Богатство - Майкл Корда

– Кто-то п о д н и м а е т спрос.

– Арабы. Нью-Йоркская арбитражная группа. Да мало ли кто. Новые деньги всегда означают новых коллекционеров.

– Арабы, мой мальчик, покупают картины импрессионистов, и прячут их, потому что их религия запрещает изобразительное искусство. Если поедешь в Эр-Рияд, тебя как-нибудь отзовут в сторонку и покажут своего тайного Гогена, точно также, как викторианский хозяин показал бы в своей библиотеке тайный кабинет с порнографией. Не представляю, чтоб они стали коллекционировать современную живопись. Большие "ню" – вот что им нравится.

Он улыбнулся и замахал рукой высокому человеку, который прошел мимо без малейших признаков узнавания.

– Мой старый друг Джон Фейрчайлд, – заявил Голдлюст. – Я должен позвонить ему пока я здесь, иначе он никогда меня не простит.

Он перенес внимание на меню и приступил к заказу. Голдлюст Был посвящен в рыцари королевой, для которой определял подделки в королевских собраниях картин, но титул не избавил его от привычки стремиться попользоваться выгодой обеда за чужой счет.

– И, поскольку мы коснулись этого предмета, мой мальчик, – пробормотал он, изучив список вин через монокль в золотой оправе и заказав на гнусавом французском дорогостоящий кларет, – я все думаю, что существует акула, которая заглатывает мелкую рыбешку, – продолжал он. – Кто-то заплатил четверть миллиона ф у н т о в – не долларов, заметьте себе! – за триптих Венэйбла Форда. Три огромных панели, друзья мои, просто з а л я п а н н ы е краской, и все.

– Музейная вещь, – веско обронил Саймон, с задумчивым выражением лица. Алекса не сомневалась, что он никогда не слышал ни о картине, ни, само собой, о художнике. Обычно она готовила для него информацию, так что он всегда мог проявить достаточно знаний, но в данном случае он был захвачен врасплох.

Голдлюст впился в булочку, как человек, сорвавшийся с голодной диеты, и цапнул своими толстыми пальцами другую.

– Интересно, что ты это сказал. Мне следовало догадаться самому. Конечно, из-за размеров, а не качества, если это слово применимо к такой мазне. Где еще можно повесить такую вещь, к р о м е музея?

– У множества людей большие дома, – сказала Алекса. Она прекрасно знала, кто купил картину – ее цветная фотография лежала на столе Артура Баннермэна, и Алекса не преминула прокомментировать, какой нелепой ее считает, к его раздражению.

– Анонимный покупатель, – произнес Голдлюст. – Множество вещей приобретается сейчас "анонимным покупателем", и все они, в конце концов, похоже, находят пристанище где-то в Нью-Йорке. Думаю, вы двое способны дать ключ к его личности. – Темные глаза не отрывались от Алексы.

– Ходят разные слухи, – не моргнув, сказала она, с трудом удержавшись, чтобы не покраснеть. Тайны хранить она умела хорошо, а вот лгать – плохо. Молчание казалось наилучшим выходом, поэтому она покачала головой.

– Слухам – грош цена, – вмешался Саймон.

– Только не в мире искусства – там они стоят миллионы. Вот возьми, к примеру, человека, который хочет построить новый музей. Что ему нужно в первую очередь?

– Много денег, – предположила Алекса.

Голдлюст осклабился, дабы показать, что у него тоже есть чувство юмора.

– Ему нужен советчик. Кто-то, прекрасно знакомый с миром искусств. Кто-то, скажем так, не только способный заложить основы уникальной коллекции, но, в конце концов, управлять ею. Конечно, такие люди на улице не валяются. – Он подозвал официанта. – Побольше хлеба и масла. Я не могу есть устриц без хлеба с маслом… Такой человек также должен быть космополитом. – Он дал Алексе как следует оценить его самоуничижительную улыбку. – Знакомым со многими культурами. Гражданином мира.

– Человека с такими качествами найти не просто.

Голдлюст тщательно вытер губы, затем салфеткой промокнул лоб.

– Совсем не просто, – согласился он. – С подобной задачей мог бы справиться я сам, но в моем возрасте, с моей загруженностью… – Он скромно вздохнул. – Эта должность должна очень хорошо оплачиваться, чтобы удовлетворить меня. Но, конечно, в конце концов, возможность сделать вклад в культуру – это главное. Искусство ведь не просто коммерция, правда? Конечно, при определенных обстоятельствах я мог бы принести себя в жертву, если б на меня достаточно жестко надавили.

– С чего вы взяли, что мы можем помочь? – спросил Саймон. – м ы-т о не строим музей, в конце концов.

Голдлюст изучал поставленную перед ним тарелку с пристальностью истинно голодного человека: утка, картофельные оладьи, артишоки по-иерусалимски. Он сделал глоток вина и прикрыл глаза, словнов молитвенном экстазе. Когда его посвятили в рыцари, в артистическом мире некоторые острили, что девизом на щите сэра Лео должно быть "Лучше поздно, чем никому", но его подлинный талант заключался не в том, чтобы делать деньги, а чтобы жить за счет других. Ел он быстро, словно опасался, что тарелку у него в любой момент могут отобрать.

