Молчаливая слушательница - Лин Йоварт

– Темный шоколад с клубнично-сливочной начинкой, – раздался над ухом шепот Рут.

По спине побежали странные мурашки – то же самое Джой ощущала, поедая угощение мистера Ларсена и считая его Дьяволом.

Она перевернула страницу, начав писать слово «нектар»…

Дверь внезапно распахнулась. Джой вздрогнула, черкнула полоску от буквы «к».

Отец, побагровев, гаркнул:

– Ты что делаешь?! Марш в постель! Быстро!!!

Угри шипели. Вдруг он увидел блокнот? Джой сунула его под Библию, но та закрывала блокнот не полностью.

– Прости, папа. Я занималась изучением Биб…

– Мне плевать, даже если ты писала королеве. Быстро в кровать. Думаешь, у нас горы денег? Или планируешь платить за электричество сама? Подлая, эгоистичная грешница! Кто ты?

– Подлая, эгоистичная грешница.

– Ложись.

Слава Богу, она успела переодеться в пижаму. У кровати отец отвесил ей пощечину.

Погас свет, хлопнула дверь. Джой вздохнула с облегчением. Забралась в постель, прижала к горящей щеке ладонь и закрыла глаза. Сейчас блокнот не спрятать, придется ждать утра. Если отец услышит, как она тут бродит, ей несдобровать. Еще ей хотелось стереть заблудшую полоску чернил. «Заблудший» {каменные ступени в буйно заросшем саду} станет следующим словом, которое она внесет в свой словарь.

Там будут и другие: «частность» {свежезаточенный карандаш}, «хирург» {идеально ровный утес}, «лоснящийся» {золотая лента}, «вероятно» {резиновый мячик, скачущий вниз по деревянной лестнице}. Слова у Джой не кончатся никогда в жизни.

Удивительно: в другое время она сгорала бы от стыда за жгучий удар по щеке, за бешеный стук сердца. Но сейчас сердце почти успокоилось, а угри в животе притихли. В непроглядной темноте Джой осознала – она до сих пор чувствует себя темным шоколадом с клубнично-сливочной начинкой.

Другим человеком, как и обещала миссис Фелисити.

Глава 65

Джой и Шепард

Февраль 1983 года

ХЕНДЕРСОН, Джордж. Общественный деятель с большим и добрым сердцем. Искренние соболезнования родным. Элисон Белл

«До твоего рождения». Это точные мамины слова, я помню.

Внезапно до меня доходит. Ошибка – не в некрологе Рут, а в моем восприятии. Я думала, мама имеет в виду годы до моего рождения, а не минуты и секунды.

Доходит и еще кое-что… Вместо Рут могла погибнуть я. Тогда она жила бы и носила имя Джой, а убитая я носила бы имя Рут. Ну и кто скажет, что я не Рут? Рут и Джой.

Вновь вспыхивает злость. Почему родители мне не сказали? На кой черт все эти тайны?

Заталкиваю маленькие прямоугольники назад в коробку, им самое место в мусорном контейнере. Но что это? Дно коробки выстлано толстой кремовой бумагой. Еще тайны? Подцепляю листы ногтем и, усевшись на кровать, разворачиваю три документа.

Первый – письмо отцу, датированное 17 марта 1940 года, на официальном бланке «Федерального управления рекрутинга и мобилизации, объединенного командования наземных сил». Письмо содержит кучу бюрократических экивоков, хотя смысл очевиден даже мне, которая ничего не знает о наборе личного состава во время Второй мировой войны. Отец, будучи «молодым австралийским мужчиной», проходил обязательную военную подготовку, но еще до окончания трехмесячного срока был уволен с военной службы. Согласно письму, управление «принимает соответствующие меры для отстранения от службы в армии непригодных кандидатов, включая лиц с проявлениями маниакально-депрессивных и бредовых расстройств, спутанного сознания и других психических отклонений».

Дальше следуют очередные казенные банальности, а под ними – подпись с именем и должностью: Ксавье П. Тейлор, врач-консультант, психологический отдел, Австралийские имперские силы.

Ну и новости, приятными их не назовешь… Читаю второй листок.

Еще одно письмо из того же управления, от 22 февраля 1942 года.

