Туманность Ориона - Андрей Ливадный

— Я… Я…

Вадим, в немом изумлении наблюдавший эту сцену, вдруг понял, что побелевшие губы Беркли мелко дрожат. Тот пытался что-то сказать, но не мог, мешало сильное волнение. В иной обстановке ученый, может быть, и выглядел бы смешным — бледный, весь какой-то всклокоченный, заикающийся на каждом слове, но Вадим очень хорошо помнил, как сам в недавнем прошлом испытывал на борту «Альфы» одно потрясение за другим и выглядел при этом, вероятно, не лучше…

— Что случилось, профессор? — мгновенно насторожился генерал.

Беркли присел на краешек свободного кресла, обвел присутствующих каким-то диким, сумасшедшим взглядом.

— Я… Я сейчас… — Он похлопал себя по карманам, достал скомканную разовую салфетку, смахнул ею крупные градины выступившего на лбу пота. — Извините… Сейчас…

Все это выглядело так странно и нелепо, что усмешка застыла на губах Рориха.

«Альфа» казалась ему вовсе не тем местом, где Покровский стал бы собирать кучку хнычущих параноиков. Что-то потрясло пожилого ученого до самых глубин души, так сильно, что он не мог совладать с обрушившимися на него чувствами.

— Господа, это Джонатан Беркли, один из лучших специалистов Элианского Института Изучения Космоса, — запоздало представил вошедшего Покровский. — Я пригласил его на борт «Альфы» в качестве научного консультанта по некоторым проблемам, связанным с…

— Я разговаривал… с ним!.. — перебив генерала, дрожащим голосом произнес Беркли. — Вы… Вы понимаете?! Я РАЗГОВАРИВАЛ С НИМ!

— С кем, Беркли?

— С ним… С этим существом… которого они называют… Богом!.. Всё… Простите, ради всего святого… Я успокоился… Успокоился… Нет! — Он вдруг вскинул голову. — Я бы никогда не поверил! Но мы общались!

В глазах ученого, в его облике, жестах — во всем читалось крайнее потрясение.

Вадим уже понял, о чем говорит профессор.

— Через терминал компьютера? — спросил он, разбивая своим голосом внезапно воцарившуюся в отсеке звонкую тишину.

— Да…

— Кто он? — спросил Покровский.

«Кто он?»

Наверное, Вадим был не единственным, кто сжался, ожидая ответа на вопрос, который задавали себе миллиарды людей на протяжении сотен веков.

«Кто он?»

Дрожащий палец Беркли указал на экран обзора.

— Вот… — Обломанный ноготь профессора ткнулся в стекло, указывая на тусклый, переливающийся коричневатым мерцанием пухлый шар газового гиганта. — Он там… Он неживой… Он есть сумма, конфигурация электромагнитных полей этой планеты… Он ее разум, дух…

На несколько секунд в отсеке опять повисла гнетущая, ошеломленная тишина. Все взгляды были обращены к экрану.

— Он рассказал вам о себе, профессор? — наконец нарушил паузу голос Вадима. — Он действительно бог?

— Да. — Губы Беркли все еще продолжали дрожать.

— Он создал нас? — резко спросил, обернувшись, Покровский. Генерал чувствовал, что не только для него лично очень многое зависит от ответа на заданный Джонатану вопрос.

— В прямом смысле — нет, — ответил Беркли, продолжая обводить собравшихся в отсеке полубезумным взглядом. — Мы — результат эволюции на планете Земля, так же как приматы Прокуса — результат местной эволюции, — наконец выдавил из себя ученый. — Но он… Он создал ДНК, понимаете? Он создал молекулу жизни, но вовсе не для того, чтобы из нее произошли мы! Всё… Всё вывернулось наизнанку! Даже Предтечи… Вы знаете, кем были Предтечи?!

Никто по-настоящему не мог утверждать, кем или чем на самом деле являлись пронзительно-голубые плазмоидные шары, миграция которых три миллиона лет назад смела с лица Галактики несколько разумных рас древности. Одни считали их сгустками праматеринского вещества Вселенной, сохранившегося с момента Большого Взрыва, другие просто ограничивались констатацией факта, что эти «амебы космоса» — суть какая-то древняя, неразумная форма пространственной жизни, но оказывается, ближе всех к истинному понимаю их природы подошел тот неизвестный ученый, с чьей легкой руки появился этот термин: Предтечи.

Это стало понятно со слов Беркли, когда после дозы успокоительного он наконец смог связно говорить, толково излагая те мысли, что теснились в его голове.

