Встретимся через 500 лет! - Руслан Белов

пружинисто прошелся по комнате. Вернулся к ней, резким рывком разодрал платье от ворота до подола. Увидел вторую пару грудей, не удостоенную бюстгальтером, присвистнул. Женщина продолжала сидеть, заинтересованно глядя.

– Интересные сиськи носила буржуазия, – проговорил, сладив с оторопью. Рванул платье на себя. Повертел трофей в руках. Разорвал на ленты. Сказал вслух задумчиво:

– Куда бы тебя привязать?..

Вдруг рассмеявшись заразительно, стал рассказывать:

– Знаешь, Гена, у нас в России, анекдот такой есть. Поймал, значит, заяц лису на кладбище, – а ты ведь лиса, ой, лиса, – и стал к кресту могильному привязывать. Лиса встревожилась, спрашивает:

– Ты, что, хочешь меня распять?

– Нет, раз десять! – ответил заяц.

Генриетта юмора не поняла.

– Ну, понимаешь, по-русски «распять» звучит так же, как «раз пять».

– Пошлый анекдот. А что касается счета, думаю, вы до двух не досчитаете, хотя и много говорите.

– Смотря что стану считать. Если твои косточки – до двухсот дойду. Однако хватит разговоров. Пожалуй, я тебя к столу привяжу, больше некуда а то.

Жеглов подошел к обеденному столу, стоявшему у стены под картиной, на которой напряженно целовалась обнаженная парочка, вытащил его на середину комнаты, взял женщину на руки, – та жеманно прижалась, – водрузил на стол, снял чулки и туфельки, напевая:

– Конец простой – хоть необычный, но досадный:Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, —И начал пользоваться ей, не как Кассандрой,А как простой и ненасытный победитель, —

привязал руки-ноги к ножкам. Затем постоял, оценивая свой труд. Генриетта тем временем думала, из каких соображений этот человек в своем речитативе упомянул греков и Кассандру. Не узнал ли он чего о ее Подземном Мире, о мире Астарты-Афродиты? Нет, пожалуй, нет.

– Ну и как вам? Удобно? – спросил Жеглов тем временем участливо.

– Было бы вам удобно, – сверкнула в ее глазах скабрезная искорка. Если она и страшилась чего, так это того, что этот новый русский не превзойдет старого, не превзойдет Мартена. Тогда, может быть, ей станет скучно, и вечер станет зряшным.

– Обо мне не беспокойтесь, – махнул рукой. – Как-нибудь слажу.

– В таком случае, если вам не трудно, подложите мне под голову подушку.

– Ту, с дивана? – посмотрел на последний, усеянный разного рода подушечками.

– Нет, принесите из спальной.

– Понимаю! – подмигнул, и скоро кокетливая подушка с кружевной оторочкой позволяла женщине наблюдать за прошеным мучителем без напряжения. Тот к тому времени попивал коньяк, рассматривая подошвы ее ступней, удивительно розовые для зрелой женщины.

– Думаю, инсталляция созрела, – сказал, допив. – Теперь дело за инструментами.

– Иголки в серванте, в круглой коробочке.

– Спасибо, я потом посмотрю. У вас в доме имеется что-нибудь вроде кухоньки?

– Вы проголодались?!

– Нет. Но там наверняка есть разделочный нож, чесночный пресс или что-нибудь вроде.

– Если вы нанесете мне тяжкие телесные повреждения, то остаток жизни проведете в смирительной рубашке, будьте уверены, – поджала губки.

– Да нет, какие там телесные повреждения, я чуть-чуть. Вы что, не отметили, что в нашем представлении не хватает динамики и резких звуков, экшена, как сейчас говорят?

– Кухня там, – указала подбородком.

Подошел к столу. Выпил рюмку. Ушел, закусывая пластиком сыра. Вернулся ни с чем. Довольный. Встал у стола. Показал женщине кулак. Сказал, подленько улыбаясь:

– Догадайся с трех раз, что в нем?

– Знаете, уважаемый инквизитор, я уже начала скучать, – сказала правду.

– В нем таракан, большой таракан. Я положу его вам в трусики.

Подмигнув, молниеносным движением боксера сунул кулак в обещанное место, разжал пальцы. Насекомое, оказавшись в кудрявом лесу, нервно задвигало всеми шестью ногами. Генриетта завизжала, задергалась. Стол заходил ходуном.

– Как вы болезненно воспринимаете это маленькое насекомое… – вынул руку, прошелся ладонью по животику. – Боитесь, заползет в половую щель? Вряд ли. Хотя, кто знает, может, он самец.

Женщина зарыдала. В бане звонко уронили тазик на мраморный пол.

– Выньте, его выньте, умоляю! – попросила сдавленно, попросила, ненавидя Жерфаньона (последний, давно приложивший ухо к стене, услышал эти слова и немало озадачился).

– Я там еще кусочек сыра в мышеловку положил, думаю, кульминации нашей драмы долго ждать не придется.

