Семиозис - Бёрк Сью

Такая ситуация держалась пять дней. Мы время от времени стреляли в стекловаров, пытающихся подкрасться к стене. Обученные летучие мыши относили сообщение Монте и проводили разведку – оценив ситуацию, мыши стали требовать в три раза больше еды за вылет. Все смотрели на меня, ожидая указаний.

Что бы сделал фиппокот? При нападении сов и пауков фиппокоты убегают и прячутся. Они зеленые. Они умеют замирать неподвижно. Они способны в считаные секунды вырыть нору. Могут прыгнуть достаточно высоко, чтобы приземлиться в ветвях дерева. Способны соскользнуть по мокрому травянистому склону быстрее катящегося мяча. А мы, большие фиппокоты, оказались в ловушке, не имея возможности убежать и спрятаться. Мне положено было руководить, но я не знала, что делать: я умела только быть веселой, услужливой, игривой и мягкой. И какой в этом был толк? От меня не было никакого прока.

Стекловары принялись барабанить и петь сутки напролет, донимая нас, – и к тому же орали друг на друга. Наши дети ныли из-за того, что из города нельзя выйти и что шум не дает спать, – что было правдой. Бесконечный, сотрясающий мозги шум – стекловары были намерены нас мучить. Дети изготовили беруши. Мы, взрослые, размышляли о том, что делать, и слишком много спорили. Опытные охотники и Стивленд вели наблюдения: общественный уклад, питание, методы боя. И мы собирали знания, но недостаточно быстро. Мы не сможем вечно сидеть в городе. Мы просто сбрендим.

Этим вечером дело почти дошло до драки.

– Пора поубивать музыкантов, – заявила Сосна на заседании комитета.

– Этот шут и стекловарам не дает спать, – отметила Маргарита.

– И что с того? – сказала Сосна. – Хочешь, чтобы я их пожалела?

– Мы способны выживать в трудных условиях, – провозгласил Карл.

– Какие еще трудные условия? Это пытка! Пытка для меня, для моих детей, для всех!

– Точно, ты просто бесишься, – прошептали в зале.

– Кто это сказал?

Сосна вскочила на ноги, прожигая взглядом сидящих на скамьях. Кто-то захихикал.

– Не выставляй себя дурой, – посоветовал Сосне Карл.

– Я не дура!

Опять хихиканье. На этот раз к нему присоединились и некоторые члены комитета. Судя по лицу Сосны, она поняла, кто именно, и шагнула в ту сторону. Пора быть веселой и услужливой, используя мой единственный талант.

– Ну что ж! – сказала я, вставая. – Я поддерживаю Сосну. Ну, я о чем: разве кому-то не хочется убить музыкантов? Подайте голоса – чисто совещательные, – кто за, кричите ура и топайте ногами. Ну-ка, слушаем! – Подавляющее большинство за. – Музыка вас бесит? – Крики и топот. – Сосна выразила наше общее мнение, так? – Крики и топот. – Спасибо, Сосна. Именно это мы и хотели услышать.

Я первая начала ей хлопать, садясь на место. Вид у нее был обескураженный, но она тоже села.

Най редко выходил из пекарни и не разговаривал ни с кем, кроме Стивленда. Коты в ящике покрылись гнойными язвами, и запах от них беспокоил котов в городе. Наши посадки разграблялись или страдали от недостатка ухода, но хорошо хоть, что стекловары не поджигали Стивленда. Мы отправляли им записки, привязанные к тупым стрелам, призывая дружить. Они смотрели на бумажки, но если и умели читать, то не желали этого делать. И что нам оставалось?

Стивленд

Мои листья завершают еженощный разворот к востоку в ожидании восхода. Поступающая от корней вода и высокая влажность ночного воздуха вызывают гуттацию: вода выступает из устьиц, словно поддельная роса. У меня болезненно высок тургор – и при этом меня тянет поникнуть. Война – это катастрофа, одновременно потоп и засуха.

