побережье.

24

Служанки, достававшие воду из колодца «Четырех времен года», замерли, а мальчишки-савояры, завтракавшие в тени дрожек, тихонько присвистнули сквозь зубы, когда увидели карету с золотым фениксом герцогов Беломер и в ней молодую красивую женщину, совсем одну.

Когда карета свернула на улицу Варенн, где началась стена, огибающая парк дворца Ромм-Аллери, лошади перешли на шаг. Среди зелени платанов показался фасад, крашенный охрой, и светло-серые мраморные карнизы. Она опять была дома.

Бату натянул поводья. Каролина сама открыла дверцу и вылезла, подобрав юбки. Она подошла к воротам из кованого железа и нажала на спрятанный в розетке механизм. Три широкие железные скобы раздвинулись. Бату открыл тяжелые створки ворот. Пока он въезжал во двор, Каролина нетерпеливо побежала вперед. Она вытащила ключ из бокового отделения своего мешочка, и тут увидела, прямо над замком, тяжелую квадратную печать с надписью: «Конфисковано. Французская республика. Президент Фуше».

Ее рука опустилась. Взгляд скользнул по фасаду, по сторонам. Только теперь она заметила, что на посыпанном тонким белым песком пандусе росла сорная трава. С кустов рододендрона на центральной дорожке садовник не срезал увядшие цветы. На клумбах буйно разрослись и цветы, и сорняки.

Рядом что-то сверкнуло. Бату вытащил из-за пояса короткий кинжал и собирался взломать печать, однако Каролина положила ладонь ему на руку и отрицательно покачала головой. Она не знала, что будет делать, и лишь испытывала ощущение, будто внутри ее начинает вращаться большое колесо. Каким слабым должен был чувствовать себя Фуше, каким неуверенным на своем президентском кресле, если он испытывал страх перед именем Ромм-Аллери! Но именно эта слабость и делала его таким опасным.

Она убрала ключ и направилась к карете. В мыслях она перебирала людей, которых знала в Париже. Их было много, а по сути, не годился никто. Но она должна была с кем-то поговорить. На ум пришел только один – нотариус отца Цезарь Сорель, который, сколько она помнила, всегда бережно и тщательно управлял состоянием Ромм-Аллери, словно это было его собственное.

Она повернулась к Бату.

– На улицу Мазарен, номер 17.

Служащий конторы провел Каролину в салон.

– Соблаговолите немного подождать.

Она поблагодарила. Эта небольшая комната с прохладным воздухом, выцветшей зеленью шелковых обоев и видом в заросший сад была ей приятна после езды по кипящим от жары и шума бульварам в душной, закрытой карете.