Восьмой поверенный - Ренато Баретич

напишу несколько писем, и дело будет решено — я, как-никак, поверенный правительства. Вам не придется ничего платить, более того, они еще сами вам доплатят, а я постараюсь достать для вас бесплатные телефоны. Вот и все. Вы знаете, где меня можно найти: либо в офисе, либо у Тонинота Смеральдича, либо у Селима. Буонарривоала воам Сешевия!

* * *

На следующий день никто не принес никаких списков, но в этот раз ничто не предвещало прежних бойкотов и обструкций. Каждый день к поверенному то тут, то там обращался как минимум один третичанин с каким-нибудь серьезным вопросом: как выглядит эта сотовая вышка, насколько она высокая, где он собирается ее установить, на чьей земле, должен ли у нее быть обслуживающий персонал или она стоит сама по себе, гудит ли она, светит ли, как часто на остров будут приезжать чужие люди, есть ли предоплата и сколько нужно платить… Каждый ответ Синиша в обязательном порядке приправлял напоминанием о детях и внуках в Австралии, а спрашивающие уходили в глубокой задумчивости. Как он обо всем этом не догадался раньше? Возможно, дело было в том, что его мозг вновь заработал только тогда, когда он стал регулярно смотреть новости и следить за развитием кризиса в правительстве. Премьер пока не подал в отставку, но досрочные выборы все еще витали в воздухе, а межпартийные переговоры, коалиционные совещания и выступления оппозиции занимали половину эфирного времени каждого выпуска новостей. Синиша после долгой паузы вновь достиг оптимальной рабочей температуры и количества оборотов в минуту.

— Гиляди, щто мне прислаль Джамбатиста, — сказал ему Селим в пятницу, когда итальянцы отошли от берега. — Я ему передаль бабки, щтоб он прислаль мне провод, и вот щто я получиль.

В коробочке лежала фотография мужчины и женщины, сидящих за столиком в каком-то ресторане, но их головы были вырезаны.

— Кто это?

— Билл и Хиллари Клинтон… Я, братк, я и Зехра. В Цюрихе, три год назад.

— А что с головами?

Селим раскрыл сжатые в кулак пальцы: у него на ладони лежали лица, которые отсутствовали на фотографии. Ему кто-то проткнул глаза, а Зехре — и глаза, и рот.

— Эт было в коробочке поменьщ…

— Ёкарный бабай! Это что, какая-то угроза?

— Какая-т? Да нас прост поубивайт, как щенят!

— Погодь, значит, они догнали, что ты их наколол и что малая все-таки с тобой?

— Ясен пень. Щто бы еще эт могло значить?

— Значит, они могут приехать сюда и кокнуть вас, в общем-то, когда им заблагорассудится?

Селим кивнул:

— И тебя могут, еси будещь с нами…

— Супер, твою мать… Погоди, меня они не могут, это будет международный скандал, грязное дело…

— Йес, эт ты правильно сказаль, грязное дело! Мафия думайт о государстве Италия больщ, чем о себе самой, так щто она, конещ, оставит свидетеля, она ведь всегда так делайт. А ты как раз тот калибр, щтоб вызвать межнародный скандаль… Тебя конещ не тронут, ага.

— Ладно, я врубаюсь, херню сморозил, успокойся… Слушай, я решил выйти завтра в море на катере Тонино и пройти половину пути до Вторича. Мне надо отправить пару имейлов и сделать пару телефонных звонков. Я бы и вас взял, раз такой стрём, прямо завтра, но мне самому ужасно стрёмно, ведь я никогда в жизни не управлял лодкой, — но если я пойму, что справляюсь, то послезавтра я переброшу вас на Вторич, топлива должно хватить, а дальше разбирайтесь сами. Идет?

— Идет, раз так над. А гиде мы сёдня будем спать? Мне ссыкотно оставаться дома.

— Блин, щас… Давай так: я дам тебе ключи от своего офиса, ты знаешь, где он находится. Когда совсем стемнеет, вы пойдете туда кружным путем, через лес. Возьмите с собой только самые необходимые вещи и переночуйте там. Закройте здесь, в доме, все двери и окна, а сами запритесь в офисе и не открывайте никому, кроме меня. Я должен вернуться где-то днем, не поздно.

— А как я узнаю, щто ты один, щто рядом с тобой нет Джамбатисты, который приставиль те ножь к горлу? Придумай какой-нить пароль.

— Ну, не знаю, ну это… Блин, что за фигня происходит… Не знаю, на хрен, я постучусь четыре раза.

— А знайщ песню Синатры: «Стрэйнджерс ин зэ найт…»?

— Ту лонли пипл… стрэйнджерс ин зэ найт — как-то так, да, знаю.

— Отличи, договорильсь. Постучись четырь раза и спой это. Еси не споещ, я буду знать, щто ты не один.

Синиша скептически усмехнулся:

— О’кей…

Сам он отправился ночевать прямо на «Аделине», но никак не мог уснуть больше чем на пять минут. Он просыпался, нервничая то из-за завтрашнего плавания, то от предчувствия приближения жаждущих мести мафиози, то от мысли о том, что его миссия поверенного, кажется, и правда близка к завершению, то его будил запах солярки, которую Тонино выиграл во время своей последней лотереи.

Он вышел из порта через полчаса после рассвета, чтобы не напугать последнюю оставшуюся средиземноморскую медведицу и не нарушить таким образом ритм, в котором Брклячич пересчитывал свою фасоль.

— Куды ты поарти, повери? Бежишь, цьто ли? — послышался откуда-то голос невидимого смотрителя маяка.

— Негетив! Йо вернусь уоколо полудня! — ответил он в пустоту.

— Повери, трей куошецьки! Трей!!! Воротилась коа мне Изуольда, у ней…

Стук мотора «Аделины» заглушил последние слова Брклячича, поэтому Синиша коротко отсалютовал ему и стал вновь всматриваться вперед, поверх носа катера. Выйдя в открытое море напротив Лайтерны, он стал оглядываться по сторонам в поисках хоть какой-нибудь точки в западной части горизонта, который становился все светлее. Нигде не было видно никаких плавсредств, тем более мафиозных. Он осторожно наклонил штурвал и медленно пошел вправо вдоль скалистого берега Третича. Заметив в контровом свете темный низкий силуэт Вторича, он направил нос катера на него, включил полный ход и шел так около получаса. Потом он снизил ход до минимума и крепко зафиксировал штурвал на этом курсе. Он установил на часах и телефоне будильники, чтобы они зазвонили через час, а сам задремал на корме.

Письмо в обе телефонные компании он составил за пять минут, а вот придумывание имейла премьеру и Жельке заняло у него несколько дней. В итоге он сочинил что-то вроде телеграммы: «Моя работа здесь наконец подходит к концу. Как там в верхах? Серьезный замес?» В таком формате соотношение отчаяния и абсолютной незаинтересованности, брезгливости и желания быть снова в теме показалось ему идеально сбалансированным. Без криков о помощи, но с намеком на готовность принять участие в новой битве.

Когда однообразный электронный сигнал