«…Поскольку досточтимый Джон Кёртин, член парламента и премьер-министр Австралии, воззвал к Оборонному акту 1903 года во имя защиты прав и свобод всех австралийцев, каждый австралийский мужчина в возрасте 18–35 лет и каждый холостяк в возрасте 36–45 лет обязан вступить в гражданские вооруженные силы. В соответствии с вышеизложенным, мистеру Джорджу Джошуа Хендерсону (дата рождения 18 апреля 1906 года) надлежит явиться на военную базу Пакапунял в понедельник 31 августа 1942 года, ровно в 08:30». В последнем параграфе сказано: «Данное письмо отменяет действие любых предыдущих приказов, полученных адресатом касательно его активного участия в обязательной военной службе для защиты Австралийского Союза».

В груди вспыхивает сочувствие – резкое, как толчок. Не к отцу, а к его брату, чьи культи пугали меня в детстве.

Третий документ – свидетельство о браке моих родителей. Раньше я его не видела, но дату знала всегда: суббота, 22 августа 1942 года. Тетя Роза однажды рассказала мне об их «бурном романе» и о том, что отец был «совершенно без ума» от мамы; он даже заказал свадебную церемонию в церкви еще до того, как сделал предложение. Теперь понятно, почему…

Собираю некролог Рут, письма и свидетельство о браке, отношу их на кухонный рабочий стол и прижимаю сверху пакетом для вещдоков. По крайней мере, я смогу рассказать Марку всю историю.

Выношу очередную кипу отцовской одежды в контейнер, и тут в десяти шагах от него тормозит машина Шепарда. Какого дьявола ему опять нужно? В дом гостя не приглашаю. Не хочу больше его терпеть, да к тому же в кухне ничего не осталось, даже тошнотворного розового чехольчика – вон он в мусоре, торчит из-под вчерашней битой посуды.

Шепард облокачивается на открытую водительскую дверцу. Боже… Возомнил себя копом из сериала?

– Джой, – скучно произносит он.

– Детектив, – так же скучно отвечаю я, прижимая к себе гору белых отцовских трусов, маек и носков.

– Я тут размышлял…

Шепард щурится от солнца, выглядит каким-то… уязвимым. Мое сердце начинает биться ровнее.

– Неужели?

– Да. О вас и смерти вашего отца, которую я по-прежнему считаю убийством. Смотрите-ка. – Он обходит дверцу машины и направляется ко мне. – У вас был мотив, галочка номер один. Возможность, галочка два. Вы находились на месте преступления в момент совершения преступления, галочка и галочка. – Шепард один за другим поднимает три пальца. – Господи, да вы даже признали, что зашли в комнату отца убить его. Чертовски жирная галочка, Джой Хендерсон!

Покачав головой, он со вздохом продолжает:

– Однако отец ваш, судя по всему, был уже мертв, поэтому вы его не убили, хоть и попытались. Вики даст показания о том, что он хотел умереть, не желая терпеть боль, и вообще просил ее скормить ему целый пузырек таблеток или сделать быстрый укол. Она отказала – профессиональная этика, а как же, – и тогда ваш отец стал умолять Вики найти его детей, чтобы он смог покончить с собой дома, и никакая надоедливая медичка-самаритянка не помешала бы и не спасла. – Шепард вздыхает. – Вам, конечно, все это известно.

Я стараюсь не реагировать. На самом деле ничего подобного мне не известно. Да, Вики вручила мне целую кучу лекарств для отца, но кто я такая, чтобы о них расспрашивать? Черт, я-то как раз переживала, что это Вики начнет расспрашивать меня – мол, какую дозировку он получает?

Гора одежды начинает оттягивать руки. Поторопился бы Шепард, что ли… Хочу разобрать оставшуюся мебель, сунуть ее в мусорные контейнеры и покинуть дом. Во веки веков, аминь.

Сказать ему про признание отца, показать куклу? Хватит ли этого? Сомневаюсь. Возможно, в результате Шепард тщательно обыщет ферму и, если моя теория верна, найдет Венди. Тогда у него будут и признание, и кукла, и тело. Этого ведь хватит? Он ведь сумеет прийти к неизбежному выводу о том, что отец убил