Генриетта замолчала, расширившиеся ее глаза смотрели на кухонную дверь. Раздался резкий щелчок. Мышеловка сработала.

– Шустро! – расцвел Жеглов. – Вы пока тут пообщайтесь с насекомым, а я за мышкой сбегаю.

Ушел на кухню, сделав крюк к столику с коньяком. Вернулся с мышеловкой – в ней бесновалась серая мышь.

– Ух, ты какая! В трусики хочешь? Нет уж! Сначала – прелюдия. С нежными поцелуями, трогательными прикосновениями, и прикусыванием мочки нежного ушка.

Сунул руку в мышеловку. Вскрикнув, мигом вынул. Посмотрел на подушечку среднего пальца. На крапинки крови.

– Да ты не мышь, сученок! – воскликнул удивлено. – Ты, оказывается, крыса, то есть крысенок!

Вытерев кровь о скатерть, покрывавшую стол, посмотрел на Генриетту с неподдельным сочувствием:

– Вот это ты попала!..

Женщина обезумела. Пыталась кричать, но горло, схваченное спазмами, выдавало клекот. Он продолжал юродствовать: достал таки крысу, взял за хвост, поднес к ее лицу, запел драматическим голосом:

Услышьте нас на суше —Наш крик все глуше, глуше, —И ужас режет душиНапополам…

Генриетта затихла, затравленные ее глаза обречено смотрели на дергавшуюся крысу.

– Ну, что, будем сотрудничать со следствием? – поднес животное к самому лицу.

Она закивала. – Да-да-да!

– А говорила: иголки, плетка, побои. Нет, это маловысокохудожественно, как говорил наш выдающийся писатель Зощенко. Ты как в себя будешь приходить? На столе или за столом?

– За столом, – сказала она.

– Хорошо. Но руки я тебе свяжу. На всякий случай, чтоб поделом не зарезала.

Через десять минут Генриетта сидела за столом в красном облегающем платье и красной же шляпке – их Жеглов нашел в гардеробе. Руки ее были связаны в запястьях.

10. Все смогла пережить

– Вы жестоки, – сказала она, выпив с руки Жеглова коньяку.

– Цель оправдывает средства. К тому же я предполагаю, что вы заслуживаете большего, может быть, даже гильотины. Как там звали вашу королеву, которой головку снесли? Не Генриеттой случаем?

– Чепуха. У нас нет смертной казни. Ее звали Марией Антуанеттой. Дайте мне сыру, – мысли женщины бегали как мыши в клетке.

Жеглов дал. Она съела ломтик. Он сказал, радуясь, что пьян в самую меру:

– Обожаю кормить с рук. Еще чего-нибудь?

– Я съела бы мяса. Большой кусок.

– Это потом. Я пожарю вам с кровью. Нашу мышку.

– А вы мне понравились. Люблю людей, идущих напролом. Сейчас мало таких.

– Хорошо, что вдовавсе смогла пережить,пожалела меняи взяла к себе жить, —

пропел Жеглов.

– Вы все поете и поете. Вы что, певец?

– Я и певец, и артист, и, как оказалось, еще и мастер заплечного жанра. Вот только жизнь вкривь и вкось…

– Наркотики? Водка? Женщины? – спросила с живым интересом.

– И наркотики, и водка, и я сам.

– Что сам?

– Да понимаешь, среди людей живем. Всем нравишься, все друзья, а сам себе не нравишься и не друг.

– Профессор все поправит. Доверьтесь ему.

– Ну-ну. Доверишься ему, а он выпотрошит. Зачем ему моя рыхлая печень? Сердце с рубцами? Удивляюсь.

– Чушь. Что такое эвтаназия, знаете?

– Знаю. Это когда больных убивают из жалости. Что, Мегре и Пуаро были смертельно больны?

– Да. В нашу клинику переводят лишь смертельно больных. Потому и говорят, что она ближе к небу, чем любая другая. И Перен делает все, чтобы они умерли счастливыми. С их разрешения, разумеется.

– И Делу был смертельно болен?

– Да. У него была альтернатива. Умереть через год в нетерпимых муках как Марта Эмбер, страдавшая так громко, что весь Эльсинор вымаливал ей смерть у Господа, или…

– Вас позабавить своей кончиной.

– Он получил все, что хотел, – нахмурилась.

– Что именно?

– Свободу. И мы терпели.

– Что вы терпели?

– Рассказать по буквам?

– Нет, по слогам.

– Хорошо. Год назад профессор сказал Мартену, что болезнь его остановить не удалось, и через шесть или семь месяцев он умрет в адских муках. И потому он хотел бы ему хоть чем-то помочь…

Жеглов криво улыбнулся, сказал:

– На это Лу усмехнулся и спросил: – Чем помочь? Гильотиной?

– Нет. Инъекцией в предплечье, как только это начнется, – ответил ему профессор, – продолжила Генриетта свое повествование. – Неделю вам будет хорошо, как полному сил юноше. Вы обо всем забудете, а по истечении ее почиете во сне.