Жертва негодяя - Луиза Аллен

— Благодарю, Пирсон. Это все, что я хотела знать.

Следующие полчаса тянулись целую вечность. Вошел лакей и сообщил, что леди Уайкоум отлучилась на кухню, чтобы обсудить с поваром меню обеда, она просит их дописать все приглашения без нее. Эвелин, видно, заранее выплакала все слезы и теперь сидела как на иголках, комкая в руках платочек. Перси успела испортить три открытки — и отбросила перо. Чем же там занят Элис? Докладывает их отцу о неприличном поведении Эвелин? Но не просит же руки Эвелин? А может, решил теперь рассказать ее отцу о том, что случилось восемь лет назад? Эта бредовая мысль постоянно крутилась у нее в голове, но она старательно изображала безразличие. Итак, скоро из отцовского кабинета раздастся гром и засверкают молнии или?..

Молоток у двери застучал снова, но на этот раз Пирсон вошел к ним уже через несколько мгновений, не дожидаясь их звонка:

— Мистер Морган с визитом к его светлости, миледи.

Эвелин, судорожно вздохнув, упала в кресло. Перси спросила:

— Лорд Айверн все еще у отца?

— Да, миледи. Оба джентльмена сейчас в кабинете с его светлостью.

— У меня сейчас начнется истерика, — объявила Эвелин. Уже двадцать минут они сидели недвижимо, молча глядя друг на друга. — Определенно, я сейчас…

Дверь открылась, и вошла леди Уайкоум:

— Эвелин, пройди, пожалуйста, в кабинет.

— Перси…

— Нет, без сестры, — сказала мать и взяла ее под руку. Выходя, она оставила дверь открытой, и тут же в комнату прошел Элис, захлопнул за собой дверь и повалился в просторное французское кресло, в котором только что сидела Эвелин.

— Боже, хоть один глоток бренди.

Перси плеснула в бокал напиток и подала ему.

— Вы мне расскажете, что происходит?

— Подойдите, присядьте рядом и расскажите мне, какой я расчудесный, — усмехнулся он. — Только что убедил вашего отца, что мистер Джеймс Морган — достойный соискатель руки вашей сестры. Ну как, я заслуживаю награды?

— Не может быть! Но как? — Перси потрясла головой. — Он же не достоин. Без денег, без надежд разбогатеть, без связей…

— Однако у него все есть. Он уведомил лорда Перси Уинстенли, что через месяц уходит от него и вступает в должность моего поверенного секретаря, с весьма достойным жалованьем. Он переедет в прелестный особнячок поместья в Южном Девоне, который я отписал им в качестве свадебного подарка, к тому же в его распоряжении будет весь верхний этаж моей лондонской резиденции — полагаю, такое замирение с верхом устроит любого разумного человека.

— А этот молодой простофиля даже не подозревал — пока я не порылся в бумагах и не выяснил, — что его троюродный брат — граф Блейдингс, а его мать состоит в родстве с герцогом Флеттоном. Его родителям, как видно, нравится кичиться своей простотой — они никогда не упоминали про свои семейные корни.

— И папа сказал да! — Перси хлопнулась на подушки рядом с ним и схватила его за руки.

— Вот так-то лучше. Он сказал свое слово. Как и ваша мать. Сознаюсь, я дал им понять, что мои дружеские отношения с мистером Морганом никак не зависят от их решения, а Эвелин сама вполне способна разобраться в человеке. Однако все наведенные мной справки и длительная беседа с кандидатом в женихи равно убедили меня в том, что молодой человек благороден и трудолюбив и в состоянии позаботиться об их дочери. Кроме того, мне самому позарез нужен такой верный человек — очень многое предстоит переделать в поместьях, а если я приступлю к своим обязанностям в палате лордов…

— Элис, я так вас люблю! — Перси вскинула руки ему на плечи и поцеловала в губы — и только затем осознала свой поступок и свои слова.

Он крепко поцеловал ее в ответ, затем поднял голову и посмотрел на нее долгим взглядом.

— Если бы я получал такое вознаграждение всякий раз, когда принимал кого-то к себе на работу, я бы проделывал это ежедневно, — медленно проговорил он, словно обдумывал между тем некие планы.

— Что ж, смогла бы целовать вас хоть месяц, я вас очень люблю — за то, что осчастливили Эвелин, — сказала она, надеясь, что это маленькое уточнение затуманит подлинный смысл ее слов.

— Вот как? А я уж подумал, вы решили принять мое предложение. — Голос выдал его внутреннее напряжение, хотя он старался усыпить ее бдительность своим шутливым тоном.

— Разумеется, нет. Ничто не изменилось. — Она выпрямилась в кресле и немного отодвинулась от него. — Такая щедрость — зачем вы сделали это, если сами не верите в любовь? Отчего не рассуждаете об их заблуждениях?

Темные ресницы на мгновение притушили янтарный блеск его глаз, и он рассмеялся — сухо и отрывисто, словно смеялся над самим собой, а не над тем, что она сказала.

— Я вспомнил, что вы тогда говорили об Иможен: она повела себя так, подчиняясь требованиям своих родителей. Я услышал в оранжерее, как эти двое наперебой разубеждали друг друга из чувства долга, — и сразу постарел лет на пятьдесят.

Его действительно задело за живое, он словно помудрел — это она поняла. Что-то крылось за этим смешком и беспечным тоном. Печаль, самобичевание и еще что-то, чем он надеялся залечить старые раны.

— Не переживайте, все уладится, как в сказке. — Она понятия не имела, о чем сейчас думал Элис, но ее грела мысль о счастье Эвелин.

— Младшая сестра выйдет замуж прежде вас, — заметил Элис и подвинулся на кресле поближе к ней — так, что она почувствовала тепло прижавшегося к ней бедра. — Почему бы не удвоить радость ваших родителей и сдаться? Сами понимаете — это неизбежно.

— А почему бы вам не посчитаться с моим желанием? — осведомилась она. — Почему бы не поверить, что я искренне считаю это непорядочным поступком? Или ваше высокомерие заставляет вас полагать, что у женщин не может быть своего мнения и своих ценностей?

— Да нет же! — Он вскочил и начал расхаживать по комнате. — Вы должны знать, что я ценю ваш интеллект, вашу смелость и ваше остроумие. Но речь не об этом, а о том, что есть хорошо и что есть плохо. Я сделал непростительную вещь и могу поправить дело только женитьбой на вас.

— Я прощаю вас, — сказала она, устремив застывший взгляд в пространство.

— Если вы выйдете замуж за другого, он не простит вас.

— Но вам же хотелось затащить меня в постель на корабле, хотя вы были убеждены, что я потеряла девственность со Стивом. И это для вас тогда не имело никакого значения!

— Тогда я не имел намерения жениться на вас, — парировал он.

Итак, он не сказал ничего сверх того, что она и так уже знала. Но почему-то его слова прозвучали как пощечина. Верно, потому, что слова эти, сорвавшиеся с его уст, подтверждали: он не любит ее, несмотря на те жалкие мечтания в предрассветные часы — о том, что он прислушивается не только к голосу разума и чести, но и к голосу своего сердца.