Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

Мировой Революцией. Вот сейчас пролетариат всего мира в едином порыве ка-ак сбросит оковы рабства с натруженных рук, и всё человечество, как один человек, начнёт строить Коммунизм.

Надо только продержаться, показать пример, помочь товарищам в других странах свергнуть иноземных буржуев, и сразу, вот тотчас наступит всеобщее счастье. В считанные годы!

Закроются тюрьмы за ненадобностью, перекуются мечи на орала, и все политические, религиозные, расовые и национальные разногласия сами собой уйдут в прошлое, канув бесследно в глубочайшей пропасти исторических пережитков.

Грузовик, переутяжелённый нашитыми листами металла, откашливается на поворотах и невысоких подъёмах, простужено сопит слабеньким мотором, вразвалочку проезжая по дорогам, которые усилиями как противоборствующих сторон, так и обывателей, потихонечку превращаются в направления. Вывороченная брусчатка, сложенная тут же аккуратными пирамидками-зиккуратами, какие-то балки и доски, которыми вот прямо сейчас укрепляют баррикады, заколачивают окна первых этажей или жгут в кострах; выбитые снарядами кирпичи, валяющиеся на тротуарах и мостовой вперемешку с осколками стекла и каменной крошкой.

Это не деловитая суета муравейника, а хаотичные действия напрочь напуганных людей, которые решительно не понимают, что же им, собственно, делать?! Но даже испуганные, обыватели всё больше топчутся рядом с тем, кто занимается делом, пытаются давать советы и каким-то образом поруководить процессом. Очень много вооружённых людей, подчас чёрт те с чем, да и люди зачастую случайные. Офицерские патрули вперемешку с местными обывателями из самообороны, и как же странно это выглядит…

Решение это хотя и не бесспорное, но понять его логику я могу. Вряд ли будет много толку в перестрелке от пожилого близорукого чиновника, прослужившего лет тридцать где-нибудь по акцизному управлению, но по крайней мере, он знает людей в квартале хотя бы «вприглядку» и может двумя-тремя наводящими вопросами проверить, действительно ли предъявитель документов из числа местных жителей.

На подступах к Алексеевскому Училищу нас остановили дважды, держа под прицелами пулемётов, а это, надо сказать, очень неприятное ощущение…

Юнкера, почти сплошь крепкие молодые мужики с «Георгиями» на шинелях и холодными глазами профессиональных убийц, смотрели сквозь нас, и видно было, что прикажи им командир стрелять, колебаться не станут. А уж союзники мы там или кто… неважно. Командиру виднее.

— Да уж… — с нервным смешком сказал Левин после очередной проверки, когда мы снова тронулись в путь, — стреляные волчары.

Отвечать на риторическое утверждение, перекрикивая шум мотора и рёв ветра, ему никто не стал, да и какой смысл обсуждать очевидное? Юнкера военного времени, они такие и есть — всё больше из матёрых фронтовиков, отобранных за лояльность действующей власти и желание любой ценой стать «благородием», пройдя, если надо, по трупам!

Грузовик остановился у Алексеевского Училища, и пофырчав недолго мотором, затих, а мы посыпались наружу. Снова — мешки с песком, ежи из трамвайных рельс и прочая городская фортификация на скорую руку.

… и рожи. Попадающиеся нам военные, как на подбор, все сплошь с орденами, медалями и такими физиономиями, что немцы, наверное, сдавались пачками, стоило обладателям оных оказаться во вражеском окопе.

«— Второй раз попадается, — машинально отмечаю я при виде очередной рожи, запятнанной следом от ожога, — А вот ещё… Они что, через окна назад забираются, чтобы нам на глаза попасться? По приставленной лесенке?!»

Ви́денье того, как матёрые, многажды награждённые фронтовики, пройдя мимо нас, тяжёлой трусцой добегают до распахнутого окошка, и простуженно сопя, взбираются по деревянной лестнице, было необыкновенно ярким и выпуклым. Я будто увидел это собственными глазами, явственно услышал негромкий матерок, поскрипывающие под начищенными сапогами грязные деревянные перекладины, почуял запах пота, водки, лука и табака.

Губы мои искривились в непроизвольной усмешке, а когда я увидел очередного «карусельщика», протопавшего мимо с тем преувеличенно воинственным видом, с которым в скверных провинциальных театрах играют «наших героев», усмешка эта стала вовсе уж откровенной и злой.

Хочу поделиться неожиданным открытием с товарищами, но мы почему-то спешим, растянувшись гуськом. Вернее, нас растянули, вроде как случайно. Очень уж много в коридорах училища вооружённых людей, и я бы даже сказал — избыточно много! Группой не пройти, а вот так…

«— Это кто ж такой умный?» — озлился я специфической тактике переговоров наших союзников, и попытался было прибавить шаги, чтобы догнать Мартова.

Кто-то из юнкеров как бы невзначай попытался перегородить мне путь, заставив толи вильнуть в сторонку, толи ещё что, но я уже был в таком бешенстве, что стоило только поднять глаза, как фронтовик шарахнулся к стенке. Слышу короткое матерное шипенье позади, но более никаких последствий, хотя наверное, он тут же опомнился, а богатое (и не вполне здоровое) воображение дорисовало выражение ярости на исчерченном шрамами лице и злые глаза, режущие мою спину.

Впрочем, особого толку от моего демарша не было, не считая нескольких выигранных секунд времени, от которых уже нет никакого толка.

«— С-сука… — скрипнул я зубами, входя вслед за товарищами в одну из аудиторий Училища, оборудованную под штабное помещение, — переиграли!»

В огромной, пропахшей табаком комнате — карты Москвы и районов с флажками, помечающими, кто где стоит, образцы вооружения за каким-то чёртом, и офицеры, глядящие с таким видом, будто мы сильно опоздали.

Растянутых цепочкой по коридору, на входе в помещение нас как бы естественным образом перемешивают с вояками, которые здесь в абсолютном большинстве. Каждый из членов Совета, приехавший на совещание, оказался в «дружественном» окружении украшенных орденами мундиров, так что психологическое давление получалось нешуточным.

«— Это кто же такой умный?! — снова мелькнуло у меня, — Не иначе, отыскали действительно толкового штабного, и я бы даже сказал — военного атташе с опытом острым переговоров».

Вспомнилась мельком, и тут же вылетела из головы давнишняя статья не то в «Русском Инвалиде», не то ещё где, в которой приводился пример, как военачальники Российской Империи проводили переговоры на Кавказе и Средней Азии. Не один в один, разумеется, но принцип узнаваем!

— Господа… — кивнул полковник Дорофеев нетерпеливо, будто давно ожидал, и наши, что неприятно, попались не эту нехитрую, но мастерски срежессированную уловку. На лицах некоторых товарищей промелькнуло выражение, знакомое всякому ученику, остановленному за что-то гимназическим начальством и выслушивающего выговор.

Сказать в своё оправдание вроде как и есть чего, но некоторые вещи, важные для ребёнка, взрослый человек считает несущественными, и делая выговор, педагог формально прав. А ты, хотя и не чувствуешь себя в полной мере виноватым, всё ж таки признаёшь некую долю вины. Да и авторитет взрослого человека, с которым не принято спорить без большой нужды, давит… ещё как давит!

Мартов, вошедший первым, стоит в окружении офицеров, весьма умело занявших его беседой и слушающих Аполлона Ильича с