Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу

– Ах, любимый! – Ей всегда нравилось получать подарки, а этот перенес ее обратно в пору девичества. Она бросилась ему на шею и расцеловала. – Ах, я тебя обожаю!

Больше ничего не говорилось о долге в пятьдесят марок, даже позже, когда выяснилось, что ожерелье стоило всего шесть марок, а остальные двадцать девять Ален потратил на нового боевого коня, иноходца для Элин, сокола, новый красный бархатный камзол и разнообразные вина для своего нового погреба. Как она могла выражать недовольство его действиями, когда он так сильно ее любил?

Она согласилась и на то, чтобы уехать на Новый год в Таленсак. Ален нашел человека, который бы стал управляющим вместо Кенмаркока, и отряд выехал в поместье тридцатого декабря, прибыв в Таленсак первого января.

Новый управляющий Таленсака был сыном одного из управляющих лорда Жюля – щуплым, мрачным, хитрым человеком по имени Жильбер. Он был рад уехать из Фужера, где у него не было никаких перспектив, но невзлюбил жителей Таленсака, еще не попав в поместье. Он не говорил по-бретонски, а только двое из четырех слуг, которых Элин захватила с собой, знали французский.

Они приехали в середине дня, в холодном тумане. Проезжая по деревне, они не увидели ни души – но это можно было объяснить непогодой. В зале поместья ярко горел огонь и царил порядок. Слуги поклонились, как положено, а управитель герцога тепло поздравил их со свадьбой. Он поприветствовал и Жильбера – а потом вынужден был повторить приветствие по-французски. Элин предоставила двум управляющим обсуждать свои дела, а сама показала Таленсак его новому владетелю: лошадей в конюшне, гончих на псарне, ястреба и кречета Тиарнана в отдельном помещении, дом, кухни и кладовые, и слуг, которые ими занимались. Ален был в таком же восторге от всего, как она сама, когда Тиарнан в первый раз показал ей свои владения. На несколько часов она поверила в то, что они смогут быть счастливы в поместье.

За обедом ее радость поблекла.

– Похоже, волк нас оставил, – сказал Гральон, обращаясь к Элин, когда они сели за стол.

– Волк? – резко переспросил Ален.

Элин не рассказала ему про волка, пока они были в Фужере: она была слишком занята своим счастьем.

– А ваша дама вам ничего не рассказала? – с улыбкой спросил Гральон. – Похоже, вы нашли, чем ее занять! Когда она в последний раз здесь была, в деревню повадился заходить крупный волк. Он не обращал внимания на все наши капканы и сбивал собак со следа. Нам не удалось поймать этого зверя, но, похоже, мы смогли его отпугнуть.

– Куда он убежал? – спросил Ален.

– Хотите попробовать на него поохотиться, лорд Ален? Конюх Донал проследил его до леса к западу отсюда, в стороне Тремелина.

– Это моя земля, кажется? – сказал Ален. – И у Тиарнана была хорошая свора гончих, так? – Он снова изумился собственному хладнокровию. – Да, думаю, что попробую его убить.

Позже, ночью, когда они лежали в постели, которую Элин когда-то делила с Тиарнаном, она прошептала:

– Ты не должен приближаться к этому волку, Ален! Ты ведь знаешь, что он такое на самом деле. Он опасен!

– Это зверь. И ты права – он опасен. Слишком опасен, чтобы оставить его жить.

Теперь он понял, почему Элин так не хотелось возвращаться в Таленсак. Какая женщина не испугалась бы того, что рядом бродит столь странное существо? Ему давно следовало убить этого волка. Только когдаэто чудовище умрет, она будет в полной безопасности и будет принадлежать ему одному.

Элин лежала неподвижно, устремив взгляд в темноту.

– Ален, – прошептала она, – мне пришла в голову ужасная мысль. А что, если когда его убьют и сдерут с него шкуру, под ней окажется Тиарнан?

Ален долго молчал. Картина превращения Тиарнана возникла в его памяти со странной, далекой ясностью, словно нечто, увиденное во сне. Оно совершилось мгновенно: внутри той волчьей шкуры не было человека.

– Это совсем не так, – сказал он наконец. – Он оставил часть себя под тем камнем у часовни. И потом, если я поймаю его с помощью гончих, с него не сдерут шкуру: она будет так порвана, что уже ни на что не пригодится.

Эта мысль его ободрила.

Элин содрогнулась. Она не испытывала жалости к волку – она была слишком испугана, чтобы такое было возможно, – но она боялась разоблачения.

– Может, нам сжечь его вещи? – прошептала она.

Когда они были в Фужере, Ален тайком показал ей сверток с охотничьим костюмом Тиарнана, завернутым в разрезанный кожаный мешочек. Он не разворачивал его с того дня у часовни Святого Майлона, но теперь кожаный сверток был обернут старой напрестольной пеленой, купленной в церкви, и окроплен святой водой. И сейчас сверток лежал в сундуке с его одеждой, в потайном отделении. Они уже обсуждали возможность сжечь эти вещи. Когда они первый раз тайно встретились после событий у часовни, Ален уговаривал Элин сжечь одежду: он боялся, что если ее обнаружат, то обвинят его в убийстве. Элин его отговорила. Если сжечь одежду, то кто может предсказать, что произойдет с тем невидимым, что было оставлено вместе с вещами? Оно может улететь обратно к своему владельцу. Огонь вряд ли сможет уничтожить нечто, не имеющее веса и формы.

– Ты раньше говорила, что этого делать не надо, – нетерпеливо напомнил ей Ален. – Ведь мы знаем, что он не может превратиться обратно, пока она остается такой, как есть. И мы не знаем, что будет, если мы что-то изменим.

– Да, – прошептала она горестно. – Наверное, это так.

– Я его убью, – пообещал Ален. – Я его выслежу, куда бы он ни ушел. Не бойся. Теперь ему со мной не справиться.

Она повернулась и внезапно страстно приникла к нему.

– Только будь осторожен, любимый! Пожалуйста, пожалуйста, будь осторожен!

В Таленсаке, с тревогой ожидавшем нового владельца, поначалу успокоились, обнаружив, что его интересует только охота на волка. Казалось, что безрадостные ожидания той ночи, когда Кенмаркока посадили в колодки, не осуществляются: Ален даже не стал запоминать имен крестьян их деревни, не то чтобы интересоваться тем, что они делают. Однако новый управляющий вскоре показал себя мерзким человеком. Он требовал, чтобы с ним разговаривали по-французски, а любому, кто обращался к нему на бретонском, давал оплеуху или бил рукоятью небольшого кнута, который всегда носил при себе. А еще он был жадным. Он дожидался, когда крестьянину нужно было отправиться на свадьбу к двоюродному брату или на ярмарку, и требовал, чтобы именно в этот день он явился на отработку на господских землях, а потом с ухмылкой получал мзду за разрешение на отлучку. Даже Юстин Браз был с Жильбером осторожен, потому что управляющий явно был готов назначить самое жестокое наказание за любую провинность, а потом взять деньги за его смягчение. Гадкий человек. Однако положение могло оказаться и более неприятным. В Таленсаке одобряли охоту на волка.