Его большой день - Рудо Мориц

Нашел одно дерево, сделал на нем зарубку и снова по лесу зашагал. Чуть подальше приглянулась мне еще одна ель. Осматриваю ее с верхушки до корня, постукиваю обухом по стволу. «Хороша будет, думаю, как литая. Мост из такого дерева наверняка никакая вода не снесет!»

Загудел ствол от ударов, тут с соседней елки слетела большущая птица и на весь лес как поднимет крик: «Кикики ки… кикики… кик… кикик».

Оказалось — ястреб. Наткнулся я на ястребиное гнездо, хотя вообще-то заметить его трудно.

Птица отлетела недалеко, все кружится у ели и кричит.

«Уж не птенцы ли у нее, раз она гнездо так охраняет?» — подумал я. Осмотрел ель со всех сторон. Птенцов вроде бы незаметно. Значит, в гнезде только яйца.

И тут пришла мне в голову дерзкая мысль: а не сделать ли фотографию с ястреба, и даже не одну: самка на яйцах, а потом — молодые ястребы. Здорово получится.

Задумано — сделано.

В воскресенье захватил я с собой молодого лесника Якубца, и мы чуть свет вместе пошли к старому ельнику. По пути нарубил я охапку елового лапника, взвалил ее на плечо и прямо к той ели, где ястребиное гнездо нашел. Там я достал из мешка топорик, пилку, веревку и кошки, выбрал одно из соседних деревьев, откуда гнездо видать получше, и взобрался на верхушку. Все это мы постарались сделать бесшумно, чтобы ястребиху не спугнуть. С земли виден был только кончик ее хвоста: он из гнезда торчал.

Переставляю я кошки осторожно вверх по стволу. На добрых пятнадцать метров от земли уже поднялся, и тут одна из кошек ударилась о ветку. Фррр! — выпорхнула птица из гнезда. По всему лесу опять слышно: «Кикики-кикикики…»

А я все вверх лезу. Наконец поднялся немного повыше гнезда. Оно было большое, почти плоское, сплетенное из веточек. И в середке — три яйца. Яйца зеленоватые, с еле заметными пятнышками.

Дул слабый ветерок, и вершина ели слегка раскачивалась. Ощущение было не из приятных, честное слово. Но я тотчас же принялся за работу: снял пилку с пояса, отпилил ветку, заслонявшую гнездо. Потом достал из кармана веревку, один конец ее спустил Якубцу и поднял наверх приготовленный еловый лапник. Из этих еловых веток сплел я укрытие. Работа подвигалась очень медленно. Плел-то я одной только рукой, другой держался за дерево. Наконец все было готово. Но гнездо сфотографировать не удалось. Мой аппарат для такого расстояния не годился. Надо было что-то придумать.

А самка ястреба все еще над вершинами елей кружила. Самец, чуть поменьше величиной, тоже парил высоко над лесом. Оба кричали жалобно и угрожающе.

Спустился я на землю, облюбовал еще одну ель между гнездом и моим укрытием. На ней-то я и решил укрепить свой фотоаппарат.

Лесник Якубец молча следил за мной, подавая то, что мне требовалось. Я измерил шагами расстояние между выбранной елью и той, где было сделано укрытие. Расстояние оказалось подходящим для моего аппарата: что-то около восьми метров.

И снова кошки впились зубьями в кору. Не сразу я нашел для аппарата удобное место, чтобы солнечные лучи на объектив не падали. Яркий отблеск мог встревожить птицу… Наконец крепко-накрепко привинтил я к толстому суку подставку аппарата.

На этом приготовления были окончены.

Мы бесшумно отошли от гнезда. Только через несколько дней привыкнут ястребы к моему укрытию на соседней елке…

Я каждый день проходил по этим местам. То нарочно на сухую веточку наступлю, чтобы она громко хрустнула, то кашляну тихонько. Первые дни ястребиха при малейшем шуме с гнезда слетала и принималась кричать. Только на четвертый день она перестала обращать внимание на шум.

Следующее воскресенье выдалось отличное. Зяблики, синички, дрозды, дикие голуби заливались во весь голос. Настоящий лесной концерт. Порой к этому волшебному оркестру примешивался крик сойки.

Ранним утром мы с Якубцем были уже у ястребиною гнезда.

Мне удалось прикрепить фотоаппарат так осторожно, что даже самка в гнезде этого не заметила и не улетела. Но когда я уже спускался, кошка опять зацепилась за ветку. Ястребиха выпорхнула из гнезда.

«Все равно вернешься!» — крикнул я ей вслед и продолжал свое дело.

Влез я к своему укрытию, а сам в зубах держу шнурок, привязанный к спуску затвора.

Устроился я кое-как в своем убежище. Теперь и впрямь все было готово. Якубец нарочно ушел с шумом. Пусть ястребы думают, что поблизости живой души нет. Самка ястреба на яйцах сидела уже довольно долго, вот-вот птенцы вылупятся. Она проводила Якубца из леса веселым клекотом.

