Магистр - Анна Одина

А мир бесконечно стремился к преобразованию, не к обычному, эволюционному, а к магическому, тому, что досталось Ланцолам по Божьей милости. Маги, алхимики, прорицатели, колдуны и шаманы думали, что́ могут втиснуться между реальностью, Светом и потусторонним миром, в лучших традициях Гермеса безнаказанно сшить их, до бесконечности продлевая свое существование здесь. Где же еще? Здесь, где есть люди, готовые признавать, славословить, заглядывать в глаза… здесь, где синее небо, терпкое вино, вкусная дичь, яркие каменья, тяжелый бархат и тонкий расшитый шелк, гладкие женщины с алыми губами, смех и слезы.

На этом стремлении к волшебному преображению поднялось культурное тесто столь высокое, что уже к шестнадцатому веку стремящиеся вполне всерьез поверили, что носителей магических способностей много, что многое уже было достигнуто, а еще большего можно достичь. Кто-то летал, кто-то возносился, кто-то кому-то являлся во сне или даже наяву и что-то говорил, кто-то двигал что-то при помощи мысли, а кто-то при помощи слов кого-то вызывал и что-то ему поручал. Каково же было разочарование кардинала Джованни, когда он понял, что истинная преобразовательская сила сконцентрирована в одних руках – вернее, в двух парах рук – и ничего с этим не поделаешь. У всех остальных были мелкие фокусы, а у Ланцолов… Джованни всю жизнь потом снилась одна сцена, свидетелем которой он нечаянно стал. Гуляя вдоль Тибра как-то ночью и размышляя о прелестях папской дочери, он увидел на мосту Сант-Анджело две фигуры – папу и папского сына, ненавистного Чезаре. Двое стояли, мирно опершись локтями о перила, и смотрели на Тибр. Постояв, старший распрямился и указал рукой вдаль, а младший кивнул. Затем Джованни увидел идущую по реке флотилию; корабли были огромны. Тибр в Риме – река судоходная лишь условно, поэтому Джованни, проследивший, как мимо него и сквозь мосты проходит корабль размером с ветхозаветный ковчег, потерял сознание. Очнувшись, он был готов поверить, что его попутал бес, без сомнения, всегда находившийся поблизости от чертовых Борджа, но через несколько дней пришли известия о важной договоренности с турками, сделанной под каким-то совершенно смехотворным с виду предлогом. Джованни смешно не было.

Оставалось пустить по следу Копьеносцев медового котенка с пером в пасти.

Странное благословение было и ограничением. У Ланцолов не было и не могло быть ни «совета», ни «организации». Они были одиноки, и в своих всеобъемлющих планах могли, как египетские фараоны, рассчитывать только на неизвестное будущее, которое им, впрочем, иногда открывалось. В этом будущем они видели великие сражения, грандиозные войны и возможность наконец-то закончить их, чтобы объединить мир так, как они пытались объединить вокруг Папской области Италию, – под властью носителей Копья. Под властью Ланцолов. Они ткали свою управляющую реальность, как Парки, аккуратно пришивая ее к реальности современной.

Правда, то было довольно кривое зеркало, а как же иначе. Ведь оно было создано людьми Средних веков с их представлениями о географии, химии и астрономии, сколь бы многими знаниями они ни владели. И если были в их создании относительно простые идеи, вроде алхимического дворика по производству золота и драгоценных камней (ставшего Короной гиптов), то большая часть Ура оставалась для их потомка загадкой. Да, Ратленд понял принцип «работы» Ура: чтобы бисерины, которыми заткана картина истории, отлетели, освободив ткань, узелки надо срезать с обратной стороны. Но где расположены эти узелки, и какие нитки они держат? Винсент подозревал, что даже первые созидатели понимали это не слишком хорошо. Потому они и не стремились в свой мир, как не спускаются банкиры к сейфам с сокровищами. Так или иначе, они как-то черпали оттуда богатство, и этим дело ограничивалось: слишком много усилий уходило на бои с Гаттамелатой. Иони довольно благополучно отбивались вплоть до Гвидо Ланцола, чуть не повернувшего ключ, – до Гвидо, на котором линия Копьеносцев почти оборвалась.

Магистр бросил автомобиль поблизости от Священной дороги, посередине пустынного снежного поля на полпути между Верденом и Сюлли, и вошел в ничто, а вышел в неизвестной местности на бесконечной дороге между высоченных стен. Вернее, не вышел, а выехал: под седлом его шел мрачный вороной жеребец, словно родившийся уставшим, а из-за плеча на вполне ихэтуаньский манер выглядывала рукоятка прямого меча, в которой взблескивал кровью в свете неведомых звезд алый глаз драгоценного камня.

