Любовь против (не)любви - Салма Кальк

ураганом вылетела на улицу и мгновенно добежала до замка. Ну да, стоят плотной кучей, в центре — Рой, его держат двое. Роб стоит напротив и спрашивает — кто да что, а тот зубоскалит в ответ.

— Что это вы тут делаете? — сварливо поинтересовалась Катерина.

— Кэт, милая, это шпион. Сейчас повесим его — и пойдём завтракать.

— Эй, полегче! Это мой шпион! Я не для того его тут кормлю, чтоб ты его вот так просто взял и повесил!

— Сумасшедшая женщина. Ты кормишь скоттского ублюдка? — Роб смотрел на неё, как на неведому зверушку.

— Да, — вложить силы в слова. — Если тебе так спокойнее — посади его под замок. Он нам ещё пригодится!

Мужики перешёптывались, что миледи что-то странное говорит — мало того, что добыла где-то скотта, так ещё и повесить не даёт.

— Послушайте-ка. Много вы о нём знаете? А вдруг это не просто так скотт, а ценный скотт? И когда заявятся его сородичи, он будет нашей козырной картой? Что, все они там так хорошо одеты? Не поверю. И говорит он, как образованный человек, а не как простой крестьянин. И вы хотите его повесить? Мне кажется, такими пленниками не размениваются!

Роб глянул хмуро и велел запереть пленника в сарае, и сторожить. Уже хорошо, хоть не повесили. А потом отозвал Катерину в сторонку.

— Кэт, зачем ты лезешь не в своё дело? Ладно стройка, ладно дети, но шпионов-то не трожь!

— Затем, что этого человека посадил в подвал ещё мой отец. Не хочешь узнать, что он скрывает?

— Ты его можешь убить, но он не признается.

— Значит, всё дело в том, как спросить.

— Тьфу, — плюнул Роб и ушёл в дом.

А она выдохнула — и села на какое-то бревно. Потом увидела идущего к ней от дома господина Айви — замахала на него руками, поднялась и побежала по тропинке в сторону церкви и дальше, в лес. Как завернула за угол — ушла в невидимость, чтоб не следили. Всю душу уже обчирикали, паразиты. Ни шагу спокойно не ступить. Только бы им вешать и жечь, что бы толковое сделали!

Всё это она громко высказала, пнув большое толстое дерево. И ещё кое-что — про этот мир, эту жизнь и этих людей.

— Ну что раскричалась-то? — вдруг спросили за её спиной.

У Катерины сердце пропустило один удар, пока она оборачивалась. Но… на ветке сидела большая белая птица. Полярная сова.

Сова мягко слетела вниз и прямо в полёте оборотилась, на землю ступила уже красивой рыжей женщиной.

— Ну здравствуй, Кэт из Торнхилла. А я Бранвен, по отцу — Телфорд.

26. Женщина-сова и отец Томас

Катерина во все глаза смотрела на незнакомку. Да, очень похожа на Мэгвин. Рыжеволосая, синеглазая. Волосы в косах, никакого чепца, только — капюшон у плаща с меховой оторочкой.

— Ты… Ты — дочь Мэгвин? И родня моему мужу? — ничего умнее спросить Катерина не смогла.

— Именно так, — кивнула Бранвен.

— И ты… знаешь обо мне? — продолжала уточнять Катерина.

— Матушка навещала меня перед тем, как покинуть эти места.

— Тогда, может быть, ты вернёшь меня домой? — хмуро поинтересовалась она. — Ну хорошо, я понимаю, что дома меня давно уже в землю закопали, но, может быть, я смогу жить где-нибудь, тихонечко, работать себе в школе и никому не мешать? Потому что у меня уже сил никаких нет на этих безголовых Телфордов, один Джон нормальный, и девочки хорошие, а все остальные — идиот на идиоте сидит и идиотом погоняет! И родные, и двоюродные! Видеть уже их рожи не могу! И Торнхиллы, как мне что-то подсказывает, были ничуть не лучше!

— Постой, но мне показалось, что самые неприятные рожи сюда за вами не поехали? — иронично подняла бровь Бранвен.

— Ну да, — кивнула Катерина. — Но те, что поехали, тоже не сахар. Меня не слушают, творят, что хотят, а потом разгребай тут за ними! Замок чисти разрушенный, раны их обрабатывай и вообще! Заварили тут ерунду какую-то и промеж себя, и с соседями, а люди страдают! И я тоже.

— Скажешь, в твоём родном мире нет боли и страдания? — Бранвен продолжала усмехаться.

— Есть, кто спорит, но не такая же дичь! Понимаешь, когда читаешь о таком в книгах — это одно, а когда видишь своими глазами, видишь — и ничего не можешь сделать — это совсем другое!

— Постой, но ты уже сделала очень многое. А сколько ты здесь? Месяц и ещё половину?

— Да что там я сделала! Даже хлам из дома пока ещё не вычистила до конца, и плесень с копотью. А подолгу не могу — голова кружится, плохо становится. Потому и взялась с детьми заниматься — чтоб самой не навернуться от этих ваших магических действий!

— А дети, получается, у тебя силы не берут? — удивилась Бранвен.

— Это-то что, они маленькие, их немного совсем, даже двух десятков не наберётся, да и материал у нас простейший — им же нужно с самых азов и чтение, и счёт, и надо бы письмо, но я пока не организовала. И не знаю, успею ли до посевов, потом-то их, наверное, по домам к делу приставят.

— Ненадолго будут отпускать — если скажешь. Вот, а ты говоришь — ничего не сделала. Да если бы не ты — Торнхилл до сих пор бы в руинах стоял!

— Наверное, — согласилась Катерина. — Но у меня всё равно нет сил!

— Неужели матушка не научила тебя, как те силы восстанавливать?

— Ты о чём? Про поесть-попить? Или про мужа?

— И про поесть, и про поспать, и про мужа. Неужто он так плох?

Катерина задумалась. Если честно — нет, ничуть не хуже Василия. Собой хорош, глаза голубые, волосы пшеничные — загляденье. На ощупь приятный, загонишь помыться — так и пахнет хорошо. Молодой, сильный. Заинтересованный. Пьёт очень умеренно — за всё время, что она с ним знакома, напившимся в хлам не видела его ни разу. Василий уже бы в погребе милорда отца Кэт поселился прямо как Рой, только всё бы там вылакал и ещё раз помер с перепою.

— Нет, неплох. Когда хоть немного своей головой думает.

— А зачем тебе, чтоб своей? У него твоя есть. Неужели не слушается? — продолжала усмехаться женщина-сова.

— Да как-то не очень.

— Если ты думаешь посадить его дома и в рейды не пускать — об этом, конечно, забудь. Здешние мужчины так не умеют. Да и что ему возле твоей юбки делать? Каждый твой шаг сторожить?

Катерина вдруг представила, что Роб