Преступница - Елена Чижова

Экзамены Маша сдала досрочно. Особого смысла в этом не было - дань традиции. В первый раз это случилось на третьем курсе, когда Маша создала прецедент. С тех пор пошло и поехало: наступало время, и ноги сами несли ее к Нурбеку - договариваться о досрочной сдаче. Декан не прекословил. Видимо, Машино имя уже стояло в воображаемой досрочной ведомости, украшавшей факультетские показатели.

Сказать по совести, Маша не особенно перетруждалась. Еще на втором курсе, сдавая летнюю сессию, она окончательно убедилась в том, что большая часть предметов стоит в учебном плане для галочки. Оглядевшись окрест, Маша неожиданно сообразила, что многие сокурсницы, в чьих талантах она сомневалась, исправно сдают сессии на хорошо и отлично. Оставалось перенять опыт. Наука оказалась несложной, однако Маша взялась за дело творчески.

Шпаргалки, принятые в институтском обиходе, изготавливались по старинке. Их форма, обкатанная многолетними испытаниями, полностью соответствовала содержанию. Процветали две школы. Первая, которую условно можно назвать головоногой, придерживалась того убеждения, что прозрачные колготки - изобретение многофункциональное. Сквозь них отчетливо просвечивают мелко исписанные листки. Задрав юбку и опустив глаза долу, можно списывать почти безбоязненно. Осторожность, однако, и здесь была не лишней: преподаватель, рыскавший по аудитории, мог подкрасться и накрыть с поличным. Такие казусы случались, но редко. Если жертва успевала одернуть юбку, хищник не решался требовать экспертизы. И все-таки этот способ не был панацеей: стройные студенческие ножки не вмещали полный годовой курс. Часть листочков вынужденно лепилась сбоку, и несчастная, вытянувшая неудачный билет, ерзала отчаянно, привлекая нежелательное внимание.

Другая школа, принадлежность к которой освящалась древней традицией, предпочитала бомбы. Школа бомбистов дала миру истинных мастеров. Изготовление бомбы требовало навыка: традиция, судя по всему, восходила к Древнему Египту. За основу брался свиток, исписанный бисерным почерком. Мастерство шлифовалось годами. Руки ремесленника, получившего экзаменационный билет, ловко ходили под партой, отыскивая, по едва различимым меткам, нужный сегмент. Бывали случаи, когда долгие поиски завершались позорным выдворением.

В своих размышлениях Маша опиралась на два очевидных постулата: первое, ловят того, кто скрывается, второе, минимизации должно подлежать время поиска. Родившаяся система оказалась на диво стройной. Коротко говоря, она сводилась к следующему. На этапе подготовки изготавливались листы стандартного формата, каждый из которых содержал развернутый ответ. Листы нумеровались и складывались в пачку. Отдельно готовился пронумерованный каталог. Пачку, заложенную за пояс, маскировал застегнутый пиджак. Получив билет, оставалось свериться с каталогом, лежащим открыто, и, запустив руку, вслепую отсчитать листы. Выемка занимала секунды. Лист подкладывался под чистый, полученный из рук экзаменатора. Перо летало по строчкам, различимым на просвет. Тот, кто стоял над партой, видел естественный процесс. Этим способом, приносящим легкие плоды, Маша сдала и нынешнюю сессию. Нурбек заикнулся было о стройотряде, в который набирали старшекурсников-добровольцев, но Маша сослалась на срочную работу. Профессор Успенский писал новый учебник "Финансы социализма" и поручил ей два самостоятельных параграфа по социальному страхованию. Рукопись надо было сдать к сентябрю. Нурбек покачал головой, но счел причину уважительной.

Браться за дело Маша не спешила. Июнь предназначался для отдыха и приятного чтения: книжками по экономической истории она запаслась загодя. В последних числах мая мама с Таткой отбыли на дачу: в этом году снова сняли во Мге. Отец ездил на выходные, настойчиво звал с собой, но Маша отказывалась. Мысли о дачной жизни навевали смертную скуку.

Тот день выпал на воскресенье. Отец уехал первой электричкой, собирался тихонько, Маша не слышала. Открыв глаза, она увидела свет, заливавший розовую стену. В Панькину комнату солнце заглядывало ранним утром.

Звонок был коротким и громким. Маша поднялась и накинула халат. Это мог быть только отец - вернулся с дороги. Ни о чем дурном она не подумала. Шлепая босыми ногами, Маша добралась до входной двери и щелкнула замком.

На пороге стояла девушка. С первого взгляда Маша поняла - из приезжих. Рука, красневшая от напряжения, сжимала ручку допотопного чемодана. Маша узнала: такой же лежал на антресолях. Сколько раз мама грозилась выкинуть, но отец стоял насмерть. Чемодан из чертовой кожи был его реликвией: кажется, именно с ним он явился из Мозыря.

"Здравствуйте, меня зовут Марта", - девушка поставила чемодан и поправила белый платочек, обеими руками, по-деревенски. Маша запахнулась покрепче. "Я понимаю, вы вправе не поверить, конечно - столько лет... Но я обещала бабушке. Понимаете, мы - из немцев". Последнее слово, поставленное в такую форму, словно речь шла о материале, из которого она сделана, девушка произнесла чуть слышно. "Из чего?" - Маша не поняла со сна. Девушка оглянулась и, шагнув вперед, сказала: "Немцы", - громче и доверительнее.