– Новый музей, – сказал он с набитым ртом. – Если вдуматься, это исключительно амбициозное предприятие. Сколько всего их было? Я имею в виду – серьезных, имеющих шанс выстоять как ведущие культурные институты? Центр Помпиду, конечно, но это было осуществлено французским правительством – попытка сделать неофициальную культуру официальной. Музей Гуггенхейма? Но это было почти тридцать лет назад. Музей Нортона Саймона? – Он пожал плечами. – Очень мило, но не вполне серьезно, и в любом случае – он на Западном Побережье, туристический аттракцион, Диснейленд искусств. Серьезный музей должен иметь цель, он не может быть просто супермаркетом с картинами, с парком скульптур вместо парковочной стоянки, иначе стоит ли утруждаться. И он должен находиться в огромном метрополисе, ибо это стимулирует творчество. Требуется человек с необычайной проницательностью, дабы создать нечто, способное выстоять десятилетия, возможно, века, и дать ему способность расти и изменяться.

Он вычистил тарелку корочкой хлеба и нервно оглянулся на десертный поднос в дальнем конце зала, чтобы убедиться, что он еще там.

– Не многие богачи обладают таким качеством. Возьмем, скажем, Артура Баннермэна. Обладает ли он таким даром? Иные говорят, что да. А вы как думаете?

– Представления не имею, – сказал Саймон.

Сэр Лео наградил его иронической улыбкой, намекающей, что представления Саймона, даже если бы у него были, его не интересуют.

– Я спрашиваю в а с, милая девушка, – сказал он, похлопав Алексу по руке.

– Мне? А мне откуда знать? Я встречалась с ним всего пару раз.

– Вот как? А, шоколадные пирожные, да, mit Shlag, naturlich, [28], и кофе эспрессо, спасибо. Возможно, бренди. Хенесси Пять Звездочек вполне подойдет, я думаю. Возвращаюсь к Артуру Баннермэну. Ходят слухи, что его видели в городе с очень красивой молодой женщиной. И он, как я слышал, танцевал с в а м и на балу в Метрополитен Музее.

– Это никого, кроме меня не касается, сэр Лео, – твердо сказала она. – Я едва его знаю.

– Конечно, дорогая. И я отнюдь не собираюсь на вас давить. Уверяю вас. Возможно, эти слухи неверны. Возможно, его видели с другой девушкой, или даже н е с к о л ь к и м и девушками… Действительно, с чего бы такому богатому человеку, как Баннермэн, знаться только с одной девушкой? Однако, если бы вы вдруг достаточно хорошо его знали, вы могли бы замолвить за меня словечко, вот и все. Позвольте мне быть откровенным до конца – не вижу смысла в ложной скромности – я – самый подходящий человек для этой работы.

– А я буду последней, кого он спросит, – сказала она.

– Что ж, кто не рискует, тот не выигрывает, верно? – Голдлюст откинулся и радостно обозрел зал. – На следующей неделе я уезжаю, – сообщил он.

– Обратно в Лондон? – спросил Саймон с нотой облегчения в голосе.

– Увы, не в Лондон. Боюсь, что в Каракас. Именно.

– А что там в Каракасе? – спросила Алекса, пытаясь припомнить, столицей какой страны он является.

– Ну, во-первых, деньги. Венесуэла – член ОПЕК, не забывайте. Где нефть, там новые деньги, а где новые деньги, там люди, которые хотят приобрести картины, – Голдлюст заказал сигару и устроил небольшую церемонию, тщательно выбирая и зажигая ее. Он с удовольствием затянулся, его толстые пальцы с наманикюренными ногтями сжимали сигару с удивительным изяществом, но взгляд темных глаз был осторожен, словно у него все еще что-то было на уме. – Любопытная страна – Венесуэла, – сказал он, выпуская колечко дыма.

– Да? – заметила она. – Я мало о ней знаю.

– По странному совпадению, семья Баннермэнов имеет там много интересов, в основном, агрикультурных. К тому же, сын Артура Баннермэна служит там послом.

Алекса кивнула, изображая вежливый интерес. Она гадала, к чему он клонит.

– Полагаю, я буду часто с ним видеться, – продолжал Голдлюст с многозначительной улыбкой. – Пан-Американский Институт устраивает там выставку современного американского искусства. Государственный департамент этим озабочен, с тех пор как русские в прошлом году послали туда балет. Конечно, лучще балеты, чем ракеты, но это похоже на объявление культурной холодной войны. Посол Соединенных Штатов, естественно, будет почетным директором выставки, поэтому мне придется с ним обедать. Разумеется, мы с ним старые друзья. Я очень хорошо знаю его бывшую жену, прелестную Ванессу, не могу себе представить поездку в Париж, не повидавшись с ней…