— Как вы умудрились общаться с ним, профессор? — спросил Вадим, подавая профессору пластиковую бутылку с водой. — Мне это практически не удалось, хотя он дважды пытался выйти на связь со мной через терминалы «Альфы».

Беркли посмотрел на него и вздрогнул, узнав.

— Господин Гаррисон? Я рад, что вы живы…

Вадим отрицательно покачал головой.

— Полуэктов, профессор. Капитан сил Земной Безопасности Вадим Полуэктов. Извините, что втравил вашу станцию в неприятности…

— Полноте… — покачал головой Джонатан. — То, что мне удалось узнать сейчас, стоит любых невзгод.

— Так все-таки? — повторил свой вопрос Вадим. — Как вам удалось?

— Он сам вышел на связь… — признался Беркли.

— Он выдал большой текст? — вмешался в их диалог Покровский. — Вы записали его?

— Нет… — растерялся Беркли. — Поймите, Андрей Георгиевич, это было так неожиданно, так внезапно… Он смог ответить лишь на несколько моих вопросов, потом связь необъяснимо оборвалась.

— В таком случае почему вы так уверены, что правильно поняли суть происходившего? — настаивал на своем генерал. — Что он успел передать вам?

— Да всё, всё! Я же специалист, понимаете?! Я задал ему несколько ключевых вопросов, а все остальное можно вывести и так!.. Вадим, — обратился он к Полуэктову, — вы помните ту лекцию, после которой подошли ко мне за разрешением на старт? Да, да, я видел, как вы стояли в проходе у стены и смотрели на голографическую модель Вселенной!

— Помню, конечно.

— Тогда вы должны меня понять! — с жаром воскликнул Беркли.

— Подождите, профессор! Объясняйте для всех! — раздраженно потребовал Покровский.

Через несколько минут, когда немного улеглись эмоции, Джонатан Беркли смог продолжить.

Можно было понять его волнение. По сути, он стал первым, кто получил четкое, точное представление о том, как действительно происходило зарождение жизни во Вселенной.

Наверное, потому голос ученого продолжал дрожать:

— Господа… Вот уже несколько тысяч лет мы изучаем биосферы — сначала Земную, затем и других планет. За это время сделано множество открытий, связанных с эволюцией живой материи, загадкой оставался лишь один, основополагающий вопрос: как возникла первая способная к воспроизводству самой себя органическая молекула?

Ни одна теория до сих пор не выдерживала элементарных опытов. Мы брали неорганические вещества, смешивали их внутри колб, имитируя первобытные атмосферы различных планет, поддерживали в колбах соответствующее давление и температуру среды, пропускали через эту смесь ультрафиолетовое излучение и разряды электричества, но в результате в лучшем случае получали лишь некоторые фрагментарные аминокислоты, которые не могли называться прототипом самой примитивной жизненной формы.

Беркли, волнуясь, облизал пересохшие губы, забыв о бутылке с водой, которую подал ему Вадим.

— Вероятность случайного возникновения жизни настолько мала, что все чаще и чаще мы обращали свой взгляд в царство «мертвой», как было принято считать, материи… Но, господа, если дать определение жизни, — что она такое?

Покровский, к которому был обращен взгляд Джонатана, смог лишь отрицательно покачать головой, как бы утверждая: никто не знает этого определения наверняка.

Беркли немного успокоился, воодушевляясь.

— Определение жизни, причем очень точное, всеобъемлющее, — было дано очень давно, по-моему, еще в двадцатом веке… — объяснил он. — Медников, русский ученый тех лет, сказал буквально следующее: «Когда мы встретим во Вселенной структуру, пусть самого фантастического вида и строения, которая будет способна поддерживать свою целостность и воспроизводить саму себя способом матричной репликации, мы будем вынуждены признать ее живой…»

— Что такое «матричная репликация»? — вполголоса спросил Рорих у Вадима.

— Это «копирование с образца», воспроизводство точной копии с оригинала… — так же тихо ответил ему Полуэктов.

Профессор тем временем продолжил:

— Исходя из этого определения, многие ученые начали поиск иной первичной формы жизни — неорганической. Они рассуждали так: свет и электромагнитный импульс способны хранить и передавать информацию. Они могут в некоторых случаях образовывать стабильные, самодостаточные структуры. На подобных принципах функционируют наши современные мыслящие машины, как фотонные, так и электронные. Но мы, оказывается, не открыли что-то новое — миллиарды лет назад электромагнитный разум уже возник, осознал себя за миллионы световых лет отсюда, в одной из молодых галактик, которая сейчас уже остыла, превратившись в мертвое, лишенное света вещество!