"Мы - это кто?" - Маша бросила взгляд на площадку, словно там, за спиной приезжей, ожидала увидеть остальных. "Я, - девушка призналась обреченно, как будто брала ответственность на себя. - Моя фамилия Рейтц, Марта Рейтц, хотите, покажу паспорт". Парень с верхнего этажа пробежал вниз, кивнув Маше. Она ответила машинально. Приезжая поздоровалась вежливо.

"Как вы сказали? Рейтц?" Девушка подняла руку и вывела первую букву. В Машиных зрачках буква отразилась зеркально, словно девушка, сделанная из немцев, писала слева направо. Русская Р, дрожавшая в воздухе, выпростала немецкую ножку, и в тот же миг, обмирая, Маша наконец поняла: эту девушку немцы послали вперед, чтобы забрать квартиру. Первым порывом было - захлопнуть. Суетливые мысли о капо, предоставившей по закону, забегали, не находя выхода. Они пищали, тыкаясь во все углы. Девушка различила ужас: "Вы не бойтесь, я ничего не нарушаю, вышел закон, теперь нам разрешили..." - "Деньги... Нужны деньги... договориться... нет..." Мысли пискнули, умирая. Маша кивнула и сделала шаг назад.

Девушка озиралась. Взгляд, обращенный к стенам, был тихим и светлым. "Знаете, я так и представляла", - она улыбнулась застенчиво. Бросив гостью в родительской комнате, Маша скользнула к себе. Натягивая брюки, она собиралась с мыслями. Первый ужас прошел. С чайником в руках Маша направилась решительным шагом. Девушка сидела смиренно. Чертов чемоданчик жался к ее ногам. "Вы с поезда?" Приезжая закивала согласно. "Вот, чай..." - Маша стукнула чашками. "Ой! - Марта всполошилась. - Я вам меду привезла! Вкусный! У нас своя пасека". Отщелкнув крышку, она вынула янтарную баночку. "Кому это - нам?" - Маша переспросила высокомерно. "Ну, вам, вашим родителям, кто живет..."

"Откуда вы про нас знаете?" - Машина рука, подносившая чашку, дрогнула. Чай плеснул на блюдце. Помедлив, она подала так. Немецкий мед стоял на столе. Маша не прикасалась. "Вообще-то, конечно, мы не были уверены. Дом могли разбомбить... Потом по телевизору - передача, про этого композитора, я фамилию забыла... Бабушка вдруг увидела, говорит - дом, наш, целый, и заплакала. Давно, я только кончила школу, а потом стала работать в конторе, деньги откладывала. Бабушка говорит, поезжай, раз дом стоит, кто-то должен жить. И адрес, и номер квартиры... Сказала, может быть, хорошие люди... - голос испуганно дрогнул. Торопливо исправляясь, Марта сказала: - Хорошие! Так и оказалось". Глотнув, она опустила беззвучно. Чашка, стоявшая на блюдце, плавала в пролитом чае.

"И что дальше?" - тревога отпускала сердце. Девушка, сидевшая напротив, не походила на захватчицу. "Ой! - Марта неожиданно покраснела. - Вы простите меня, я совсем растерялась, вы не спрашиваете, а я... Мы же жили тут. До войны. Ну, конечно, не я, я уже в ссылке, в Казахстане... Бабушка, дедушка, мама, сестра старшая..." Румянец, заливший щеки, добрался до рук. Руки вспыхнули, и, стесняясь, Марта стянула платок и обтерла лицо. На белом остался след.

На вид ей было лет двадцать. "Ты какого года?" - "Пятьдесят третьего, в августе, у меня паспорт..." - снова гостья заволновалась и потянулась к чемодану. "Да хватит тебе! Что я - жилконтора? - Маша взяла блюдце и выплеснула пролитый чай. - Если в августе, почему не Августа? Тоже немецкое имя". - "Не знаю... Это бабушка..." - Марта моргнула недоуменно. "Зато я знаю: потому что - март. Март пятьдесят третьего. Твою маму как зовут?" - "Рената, Рената Рейтц". - "Все правильно, - Маша кивнула. - Так".

"У меня обратный билет, на седьмое, это - на всякий случай, вдруг удастся - гостиницу. Нет - тогда поменяю". - Марта говорила торопливо и покорно. Сдохшие крысиные мысли гнили по углам. От них несло стыдом и позором. "Какая гостиница! Жить будешь здесь. Места много - мы с папой вдвоем, мама с сестрой - на даче". - "Что ты! - Марта всполошилась. - Бабушка сказала, если есть паспорт, в гостиницу - можно..." - "Угу, прямо в Асторию, здесь рядом. Выйдешь и налево - через дорогу. А уж как они обрадуются!" Марта не улыбнулась: "А родители твои... Если узнают?" - "Что узнают?" - "Ну, это. Что я - из немцев". Тревога шевельнулась в сердце. Мама, ненавидевшая немецкую речь... "А что - это болезнь, заразная?" - Маша возразила сердито. Марта опустила голову.