Запах ночного неба (СИ) - Вилкс Энни

Келлан ушел от встречной волны с большим трудом, чем рассчитывал. Он продолжал прощупывать лес, ища кукловода, но нигде не было ни искры мысли, и даже Келлфера ощутить не получалось. Потеряв драгоценное время, Келлан метнулся туда, где сжимавшееся кольцо было уже — всего четверо мужчин. Мгновение он помедлил, глядя на бесстрастные лица уже мертвых радчан, на их скованные ошейниками шеи — и рубанул простым и смертоносным воздушным лезвием, используя свое единственное серьезное преимущество: марионетки не слышали мысленных заговоров и не могли подготовиться к ним, а прозрачность воздуха не давала им понять в полной мере, от чего защищаться. Трое из четырех рухнули на землю, хватаясь за кровавое месиво шей. Над ними, хрипевшими и истекавшими кровью, Келлан промчался молнией, уже понимая, что шансов на победу у него нет: пока он прорывался, несколько воинов успели ударить ему вслед, и теперь где-то под ребрами расцветало болью обездвиживающее заклятие, а остальные продолжали бить.

Если бы он не смог стать на миг невидимым и резко уйти от ударов, был бы уже мертв.

Келлан выдрал из себя заклятие — с кровью и плотью, с куском ауры — и швырнул к копытам задохнувшейся Роканы. Тем он обнаружил себя, и воины двинулись к нему, готовя спинель. Еще один парализующий заговор, который Келлан успел отбить, еще один, прошедший вскользь и опаливший бесчувствием плечо, еще один — в ноги, и еще — в грудь, прямо туда, где задохнулось в ужасающем холоде сердце. Келлан упал спиной к большому валуну, продолжая плести над собой защитное полотно, и это полотно поглотило еще несколько атак.

Кто-то швырнул на него спинелевую цепь, с легкостью прошедшую сквозь щит, но прикосновения проклятого металла Келлан даже не ощутил. Стоило спинели коснуться его кожи — и заговор остался лишь мыслью, и мысль эта мерцала, как мираж на воде. Расплывались пустые лица с остекленевшими глазами, расплывался широкий металлический ошейник с большим синим камнем, расплывались ветви сосен на фоне голубого неба… Келлан последний раз сдавленно вздохнул, пытаясь отодвинуться…

И вдруг люди пропали. Нет, не пропали — оказались прижаты к земле с такой силой, что пни раскроили им торсы и головы, что корни прорезали их тела подобно лезвиям. Сильнейший, невозможный заговор смял их как бумажные фигурки, вбивая в почву, взрывая с отвратительным всхлипом. Щиты, столкнувшиеся с плетением, медленно просели, истончаясь, и наконец разом пали. И спинелевые цепи не защитили от неизвестного заклятия: каждый дюйм тел, не прикрытых металлом, был сдавлен чудовищным, непреодолимым прессом.

Никогда Келлан не видел подобного. Сколько же нужно было силы? Такое мог бы сделать Син или Роберт, но…

Он сидел среди пропитанной кровью и плотью земли, невредимый, обездвиженный, и остолбенело наблюдал, как Келлфер спешно подходит к нему. Лицо отца было серым от волнения. Когда он сбросил цепь как ядовитую змею, Келлан ощутил страх — и какое-то смутное отчаяние непонятной причины, которое тут же потонуло в радости, что он, Келлан, почти в порядке.

— Ты ранен, поэтому я усыплю тебя, — дрогнувшим, но все равно таким спокойным голосом сказал отец, наклоняясь. — Все будет хорошо. Не волнуйся.

42. Алана

Солнце медленно выбиралось из-за чистого горизонта. Седло Лучика, по привычке шагавшего след в след за Бурей, тихо скрипело, еще больше погружая в дрему и так сонную Алану. Ее убаюкивали и тепло заговоренной Гвианой одежды, и мерный шаг лошади, и тихие разговоры герцогов с их слугами, и весь этот только начавший пробуждаться, полный утренней измороси пустынный мир. Иногда, чувствуя, что немного теряет равновесие, Алана вздрагивала, и словно толчком пробуждалась с колотящимся сердцем, но быстро понимала, что это скорее сонная иллюзия, чем реальная перспектива упасть со спокойного Лучика, на удивление прекратившего чудить.

«Зачем вы мне это показали?»

