Зачем писать? Авторская коллекция избранных эссе и бесед - Филип Рот

средней школе. Я получаю много писем – умных, глупых, бессмысленных, часто одобрительных, иногда протестующих и ругательных. Мне присылают никудышные рукописи люди, мечтающие стать писателями. Я больше не чувствую себя emarginato[93], или загнанным в гетто, или объявленным вне закона, потому что в Италии фактически нет антисемитизма. Более того, иудаизм вызывает интерес и даже в основном симпатию, хотя к Израилю относятся со смешанными чувствами.

В каком‐то смысле я так и остался «скверной», аномалией, но сегодня – по другим причинам, чем раньше: не потому что я еврей, а потому что я уцелевший узник Аушвица и писатель-изгой, вышедший не из литературного или университетского истеблишмента, но из промышленного мира.

Рот: «Если не сейчас, то когда?» – роман, не похожий ни на какую вашу книгу из всех, что я читал на английском. Эта книга, хотя и основанная явно на реальных исторических событиях, написана в жанре плутовского приключенческого романа о небольшой группе партизан-евреев российского и польского происхождения, которые донимают немцев у них в тылу за линией восточного фронта. Другие ваши книги – возможно, менее «вымышленные» в плане тематики, но они мне представляются более художественными в плане техники письма. Мотив, лежащий в основе книги «Если не сейчас, то когда?», кажется мне более тенденциозным – и поэтому он оставляет писателю меньше свободы, – чем тот эмоциональный импульс, который дал жизнь вашим автобиографическим книгам.

Интересно, согласитесь ли вы с таким утверждением: описывая храбрость евреев, сражавшихся против немцев, вы чувствовали себя обязанным это делать, подчиняясь определенным моральным и политическим требованиям, которые не всегда проникают в другие ваши вещи, даже когда их темой является ваша собственная еврейская судьба.

Леви: «Если не сейчас, то когда?» – книга, судьбу которой я не мог предугадать. Причин, побудивших меня ее написать, очень много. Вот они, в порядке важности.

Я заключил с собой своего рода пари: после стольких откровенно или завуалированно автобиографических книг ты вообще‐то – настоящий писатель, способный сочинить роман, вылепить характер и описать пейзаж, которого никогда не видел, – или не совсем? Так попробуй!

Я вознамерился повеселиться и придумать, так сказать, «вестерн», помещенный в нетипичный для Италии пейзаж. Я вознамерился повеселить и моих читателей, рассказав им в общем‐то оптимистичную историю, историю обнадеживающую и даже местами смешную, хотя и разворачивающуюся на фоне кровавой бойни.

Мне также хотелось разрушить банальные стереотипы, все еще широко распространенные в Италии: мол, еврей – это такой слабак, умник (религиозный или светский), неспособный постоять за себя, всеми унижаемый, который веками терпел гонения, не смея дать отпор. Мне казалось, что это мой долг – отдать дань уважения тем евреям, которые, оказавшись в отчаянном положении, нашли в себе мужество и силы сопротивляться.

Я лелеял мечту стать первым (а может быть, и единственным) итальянским писателем, описавшим мир идиша. Мне захотелось «воспользоваться» своей популярностью на родине, чтобы предложить вниманию моих читателей книгу, рассказывающую о цивилизации ашкенази, о ее истории, языке и образе мысли, о чем в Италии практически никто не знает, за исключением немногих читателей, знакомых с творчеством Йозефа Рота, Беллоу, Зингера, Маламуда, Потока, ну и, конечно, вашим.

Лично я вполне удовлетворен этой книгой, во многом потому, что мне было в радость придумывать и писать ее. В первый и пока последний раз в моей писательской жизни у меня создалось впечатление (почти галлюцинация), будто мои персонажи – это живые люди, которые окружают меня, стоят у меня за спиной, сами, без моего вмешательства, вступают в диалоги и совершают подвиги. Тот год, что я писал книгу, был счастливой порой, и, каким бы ни был результат, эта книга меня раскрепостила.

Рот: Давайте поговорим о лакокрасочной фабрике. В наше время многие писатели работали учителями, журналистами, и большинство писателей, кому сейчас за пятьдесят, и на Востоке, и на Западе, служили, по крайней мере какое‐то время, в армии. Существует впечатляющий список писателей, которые одновременно работали врачами и писали книги, и тех, кто был священнослужителем. Т. С. Элиот был издателем, и, как всем известно, Уоллес Стивенс и Франц Кафка работали в крупных страховых компаниях. Насколько я знаю, лишь два значительных писателя были управляющими в компаниях по производству красок: вы в Турине, в Италии, и Шервуд Андерсон в Элирии, в Огайо. Андерсону пришлось бросить свою фабрику (и семью), чтобы стать писателем; вам же, как кажется, удалось стать писателем, именно оставаясь здесь и продолжая свою карьеру на фабрике. Интересно, вы считаете себя более удачливым – и даже более подготовленным к писательству, – чем те из нас, у кого в жизни не было лакокрасочной фабрики и всего того, что связано с подобной работой?

Леви: Как я уже сказал, я совершенно случайно попал в лакокрасочную промышленность. И я никогда не был прямо связан с производством красок, лаков и полировочных средств. Наша компания, сразу после ее создания, стала специализироваться на производстве эмалированной проволоки и изолирующих покрытий для медных электрических проводов. На пике своей карьеры я входил в число тридцати или сорока лучших специалистов в мире в этой области. Проволочные существа, висящие здесь на стене, сделаны из обрезков эмалированной проволоки.

Честно сказать, я ничего не знал о жизни Шервуда Андерсона, пока вы мне об этом не рассказали. Нет, мне бы никогда не пришло в голову бросить семью или фабрику, чтобы полностью посвятить себя писательству, как он. Я бы испугался прыжка в неизвестность, и к тому же я бы потерял право на пенсию.

Впрочем, к вашему списку писателей-лакокрасочников я должен добавить третье имя – Итало Звево, еврея-выкреста из Триеста, автора «Самопознания Дзено», годы жизни 1861–1928. Долгое время Звево работал коммерческим управляющим лакокрасочной компании в Триесте «Сочиета Венециани», которая принадлежала его тестю и несколько лет назад прекратила свое существование. До 1918 года Триест принадлежал Австро-Венгрии, и эта компания прославилась тем, что поставляла австрийскому военно-морскому флоту высококачественную краску, защищавшую корпуса боевых кораблей от обрастания ракушками и моллюсками. После 1918 года Триест отошел к Италии, и эту краску начали поставлять итальянскому и британскому флотам. Чтобы иметь возможность общаться с чиновниками Адмиралтейства, Звево брал уроки английского у Джеймса Джойса, в то время работавшего учителем в Триесте. Они подружились, и Джойс помог Звево найти издателя для его произведений. Фирменное название той противообрастающей краски – «Моравиа». То, что это название совпадает с псевдонимом другого итальянского писателя, не случайно: и промышленник из Триеста, и литератор из Рима позаимствовали фамилию их общего родственника по материнской линии. Простите мне эту не относящуюся к делу болтовню…

Нет, как я уже дал вам понять, я ни о чем не жалею. Не думаю, что я зря потратил время, работая управляющим фабрики. Моя фабричная militanza – моя почетная служба в фабричных рядах – помогала мне сохранять связь с миром реальных людей и событий.

Беседа с Аароном Аппельфельдом

Иерусалим, 1988. Опубликовано в New York Times Book Review 28 февраля