33. Всадник

Все города в Уре, кроме Эгнана, окружали стены, а кое-где они тянулись и вдоль дорог. Путешествовать в горах, как говорили, было безопасней, но то была палка о двух концах: порою с гор сходили лавины и неподконтрольные люди, иногда вместе с лавинами, но всегда с убийством на концах ножей. Именно поэтому сообщение между независимыми владениями Ура было весьма затруднено. Кому хочется рисковать головой, путешествуя по загнанным в стены трактам?

В давние времена немногих и особенно ценных путешественников, караваны и даже военные отряды вели когда тайными, а когда явными дорогами магистры, носившие на левой стороне груди характерного вида орден, но работа у них была опасная, да и между собой они жили не очень мирно. Говорят, сами они постепенно друг друга и выбили, а может, не справились всадники-орденоносцы с дорогами и лавинами. Среди современных людей никто уже толком и не знал, как выглядел этот магистерский орден: где-то в архивных документах Камарга, конечно, пылились описания, но какая простому человеку польза от тех архивов? Поэтому говорили об этом ордене и о людях, которые подставляли под него левую сторону груди, как обычно говорят про богатых и знаменитых: рассказывают истории, делая таинственные глаза, а сколько в этих историях правды – вопрос второй. Было известно точно, что все люди ордена, сколько бы их ни было, ездили верхом, а еще, конечно, именно в их руках и была сосредоточена вся власть в мире: они решали на своем тайном совете, кого снять, а кого назначить наместником, правителем, королем или военачальником.

Колыбель в океане

Один из особенно важных заказов орден получил в Камарге. В то время, о котором мы рассказываем, город этот находился на пике красоты и богатства, и кризису власти еще нескоро суждено было изувечить его.

Всадник проехал по прямой широкой аллее через священную рощу правителей Камарга, спешился возле монументального дворца, отстегнул плащ, бросил на седло и вошел в открывшиеся перед ним двери, оставив позади, в саду, щебечущих горных скворцов и журчание песка, пересыпающегося в «кольце времени». Взору его открылся залитый светом неф с высоким скругленным потолком, сбегающим к пустоте. Прямо напротив вошедшего наборный мраморный пол смыкался со сводом в некоем подобии пасти (для пущего сходства с нею там искрились зубы из горного хрусталя); в проеме было темно, только колыхался отсвет далеких огней. В нескольких местах свод поддерживали деревья, искусно вырезанные из камня, расписанного киноварью. Присмотревшись, всадник увидел, что в ветвях деревьев расквартированы малозаметные люди, вооруженные арбалетами.

Из-за одного из таких деревьев навстречу посетителю вышел старший советник Высокого тарна, великий визирь по имени Джонар сед Казил. Джонар был одет в удивительное платье с длинными разноцветными перьями, торчащими из-за спины на манер павлиньего хвоста. Советник вежливо поклонился:

– Пусть Хараа-Джеба возьмет тебя за руку, орденоносный доктор Делламорте. Ты готов встретить Высокого тарна, что прозван Жестоким?

Оглядев советника, пришедший также поклонился и ответил:

– Пусть мчит тебя к схождению вод и земель Перегрин-Ристан, о Джонар. Я явился во дворец по зову Высокого тарна и поэтому вполне готов его встретить.

– Тогда следуй вместе со мной, орденоносец, – улыбнулся Джонар.

Он двинулся, мягко ступая, к проему-выходу, на который сразу обратил внимание визитер. Всадник шел за ним, не отставая. Вокруг было тихо, лишь шелестело что-то в саду, да иногда из-под пола доносились гулкие тяжелые удары. Дойдя до отверстой пасти, Джонар дернул себя за два нижних пера, и за спиной у него распахнулись странного вида крылья, словно усыпанные блестками. Сед Казил еще раз посмотрел на гостя, приветливо и приглашающе улыбнулся и… вышел вон.

Человек, названный орденоносцем, без колебаний последовал за ним, и они провалились в лишенную света шахту. Джонар взмахнул крыльями, тормозя падение, и магистр догнал его, вроде и падая, а вроде и держась на воздухе сам по себе. Джонар постепенно набирал скорость и слетал еще ниже, сопровождаемый странными всполохами на темных стенах.

Спустя недолгое время Джонар вынес всадника на свет: они вылетели из скалы, и далеко внизу под ними искрился на солнце океан. Вот они стремительно спустились к воде, и всадник сумел, наконец, в деталях рассмотреть то, что увидел издали: качающуюся на волнах гигантскую колыбель. Видимо, конструкция имела низко посаженный центр тяжести… заглянув внутрь, орденоносец понял, что это был за центр: в колыбели лежал, тяжело и зло вспыхивая желтыми глазами, огромный румяный ребенок. Легко взмахивая пестрыми крыльями, Джонар спустился ниже и приземлился на перила монструозного сооружения. Орденоносец встал на воду рядом. Джонар провозгласил очевидное: