Теплая птица - Василий Гавриленко

            Снова – палец в кровь. Поперек щек, по носу, от уха до уха… У меня не было возможности посмотреть в зеркало, но, судя по всему, на моем лице после манипуляций отца Никодима вспыхнул кровавый крест…

            -Верно служи Лорд-мэру, конунг.

            -Служу Лорд-мэру! – отозвался я.

            -Пей.

            Отец Никодим протянул мне кружку. Едва теплая. Пить человеческую кровь? В Джунглях я много раз слышал о каннибалах и всегда содрогался от омерзения… Что делать, черт подери? Выплеснуть содержимое кружки в рожу «попугая» - и бежать.

            Я представил: тысяча стволов нацеливается на бегущего человека и начиняет его свинцом. Некрасивое зрелище, но не оно образумило меня. Я, как и прежде, вспомнил Христо, вспомнил Марину, вспомнил Снегиря. Как там выразился отец Никодим – «польется вино»?

            Это было отвращение, это была тошнота. Я пил отвращение и тошноту. Вкус крови…

             Сдерживая позыв на рвоту, я протянул главе ОСОБи пустую кружку.

            -Ну, ты даешь, - удивленно проговорил тот. – Достаточно было сделать небольшой глоток…

            Что ж ты раньше не сказал, гнида?

            Ни на кого не глядя, я вытер губы рукавом – на рукаве остался широкий черный след. Шеренги стрелков стали редеть: представление закончилось. В воздухе замельтешили крупные снежинки.

            -Конунг, - отец Никодим хлопнул меня по плечу. – Теперь – к Рустаму. Надо отпраздновать твое провозглашение. Тушенки пожрем.

               Слово «тушенка» прорвало плотину. Перегнувшись в три погибели, я блевал. Блевал долго и мучительно, гораздо мучительнее, чем при отравлении зеленкой. Лишь после того, как во рту у меня не осталась даже слюны, а желудок зазвенел пустотой, я распрямился.

            -Полегчало? – заботливо осведомился глава ОСОБи.

            -Угу.

            -Ну что ж, тогда едем.

            На плацу, кроме меня, отца Никодима и двух особистов не было уже ни души. Стрелки разбрелись по теплым баракам – есть тварку, пить зеленку и, конечно, трепаться по поводу сегодняшнего провозглашения. Пусть треплются, говножуи.

            В машине было тихо. Отец Никодим достал из кармана янтарные четки и задумчиво перебирал их, глядя на проплывающую за окном Вторую Военную Базу.

            Взглянул на меня, щелкнул четками и, подбросив их на ладони, спрятал обратно в карман.

            -Ахмат, давно хотел спросить у вашего брата, каково это - быть конунгом?

            -Ваш крест, ведь вы знаете, что я лишь двадцать минут, как конунг.

            -Да я не об этом, - досадливо отмахнулся отец Никодим. – Что ты чувствуешь? Эйфорию, мандраж?

            Что я чувствую? Чувствую, что по уши в дерьме - вот что чувствую.

            -Пожалуй, эйфорию. Легкую.

            Отец Никодим засмеялся.

            -Легкая эйфория – это прекрасно. Это что-то из чувственного арсенала бывших… Ты ведь знаешь о существовании бывших, Ахмат?

            Странный, если не глупый, вопрос. Как можно не знать о бывших, если все кругом говорит о них?

            -Знаю, ваш крест.

            -Так вот, - глава ОСОБи потянулся, достав длинными ногами чуть ли не до спины шофера. – Я в свое время весьма увлекался бывшими, их, так сказать, культурой. Ты не поверишь, но легкой эйфории в этой культуре уделялось значительное место. Впрочем, бывшие предпочитали использовать термин «любовь»… Выходит, ты чувствуешь любовь, Ахмат.

            Сидящий, как истукан, особист вдруг прыснул со смеху. Спина шофера пришла в движение. Отец Никодим, скаля зубы, хлопнул меня по плечу:

            - Ну и рожа у тебя – камень! Ведь это шутка, Ахмат, всего лишь шутка.           Я засмеялся через силу. Шутка?! Мне почудилось, что глава ОСОБи знает про меня и Марину…

             -Ты спрашиваешь, куда мы едем? – вспомнил отец Никодим. – А мы уже приехали…

            Перед нами - одноэтажное здание из серого кирпича с шиферной крышей и заколоченными окнами.

Внутри пахло табаком и зеленкой. За грубо сколоченными столами – люди. Шум жующих челюстей, стук кружек о дерево, разговоры, крики, смех. На нас – ноль внимания. По бетонным ступенькам мы спустились на заплеванный пол.

Только сейчас нас, наконец, заметили. Крики и смех смолкли. Глаза, глаза, глаза… Как я не плавлюсь под этими взглядами?

-Отец здесь, - словно шелест осенних листьев.

-Рустам! – крикнул особист из свиты отца Никодима.

Откуда-то (словно из-под бетонного пола) вынырнул желтолицый верткий мужичок с голым торсом: невысокий и костлявый. Он благоговейно склонился перед главой ОСОБи.

-Прошю, ваш крест. Столик свободна.

Рустам поспешил стереть со стола расплывшуюся лужу зеленки.

Мы, то есть Отец, шофер, два особиста и я, уселись на стулья. Кажется, стулья прибиты к полу: на случай, если накачанные зеленкой и кокаином стрелки вздумают вышибать друг из друга мозги.  Я успел заметить: посетители имеют на рукавах нашивку в виде серпика луны - нашивку конунга АМР. Бар для высшего командования?

-Пожалюста, ваш крест.

Рустам поставил на стол горшок с чем-то дымящимся (запах - можно  язык проглотить), бутылку зеленки.

-Рад услюжить… Это большой честь… Вам… И ваши друзья…

Голос Рустама заметно дрожал, и без того узкие щелки глаз превратились в едва заметные ниточки.

-Ладно, - миролюбиво произнес отец Никодим. – Накладывай жратву.

Рустам помешал половником в горшке и выложил на тарелку нечто коричневое, расплывающееся. Отец Никодим взял двумя пальцами тонкое, похожее на червя, волокно и отправил в рот. По лицу его расплылась блаженная улыбка.

-Что это? – проговорил я, когда Рустам опрокинул полный черпак в мою миску.

-Вареные глисты.

Вареные глисты? Это похуже крыс. Я совсем сник.

Отец Никодим засмеялся.

-Ну, я пошутил. Конечно, это тварка, томленая в горшке с сахарином и зеленкой. Фирменное блюдо Рустама.

Какой, однако, шутник глава ОСОБи.

            Я с некоторой опаской выудил из миски «червя»… Вкусно.

            Отец Никодим, улыбаясь, смотрел на меня.

            -Нравится?

            -Да, ваш крест, - вполне искренне отозвался я.

            -Это хорошо.

            Глава ОСОБи принялся задумчиво разглядывать свои ногти. Длинные, желтоватые.

            -Это хорошо, - повторил он. – Как думаешь, для чего я привел тебя сюда?

            -Вы оказали мне честь, празднуя со мной мое провозглашение, ваш крест.

            Он невесело засмеялся.

-Да, разумеется, праздник…  Но одновременно, это – поминки.

            Поминки? Что он имеет в виду? По спине пробежал холодок…

            -Это поминки по нашему знакомству, Ахмат, - сказал отец Никодим, выбивая пальцами дробь по столу. – Так уж вышло… Ты теперь конунг, а конунги редко пересекаются с особистами, и тем более с главой ОСОБи. У них своя жизнь, по большей части протекающая в Джунглях, - зачистки, марш-броски, учения… - он на секунду умолк. – А ведь жаль. Жаль, что Лорд-мэр определил тебя в конунги…

            Кажется, я это уже слышал…

            -Жаль, ваш крест.

            А ведь мне и вправду жалко! Этот человек – ублюдок, он убил Бориса просто потому, что ему так захотелось, но … Но в отношении меня отец Никодим был добр. Пока… Люди, пожившие в Джунглях, падки на доброту.

            Длинное ругательство огласило подвал. Я оглянулся. К нашему столу нетвердой походкой приблизился краснорожий конунг. 

            -Особисты, мать вашу! Мудаки е…ные!

            Отец Никодим растянул губы в улыбке, отправляя в рот очередного «червя». Его адъютантам такая невозмутимость была не под силу.

            -Ты чего кукарекаешь, петушок? - сквозь зубы процедил один из особистов. – Иди еще зеленки выпей.

            -А ты не указывай, что мне делать, -  конунг и вправду едва ворочал языком. – Вы, особисты, горазды указывать, сидя на базе или в Цитадели.

             Он сплюнул на пол длинной зеленой лентой и обратился к своим собратьям, сидящим за столами.

            – Кто-нибудь видел в Джунглях особиста? А?

            Тишина. Настороженные взгляды. Судя по всему, другие посетители заведения еще не настолько упились, чтобы дать волю языкам.

            -Вот и я не видел, - согласился с пустотой выпивоха. -  Никогда, б…дь, не видел! Но на допрос в ОСОБь меня приводили, и не раз. По какому, спрашивается, праву?!

            Конунг размахнулся. Собирался ли он ударить отца Никодима, либо просто стукнуть кулаком по нашему столу – осталось для меня загадкой. Через мгновение дебошир лежал на заплеванном полу. Я сидел у него на спине, локтем прижимая седоватую голову к полу.  На столах зазвенели миски.