И необыкновенная охота началась.

Скоро ястребиха подлетела и довольная села на ближнюю ель. Она потряхивала длинным хвостом и тихонько клекотала. Через некоторое время перелетела к гнезду и села, нахохлившись, на яйца. А клювом их то и дело поправляла под собой.

Затаив дыхание я крепко держал в потной руке шнурок. Жду, а руки и ноги постепенно деревенеют.

Устроилась наконец ястребиха и перестала в гнезде возиться.

Затвор чуть слышно щелкнул…

Как можно скорее, насколько позволяли мне неуклюжие кошки, я поспешил спуститься и тут же подняться к аппарату, в котором таилась редкая добыча. Перепуганная, рассерженная птица со злобным криком взмыла в воздух.

После этого у ястребиного гнезда всю неделю царил полный покой.

В следующее воскресенье при первых лучах солнца мы снова были на месте.

С первого взгляда на подножие ели мы поняли, что не зря пришли. На хвое и в траве вокруг дерева валялось множество объедков: косточки, клочья шерсти, перья. В гнезде оказались два птенца, покрытые белым пухом. Таким же пухом было выстлано гнездо.

Кончил я приготовления, и Якубец ушел. Можно было начинать «охоту».

Самка клекотала высоко над нами. По небу, словно белые перины, плыли облака. Я все время опасался, что как раз в тот момент, когда нужно будет нажать затвор, солнышко спрячется. Да и ветер был посильнее, чем в прошлый раз, — дерево раскачивал так, что у меня замирало сердце.

Но я терпеливо выжидал подходящую минуту. Наконец через добрых полчаса прилетела ястребиха с растерзанным дроздом в когтях. Как только она сядет на край гнезда, тотчас же щелкнет затвор. Но птица опустилась на соседнее дерево и зорко поглядывала по сторонам. Должно быть заметив какое-то мое неосторожное движение, выпустила дрозда из когтей и снялась с места.

Выругался я в душе, но все-таки ждал. Время шло. Только через час решилась мать вернуться к своим детям. И опять принесла им пищу. Птенцы уже беспокойно вертелись, шейки вытягивали и тихонько попискивали.

«Теперь-то она уж непременно на гнездо сядет», — надеялся я, следя за матерью-ястребихой.

А она все-таки не села! Опустилась на соседнюю ель и огляделась по сторонам. Понимала уже, что откуда-то ей грозит опасность. Заметила она что или нет, только добычу выпустила и крыльями опять взмахнула.

Тут уж я вовсе разозлился. Руки и ноги у меня совсем затекли, начали болеть, ноги даже трястись стали.

Что делать? Ждать еще или слезть?

Решил я было спуститься, да, к счастью, еще помедлил. А что, как она сейчас прилетит и еду птенцам принесет? Ястребята все настойчивее кричали. Что сильнее окажется — страх или крик голодных птенцов?

И я продолжал сидеть. В конце концов уже ног своих не чуял. Рука, которой я держался за ель, совсем одеревенела. Но я все ждал и ждал. Вверх тормашками с дерева слечу или редкий снимок все-таки сделаю!

Ожиданию, казалось, конца не будет. Жду час, другой, может, третий, а то и больше.

А птицы нет как нет!

«Не уморит же она своих детенышей голодом!» — думаю.

Из деревни донесся бой часов. Значит, я торчу на дереве уже добрых три часа с половиной. Три с половиной часа торчать между небом и землей! И все ради одного снимка!

Ругаю себя старым дурнем, а сам все сижу. Даже тогда не спустился, когда ястребиный клекот вовсе стих. Мать о птенцах словно позабыла и улетела куда-то очень далеко.

Силы мои уже были на исходе. Но желание сделать необыкновенный снимок превозмогло все. Сжав зубы, держался я на дереве из последних сил.

Право же, я хорошо сделал, что не отказался от своей затеи, не ушел, выдержав столько времени. Вдруг совершенно бесшумно мать молнией упала на гнездо. Птенцы вырвали из ее когтей добычу, и тут же щелкнул затвор моего аппарата.

Победа! И это чуточку ободрило меня.

Теперь я только и думал, как бы поскорей внизу очутиться. Но это не так-то легко было. Конечности мои прямо омертвели, каждое движение причиняло невероятную боль. Сперва я пошевелил руками, попытался ноги размять. В них словно миллионы мурашей сидели. Наконец кое-как кровообращение наладилось, и я стал медленно спускаться с ветки на ветку. Полагался больше на свои руки. Ноги все еще плохо двигались и ничего не чувствовали. Спуск показался мне бесконечным. Переставлю кое-как ноги с ветки на ветку, передохну и снова осторожно спускаюсь, крепко стиснув зубы. Попробовал было думать о редкой добыче. Какой будет великолепный снимок! Но эти мысли мне плохо помогли.