Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) - Кирилл Васильевич Чистов

факт иначе: стал распространяться слух о том, что казнен кто-то другой.[527] Может быть, этому способствовало еще и то, что Е. И. Пугачев, замученный непрерывными допросами и пытками, выглядел в день казни совсем не так, как он рисовался воображению присутствовавших, конечно, хорошо знакомых с легендой.[528] Слух о том, что казнен кто-то другой, был, видимо, довольно устойчив. По свидетельству В. Г. Короленко, изучавшего документы Уральского войскового архива, казачья старшинская жена П. Иванова — стряпуха У. Кузнецовой — два раза была бита плетьми за то, что не верила в окончательное поражение «царя» и «даже грозила новым его прибытием, о чем якобы в то время славилось».[529]

Какие бы слухи ни ходили о самом Е. И. Пугачеве, разгром движения, которое он возглавлял, не вызывал сомнения. Отдельные отряды «пугачей» еще героически сопротивлялись, но общая катастрофа была очевидной, и начался период жестокой расправы. Для этого периода характерно, что даже сам слух о том, что Е. И. Пугачев жив, приобретает подчас форму, свидетельствующую о том, что народное сознание стремится выключить его из легенды или лишить роли главного героя. В вариантах легенды, бытующей в то время, впервые начинает называться Е. И. Пугачев — поражение, оказывается, потерпел не сам Петр III, а Пугачев, «который только действовал от него фельдмаршалом» или «был посланником».[530] Этот мотив сохраняется (по крайней мере в отдельных версиях легенды) до последнего десятилетия XVIII в. В 1792 г. в Черкасске отмечены разговоры о том, что Петр III жив, он продолжает скрываться и с ним скрывается и Е. И. Пугачев. Примечательно, что один из разгласителей этого слуха — рабочий рыбного завода Андрей Махников называл себя «крестовым братом Пугачева».[531] По другим версиям, «хотя одного Пугачева и искоренили, толко еще у него два брата живых».[532] И, наконец, рассказывается о том, что вместо Е. И. Пугачева, который не был Петром III, а только действовал от его имени, будет теперь Максим Железо, который «стоит… у Черного моря с немалым числом партий, а, дождавшись трав, намеряется идти на Российское государство»,[533] или «Железный Лоб» (побил две дивизии и ожидается в Царицын, где вместе с Петром III хочет «вывести весь дворянский корень»).[534]

Особенно долго и широко распространялись слухи о Метелкине, который также назывался прямым продолжателем дела Е. И. Пугачева. Легенда о Метелкине могла бы и должна была бы стать предметом специального исследования. Однако в рамках настоящей работы мы не можем его предпринять — это увело бы нас в сторону от основной темы. Метелкин интересен нам здесь как дальнейшая эманация легендарного образа Петра III в пору, когда легенда переживала упадок и подвергалась своеобразному расщеплению.

Реальный прототип легендарного Метелкина — беглый солдат Кизлярского полка Игнатий Петрович Заметаев — действовал очень недолго в пору, когда правительственные войска еще вели бои с отдельными отрядами пугачевцев. В начале 1775 г. он с отрядами бурлаков разбил посланную против него команду и предпринял попытку пробиться в центральные уезды, где он, видимо, надеялся получить поддержку. 24 июля того же года он потерпел поражение у станицы Кумшацкой на Дону, был схвачен, а в ноябре умер под пыткой.[535] Таким образом, действия И. П. Заметаева нельзя назвать ни успешными, ни значительными. И все же возникла популярная легенда о нем как продолжателе Е. И. Пугачева. Уже 17 января 1775 г., т. е. через неделю после казни Е. И. Пугачева, в Пензенской губернии крепостной княгини А. А. Голицыной В. Тимофеев «кричал во всенародно» на торгу в с. Головинщине «о здрави и благополучии бывшем третьем императоре и что государственный бунтовщик Пугачев с ево сообщниками нам, черни, был не злодей, а приятель и наш заступщик, и хотя ево теперь нет и не будет, то еще есть Пометайла, который таковым же образом вознамеривается нас защищать и вскоре будет к нам и со своим войском от стороны Саратова». На допросе выяснилось, что о том же В. Тимофеев рассказывал на базаре в Завальном стане Верхнеломовского уезда и в с. Блиновке,[536] а сам в свою очередь слышал все это в торговый день в с. Головинщине.[537]

В феврале 1775 г. П. И. Панин пишет в ордере Оренбургскому губернатору Рейнсдорпу: «Сперва доходил до меня приватной слух, что будто между народом Нижегородской губернии отзывалось об имени какого-то Заметайлы, намеряющегося проявиться к возмущению народному последователем злодею Пугачеву. А на сих днях и оказался уже в Пензенском уезде один крестьянин, который, вышед из кабака на базар, дерзнул произносить (производить? — К. Ч.) между народом возмущение именем покойного императора Петра Третьего со уверением скорого последователя с войском именем Заметайлу». Панин предлагает поручить «надежным людям», «ходя по базарам и питейным домам в закрытых именах, всячески прислушивать отзывы об имени Заметайлы».[538] Через некоторое время в рапорте Пензенского воеводы Чемесова А. В. Суворову снова сообщалось, что разыскан некий крестьянин Борис Максимов по прозвищу Подметалка, бывший участник пугачевского восстания, и хоть подозрение не оправдывается, он содержится под крепким караулом.[539] Меры, которые предпринимались правительством для прекращения слухов, и даже поражение и гибель И. П. Заметаева, не предотвратили распространение легенды о Метелкине — Пометайле — Заметайле. Приведем два характерных примера. В 1776 г. крестьянин Т. Игнатьев, по свидетельству сохранившихся документов, рассказывал солдату Ярославского пехотного полка А. Краюхину, что на месте Пугачева есть Метелкин и «слышно-де, что шесть земель поднимаются и на низу есть батюшка Павла Петровича, прозывается Метелкин», «щуку-де поймали, а зубы-де остались». Если пошлют солдат на Метелкина, «они ему передадутся».[540] В том же году вспыхнуло восстание однодворцев в с. Стаханове Ливенского уезда Елецкой провинции. К давнему слуху о том, что Петр III жив, не только присоединились толки, что «ныне заводится Метелка», но и объявился свой Лжеметелкин — Иван Сергеев (он называл себя Подметелкиным). И. Сергеев был поддержан руководительницей восстания, однодворкой А. Алениковой. «Она всячески подбодряла Сергеева, — пишет о ней Ф. И. Лаппо, — и стремилась восстановить его веру в силы восставших однодворцев и в свои собственные силы, повторяя в который раз: „Слышала я, что после Пугачева будет Метелка, так не ты ли оный Метелкин, потому что ты воюешь как Иван-Воин“».[541] Сам же И. Сергеев призывал колеблющихся, чтобы они «ездили с ним, не боясь ничего, ибо-де не я воюю, а воюет бывший император Петр Федорович», или что «он дожидается к себе друга своего Петра Федоровича», или «вы-де, дураки, не знаете, что я не сам собою войну поднимаю, а с воли бывшего императора Петра Федоровича будут-де ко мне присланы от него полки», да и сам император, «который здравствует, к масляной сюда будет, и я делал все с воли ево».[542]

О длительности бытования