Встретимся через 500 лет! - Руслан Белов

Жеглов криво улыбнулся, сказал:

– На это Лу усмехнулся и спросил: – Чем помочь? Гильотиной?

– Нет. Инъекцией в предплечье, как только это начнется, – ответил ему профессор, – продолжила Генриетта свое повествование. – Неделю вам будет хорошо, как полному сил юноше. Вы обо всем забудете, а по истечении ее почиете во сне.

– Это мне не подходит… – пережив известие, сказал Мартен. – Я вам не красная девица, боящаяся тараканов. Я хочу… Я хочу…

Делу замолк. Лицо его сделалось злорадно-напряженным. Он придумывал себе смерть.

– Чего же вы хотите? – не дождавшись продолжения, спросил профессор. Говорите, я все для вас сделаю. Все что в моих силах.

– Все что в ваших силах? – адская улыбка вмиг завладела лицом несчастного. – В таком случае, я хочу, чтобы вы меня зарезали! Вы, дававший клятву Гиппократа, зарезали! Вы, эскулап великий, не сумевший меня вылечить! Я хочу, чтобы вы пырнули меня скальпелем в печень, под ребро, вы знаете, куда надо пырять! – этот тип вечно оригинальничал, он не мог не оригинальничать.

– Я не смогу этого сделать… – опешил Перен. – Исключено.

– Не сможете? Так наймите кого-нибудь! – захохотал сатанински.

– Вам здесь не марсельский порт! – возмутился профессор. – Где я вам найду убийцу?!

– Это ваше дело. Но я требую, чтобы меня зарезали. В драке, ночью в постели, в парке, где угодно.

– Но почему вы именно этого хотите, почему?! Объясните! – взмолился профессор.

– Все очень просто. Родненькая моя мама с детства кричала мне в лицо, что рано или поздно меня зарежут в вонючей подворотне или дешевом кабаке. И я хочу, чтобы так и случилось. Пусть маменька порадуются пророческой своей удаче, когда вы ей об этом сообщите. И обещаю, нет, клянусь: если вы этого мне не устроите, я переверну верх дном весь Эльсинор.

– Вы сможете перевернуть вверх дном лишь мебель в своей палате, – заявил на это профессор. Мартена держали взаперти из-за его, скажем мягко, буйного нрава.

– Не забывайте, мне терять нечего, – упорствовал Мартен. – И я ужасну весь этот чертов сатанорий. Или просто зажгу его.

– Ну, хорошо, будь по-вашему, – сдался профессор, решив, что потом что-нибудь придумает.

– То-то же! А сейчас я хочу свободы.

Перен возражать не стал. На следующий день Мартен ушел в лес, нашел заброшенную сторожку, принялся в ней обитать. Конечно, он не верил, что профессор выполнит требование, высказанное в запале, и потому придумал план, как его переиграть. И заодно отомстить за то, что тот в течение долгих месяцев последнего года жизни не выпускал его из палаты…

Генриетта замолчала, глаза ее повлажнели.

– И что это был за план?

– Жестокий. Он отомстил профессору, надругавшись надо мной, некогда бывшей его супругой, моей дочерью, ее бывшим мужем и моей…

– Внучкой?

– Вы знаете?! Как?

– Это маленький секрет. Так что был за план?

– Зная, что профессор обожает театр, Мартен придумал поставить для него «Красную Шапочку»…

– Вы обожаете красные шляпки, я знаю. Они, кстати, вам идут.

– Спасибо. Видимо, эта моя склонность и натолкнула его на мысль сыграть именно эту вещь. Он хорошо все продумал, все до мелочей, и сделал так, что Катэр застал его в тот самый момент, когда он насиловал Люсьен в моей постели…

– Ну, хорошо, скажем, я почти поверил. Но Мегре? Вы ведь с помощью этой истории свели комиссара в гроб? Извините, но сведение в гроб и эвтаназия, это две разные вещи, это не синонимы.

– С комиссаром другая история… Как-нибудь в другой раз я вам ее открою.

– В другой раз? Опять привязывать вас к столу, опять гоняться за тараканами, крыс ловить? Нет уж, увольте, я, честно говоря, не очень люблю этих тварей, особенно крыс с их противными голыми хвостами. Да и платьев у вас не хватит на все эпизоды темных сторон эльсинорской истории.

– Как скажете. Мегре к нам поступил с третьим инфарктом, не считая микроинфарктов – одни рубцы на сердце. Профессор его держал, долго держал. Но ко времени смерти Мартена, комиссар сдал морально. На сеансах психоанализа говорил профессору, что боится умереть в постели, что ограда Эльсинора жмет ему сердце, что одолевают ночные видения. Ну, профессор и решил его взбодрить и попросил провести расследование обстоятельств смерти Мартена. Вы знаете, Перен хоть и суров на вид, на самом деле очень мягок, это ему дорого обходится. Вот, например, сцена с вступлением французских войск в Эльсинор. Его же упросили…

– Об этом позже. Рассказывайте о Мегре.