«Чтобы дать тебе понять, что мне не нужна и никогда не была нужна твоя кровь — у меня есть кровь белых герцогов, как видишь, и все свойства Ходящих по мирам текут и в ней. И не нужен был и не нужен сейчас твой статус белой герцогини. Если бы я хотел претендовать на присоединение Белых земель к Черным — император вынужден был бы согласиться. Учитывая, что я старше тебя, вопроса о первоочередности наследования и не возникло бы. Хоть мы и не родственники, на одном этом основании я мог оспорить еще право твоего деда, но не стал».

Это так многое меняло! Тьма ее забери, да это меняло все, на корню разрушая те аргументы, на которых она построила свою защиту от этого страшного человека! Даор Карион рассказал ей о Вестере, ее двоюродном брате, и о том, какую власть на самом деле над ним имел, и как бы чудовищно ни было использование артефакта подчинения, Алана сразу поняла, почему герцог упомянул браслет: Вестер пошел бы на что угодно, на любую жертву, на любой ритуал, отдал бы себя всего — но Даору Кариону это не было нужно тогда и вряд ли требовалось сейчас.

Алана все еще ощущала тепло сильной руки, приобнимавшей ее за плечи, и аккуратное касание, когда он поправлял на ней платок — спокойным, нежным жестом.

«А клятва?»

«Чтобы ты не боялась оставаться со мной один на один и не вздрагивала, когда я беру тебя за руку. Моя смелая, но такая пугливая девочка».

Алана со смесью стыда и гордости вспоминала, как все-таки сказала ему тогда в лицо:

«Вы можете осознавать как вред совсем не то, что считаю вредом я. Или считать вред идущим мне на благо. Обучающим, например».

«Алана, — остановил ее тогда герцог. — Все, что касается целенаправленного причинения физической или душевной боли, я считаю вредом. Вообще-то я считаю вредом тебе намного больший спектр воздействий, чем ты сама, но и все, что можешь придумать, ты можешь мне озвучить, если думаешь, что я недостаточно догадлив. Ведь как только я пойму, что это вред для тебя, клятва меня свяжет, верно?»

Алана на миг отпустила правой рукой повод и потерла глаза, окончательно просыпаясь. Вязь слов герцога, глубоких, будто светящихся, снова заставила щеки затеплеть даже на ветру.

«И чего вы ждете от меня?»

«Ничего».

Даор Карион ничего не потребовал взамен. За ней и так оставался долг жизни, но и это, казалось, его совсем не волновало. Черный герцог чутко улавливал, когда Алане становилось сложно дышать от волнения — и отступал, не давя. Но стоило ей поддаться потоку, который он закручивал вокруг себя, он подхватывал ее — и сердце трепетало, и где-то в животе становилось пусто и гулко.

— Алана, — словно из ее грезы раздался знакомый голос.

Девушка покачнулась на лошади, поворачиваясь. Вчера почему-то не бросалось в глаза, насколько он выше — и конь его выше — а теперь, когда Даор Карион был совсем рядом, Алане пришлось задрать к нему голову, чтобы снова поразиться глубине черных глаз, горевших опасным, но манящим огнем.

Герцог подстроил шаг своего крупного жеребца под шаг Лучика, и теперь Лучик недовольно косился вправо, прижимая уши. Алана похлопала его по шее, успокаивая, как и объясняла Гвиана, и Лучик, фыркнув, попытался отстать от пугающего его соперника.

— Останови его, — распорядился черный герцог, и Алана послушно натянула поводья, краем глаза отмечая, что Даор сделал то же.

Их обогнали Ив с женой, и Даника как-то затравленно обернулась, но тут же прибавила шагу. Остальные объезжали по небольшой дуге, прямо по хрустящей под копытами траве, будто боялись пройтись рядом. Алана растерянно посмотрела им, боявшимся глядеть на нее и на ее собеседника, вслед. Это отчуждение было ей неприятно, но она понимала, что предназначалось оно не ей и служило знаком уважения.

— Вас боятся, — заметила Алана тихо.

— Да, — просто ответил Даор.

— Мы же их не догоним! — вдруг спохватилась Алана. — То есть вы догоните, а я галопом еще не умею!

— Догоним, не бойся.

Герцог что-то прошептал, и вдруг звуки вокруг чуть изменились, не став тише, но будто потеряв всякое эхо, и то же произошло с картинкой: далекие камышовые поля, замерзшая дорога, каменистые уступы — все стало каким-то резким, не таким детализированным, как раньше.