Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) - Кирилл Васильевич Чистов

легенды о Метелкине, сменившем Пугачева, который действовал якобы от имени и по поручению императора Петра III, свидетельствует отчет III отделения за 1827 г., т. е. через 57 лет после смерти И. П. Заметаева. Шеф корпуса жандармов и начальник III отделения писал: «Среди крестьян циркулирует несколько пророчеств и предсказаний: они ждут своего освободителя, как евреи своего Мессию, и дали ему имя Метелкина. Они говорят между собой: „Пугачев попугал господ, а Метелкин пометет их“».[543] Д. Л. Мордовцев, один из первых писавший о Метелкине — Заметаеве, утверждает, что слух о Метелкине распространился до самых отдаленных северных провинций и еще в 60-е годы XIX в. «в Поволжье рассказывают о нем довольно фантастические истории».[544]

Таким образом, поражение, которое народные массы потерпели в крестьянской войне 1773–1775 гг., сказалось в истории легенды не только появлением имени Е. И. Пугачева рядом с именем Петра III, с которым он еще недавно полностью идентифицировался, но и в стремлении найти Е. И. Пугачеву какую-то замену (два брата, крестовый брат, Максим Железо, Железный Лоб, Метелкин). Зависимость этих отдельных вариаций от основной легенды ясно сказывается в особенно устойчивой из них — в легенде о Метелкине. Еще в конце 20-х годов XIX в. ожидание его и слухи о нем развивалась на фоне ярчайших воспоминаний о крестьянской войне, о Е. И. Пугачеве, о «царе Петре III». Вместе с тем слух о Пугачеве — «фельдмаршале» или «посланнике», так же как и о всех его заменах, все-таки не приводит к полному забвению образа главного героя легенды — императора Петра III. Параллельно со слухами о «посланниках» императора продолжают фиксироваться и слухи о нем самом, а с 1776 г. поднимается новая волна самозванчества.

Развитие легенды о Петре III, не связанное с самозванчеством, и на этом этапе, как обычно, трудно отделить от действий самозванцев. С другой стороны, появление «посланников» уже само по себе говорит об ослаблении активности образа императора-«избавителя»; он ждет, пока «посланник» одержит победу от его имени. Все это напоминает ситуацию, сложившуюся в годы крестьянской войны под руководством И. И. Болотникова, или роль царевича Алексея Алексеевича в лагере С. Т. Разина. Однако в отличие как от первого, так и от второго ни один из «посланников» (если не считать Е. И. Пугачева) не сыграл более или менее значительной исторической роли. Удивительная энергия, с которой сохранялась легенда о Метелкине, ставшем символом надежды на успешное завершение крестьянской войны, свидетельствует о том, какие здесь таились возможности.

В первые годы после 1775 г. рассказы о Петре III приобретали, видимо, в основном характер слухов о том, что он ушел от расправы и снова собирает свои силы где-то на юге (у теплого моря, «у Черного моря»),[545] «бог-де знает где»,[546] он «идет с турецкой армией»,[547] он «на Уральских горах».[548] Судя по эпизоду, связанному с восстанием однодворцев в с. Стаханове, при этом могли называться определенные сроки прихода избавителя («на масляной»).

К. В. Сивков, материалами которого мы уже неоднократно пользовались, демонстрирует факты, свидетельствующие о том, что за два десятилетия после 1775 г. появлялось по крайней мере 13 самозванцев, причем большинство из них в 1776–1788 гг.[549] Он отмечает, что после подавления восстания под руководством Е. И. Пугачева слухи о Петре III не только не прекратились, но, наоборот, распространились особенно интенсивно.[550] Он особо подчеркивает, что послепугачевский террор и другие обстоятельства этого периода «не только не ослабили количественно самозванчество, но, наоборот, усилили его»,[551] хотя, разумеется, деятельность этих самозванцев, их фигуры и их программы, размеры вызванных ими движений не выдерживают никакого сравнения с пугачевскими. Эти выводы нуждаются в дальнейших ограничениях. Цифры, которые приводятся К. В. Сивковым (1764–1769 гг. — 6 случаев самозванчества, 1773–1774 гг. — 5 случаев, 1776–1796 гг. — 13),[552] несопоставимы, так как связаны с разными хронологическими отрезками (пять лет, два года, двадцать лет). Кроме того, опыт изучения легенд о царях (царевичах)-«избавителях» показал, что одновременное появление многих самозванцев и использование нескольких имен вовсе не свидетельствует о расцвете и распространении легенды, а наоборот, о ее мельчании и изживании. Объединение послепугачевского двадцатилетия в один период скрывает чрезвычайно характерную закономерность. Послелугачевские самозванцы начали появляться с 1776 г. и до 1780 г. их было пять (Иван Андреев,[553] Иван Никифоров,[554] Герасим Савельев, неизвестный отставной казак[555] и наиболее крупный из них — Максим Ханин[556]). В эти годы все известные самозванцы пользовались только именем Петра III. Это пятилетие можно рассматривать как последний активный этап истории легенды об императоре Петре III-«избавителе». В 1783–1796 гг. самозванцы наряду с именем Петра III пользуются различными именами — Петра II, Иоанна Антоновича, Метелкина, Павла и др. Рядом с ними выступают некий «сын Екатерины II», «сын Петра III», «петербургский Петр» — крестовый брат Пугачева[557] и др. Это свидетельствует о том, что единая и чрезвычайно популярная еще недавно легенда о Петре III сменилась несколькими малыми легендами, которые не сыграли значительной роли в истории русского крестьянства. Среди них продолжала бытовать и потерявшая свое былое значение легенда о Петре III (самозванцы Дмитрий Попович, Василий Бунин, П. Хрипунов).[558] Какова была сама легенда в то время, мы не знаем. Опубликованные документы не передают ни ее мотивов, ни деталей. Вполне вероятно, что это связано, с тем, что легенда в то время считалась достаточно известной. Некоторые документы, впрочем, сохранили обещания самозванцев, и они дают весьма недвусмысленные свидетельства того, что социальный смысл легенды не претерпел существенных изменений, но выступает снова в своем узком минимальном варианте, как это было в допугачевское время. Так, Д. Попович обещал, что восстановит порядки, которые были в Запорожской Сечи;[559] Григорий Зайцев сообщал о том, что 12 человек посланы Петром III разведывать, «для чего подушный оклад наложен», и что «его собирать больше не будут»;[560] «петербургский Петр» — солдат Никита Синютин — велел своим сторонникам: «молитесь богу и будете после 9 месяцев от господ своих свободны»,[561] П. Хрипунов обещал, когда «он воцарится, не будет государственных податей девять лет»,[562] и т. д.

Характерно, что в последние десятилетия XVIII в. формируется и приобретает некоторую популярность специфическая сектантская скопческая версия легенды об императоре Петре III и появляется самозванец — глава скопцов, известный Кондратий Селиванов, о котором в статье К. В. Сивкова не упоминается. Скопцы считали Селиванова божественным искупителем, которому суждено освободить мир от греха и скверни. После ссылки Селиванова в Сибирь скопцы стали учить, что искупитель явится с восточной стороны, «зазвонит в Успенский колокол (т. е. в колокол Успенского собора в Кремле. — К. Ч.), созовет своих детушек, завладеет короною с державою, а потом над всеми людьми совершит страшный суд».[563] Однако мистическая легенда об «искупителе» была чересчур далека