– Хорошо. Профессор поручил ему расследование обстоятельств смерти Мартена, комиссар взялся и повел его весьма рьяно. Как раз в это самое время профессору удалось получить средство, регенерирующее сердце. Если не ошибаюсь, оно получается из каких-то там стволовых клеток. Оно, как и все чудодейственные средства, особенное. Особенное, потому что его надо вводить, в период максимального метаболизма, то есть когда организм и психика больного работают как паровоз на подъеме…

– И вы все вместе сделали его паровозом, и он развалился в самый неподходящий момент…

– Пусть будет так, – сказала Генриетта удрученно.

– Пусть будет. Пока.

– Рассказать теперь о Пуаро?

– Нет. Война войной, а обед по расписанию, сегодня Рабле обещал мне настоящие сибирские пельмени.

– А мышь?

– Что мышь?

– Вы обещали запустить ее мне в трусики.

– Потом. Доверяю ее вам, подкормите, чтоб стала большой и толстой, тогда и запустим.

– Вы знаете, я боюсь вас. Никого никогда не боялась, а теперь боюсь. И это мне по-женски нравиться.

– Не по-женски, по-мазохистки, – плотоядно улыбнулся Жеглов, и пропел, в такт ударяя кончиками пальцев по краю стола:

С тех пор все Бабетты боятся меня —И это, ей-богу, мне больно!Поэтому я – не проходит и дня —Бью больно и долго…

– Вы хотите сказать, что вы со всеми женщинами так?

– Почему со всеми? На всех тараканов не напасешься. Да, вот еще что… Давно хотел спросить. Вы говорили, что умирающий перед смертельной инъекцией получает все, что захочет…

– Да. Все, что захочет.

– Я тоже получу?

– Да. Если захотите. Но вы не умрете. Профессор вас вытащит. Может вытащить.

– Он бог?

– Кое в чем – несомненно.

– А если не вытащит, и я захочу Аляску?

– Получите Аляску. Объясните только, что это такое.

– Это полуостров.

– Получите полуостров.

– Это хорошо, сограждане будут рады. Ну, что, пошли на обед?

– Идите один, мне надо переодеться. Да, а как же баня? – встрепенулась. – Жерфаньон осерчает.

– Как-нибудь в следующий раз. Мне надо подумать, от чего очиститься, а что и поберечь.

– Вы правы. Я тоже об этом подумаю, а потом сходим вдвоем, да?

– Да. Обещаю. Ну что, пока?

– Пока. Я буду думать о вас.

– Я тоже. О ваших показаниях.

Помахав ей пальчиками, Жеглов пошел к двери.

– Вы забыли меня развязать! – прокричала растерянно вслед.

– Ах, да, – вернулся, развязал путы, посмотрел на покрасневшие запястья, сказал виновато:

– Ну и зверь же я… – и вышел вон.

11. Крути, Ронсар, крути

Шел мокрый снег. Ветви сосен, придавленные тяжестью отходящей зимы, покрякивали от натуги. Ослепленные белизной статуи, пялили бельма на повсеместно белый свет; под одной из них Падлу кого-то охмурял. Жеглов шел, думая, не перегнул ли он палки с этой женщиной. «Нет, не перегнул, – решил он, неплохо ведь все вышло, как в кино. Вышло бы по-другому, шел бы сейчас, красный от баньки и со стыда. Эти француженки… Передок у них слабый, да, слабый… чуть что – юбки в сторону. А это кто такой? Ронсар? Похоже он».

Впереди – согбенная спина вся в снегу – шел Жак Ронсар. Это был тихий малозаметный тощенький человечек, которого Шарапов, первый остряк санатория, называл Тенью отца Гамлета. Поравнявшись с ним, Жеглов увидел, что Ронсар сосредоточенно крутит заводную головку карманных часов.

– А! Это вы, капитан? Прекрасная погода, не правда ли? – не прерывая своего занятия, обернул Ронсар к нему лицо.

– Хорошая погода, самое то, – согласился Жеглов. – А у вас, я вижу, часы на несколько суток отстают?

– Отстают? Да нет, они идут секунда в секунду. Просто я хочу поскорее оказаться в две тысячи шестисотом году.

– Ну и как? Движется дело? – капитан понял, что беседует с отъявленным пациентом профессора Перена.

– Да, движется. Вот вчера был восемьдесят восьмой год, а сейчас уже восемьдесят девятый.

– А сколько часов в день вы этим занимаетесь?

– Вы хотите подсчитать, сколько времени мне надо будет крутить стрелки, чтобы оказаться в две тысячи шестисотом?

– Вы схватываете на лету.

– Мне удается заниматься этим не более шести часов в сутки, – заморгал Ронсар. – Ведь надо еще принимать процедуры – им несть числа, есть, спать хоть немного, да и пальцы теряют чувствительность. И поэтому я достигну своей цели только лишь через три месяца.