Глазами рощи за рекой я вижу музыкантов-стекловаров: их тела излучают инфракрасный свет в ночной прохладе. Они прерываются, чтобы полакать воды, а потом неохотно берутся за свои барабаны и возвышают голоса в очередной шумной песне. Это – мелкие стекловары, из касты работников. «Сверхурочно-работники», – подсказывает мой корень юмора, и эта шутка содержит истину. Им хочется спать, но, когда солнце взойдет, их отправят на поля собирать корни тюльпанов. Сейчас не время сбора урожая, так что тюльпаны возмущены.

Если на то пошло, то они готовы собирать любую пищу, неважно, наступил ли ее сезон, – и тем самым порождают все большее возмущение. Ущерб, который они наносят жизни нашей долины, весьма прискорбен, но не менее прискорбно и то, что работники едят только то, что не употребили в пищу крупные касты. Паразиты и хозяева – это распространенные биологические отношения, но в данном случае паразитизм имеет место внутри одного вида, а не между разными видами – что извращает мутуализм и является варварством.

Неужели стекловары всегда были такими? Когда они строили этот город, у меня было меньше корней, а мое общение с ними оказалось недолгим и ограничивалось определенными индивидами. Мне следовало бы заметить – а я не заметил, – что разный размер животных в случае со стекловарами означает нечто отличное от разного размера у растений. Размер растения зависит от окружающей среды и возраста. Размер животного фиксирован их типом, как пол у людей. Тип может влиять на функционирование и социальный статус. Равенство типов – это этический момент, а не универсалия. Среди стекловаров его не практикуют.

На городской стене пара часовых-мирян патрулируют в мягких мокасинах, прислушиваясь к шорохам, которые могут говорить о том, что стекловары пытаются приблизиться. В оранжерее молодая женщина следит за моим стволом на случай предостережений. В начале ночи фипп-мастер Монте отговорил свою стаю от вылазки с целью найти и уничтожить источник раздражающего шума – то есть музыкантов-стекловаров. Это предотвратило трагедию, потому что стекловары убили бы львов и сами понесли бы потери, а я не желаю смертей.

Это все, что я могу доложить молодой женщине, когда Свет восходит и приближается рассвет. Мы с ней какое-то время болтаем. Поддерживать говорящие стволы трудно, а болтовня снижает мои прямые запасы аденозинтрифосфата, так что в этот период серьезных проблем я предпочел бы молчать, но миряне плохо переносят бездействие, а ей следует сохранять бдительность. Пять дней заключения внутри городских стен вывели из равновесия мирян, которым необходима деятельность.

Кактусы и ленты, все еще удерживающиеся на своих якорях зимней спячки, выделают зигоспоры для роста новых воздушных растений. Всюду распускаются цветы, и ветер носит пыльцу и ароматы. Весна – это самое красивое и самое нетерпеливое время года. Если растения не могут быстро расти, они погибают – даже те из них, кто заручился помощью животных, чтобы не зависеть от сезонов. Весенние потери редко удается компенсировать, а эта весна выдалась засушливой, что усугубляет проблему.

Люди в городе это понимают. Их собственные ресурсы за зиму истощились и нуждаются в пополнении. Они тоже нетерпеливы и испуганы, потому что способны представить себе катастрофу и гибель. Они замещают свои страх и гнев на стекловаров раздражением в отношениях между собой. Накануне вечером Сосна спровоцировала ссору, когда ее предложение убивать стекловаров отвергли. Без вмешательства Люсиль, которое стало водой, погасившей пламя, вероятным стало бы насилие.

– Мы уже близки к пределу, – чуть позже призналась мне Люсиль.

Нам повезло с таким изобретательным и общительным ко-модератором. У меня есть идея, которая позволит разрешить ситуацию, хотя и не без сложностей.

Мне нужно быть отважным и делиться мужеством, как умственным даром. У меня сильные корни и бесчисленные листья. Солнце встает. Фотоны несутся вниз, и я начинаю расщеплять воду на кислород, ионы водорода и энергию. Я велик. Если уложить мои корни в одну линию, они доберутся до Солнца. Вместо этого мои корни раскинуты по нашей долине, и я знаю, что в течение дня они впитают разноголосицу химических жалоб от других растений – этих жалоб с каждым днем все больше. Наше животное-помощник сменился вредителем. Растения, устремленные вперед, тревожатся. Наша экосистема нарушена и зла, а еще ее одолевает жажда.