Тчаи: Сага странствий (переработанный перевод) - Джон Вэнс

— Так или иначе, у местных жителей странные порядки, — заявил капитан. — Однако я, как ни стараюсь, не пойму, откуда вы родом. Вы какой-то... необычный человек.

— Я путешественник, — ответил Рейш. — Странник, если хотите.

— Для путешественника вы зачастую слишком уж невежественны. Ну, неважно — перед нами лежит Гозед.

Они приближались к острову, который, казалось, становился все выше, вырисовываясь четким силуэтом на фоне ярко-синего неба. Глядя в сканскоп, Рейш различил полосу, идущую вдоль берега, где у деревьев были срезаны листья и обструганы стволы, так, что они казались кривыми. На каждом располагались одна, две или несколько круглых хижин. Под деревьями простиралась полоса безукоризненно чистого и разровненного серого песка. Анахо осмотрел селение через сканскоп.

— Все почти так, как я ожидал.

— Тебе что-нибудь известно об острове? По словам капитана, здесь кроется тайна.

— Никаких тайн. Уроженцы Гозеда — очень набожные люди, они поклоняются морским скорпионам, обитающим в прибрежных водах. Это твари ростом с человека или даже больше — по крайней мере, мне так говорили.

— Почему тогда хижины расположены так высоко?

— Ночью скорпионы выходят из моря, чтобы размножаться; они откладывают свои яйца в какое-нибудь живое существо, чаще всего в женщину, которую жители специально оставляют на берегу. Потом вылупляются личинки и заживо пожирают свою носительницу, которую называют «мать богов». На последней стадии, когда боль и религиозный экстаз доводят ее до исступления, она бежит по берегу и бросается в море.

— Не очень-то приятная религия.

Субдирдир кивнул.

— Но кажется, она нравится обитателям Гозеда. Им ведь ничего не стоит в любое время сменить ее. Полулюди вообще очень склонны к подобного рода извращениям.

Адам не сдержал улыбку, и приятель с удивлением посмотрел на него.

— Могу я узнать, чему ты радуешься?

— Мне пришло в голову, что субдирдиры относятся к «Высшей расе» так же, как жители острова к своим скорпионам.

— Не вижу никакого сходства, — сухо ответил Анахо.

— Очень просто: и эти бедолаги, и вы стали жертвами существ, которые используют людей в корыстных целях.

— Вот еще! — пробормотал Анахо. — Во многих отношениях ты самый большой путаник из всех, с кем мне приходилось иметь дело. — Он быстро отошел от Рейша и встал на носу корабля, глядя вдаль.

«Постоянный нажим действует на субдирдира, постепенно расшатывает веру», — подумал Адам.

«Варгаз» осторожно приблизился, прошел вдоль полосы заросших водорослями скал и бросил якорь. Капитан сел в шлюпку и отправился на берег; пассажиры наблюдали, как он говорил с группой совершенно нагих и бледнокожих мрачных мужчин. На них были только сандалии, и головные повязки на иссиня-черных волосах.

Договорившись с островитянами, капитан вернулся. Через полчаса к кораблю подошли две большие лодки; лебедками на борт подняли несколько тюков волокна и связки канатов, а местным спустили упаковки и ящики с товарами. Спустя два часа «Варгаз» поднял якорь, поставил паруса и вышел в открытое море.

После ужина пассажиры уселись на палубе под фонарем, мерно раскачивающимся на высокой рее, и начали беседу о жителях острова Гозед и их странной вере. Вал Дал Барба, супруга Пало Барбы и мать Хейзари и Эдве, заявила, что их ритуал несправедлив.

— Почему бывают только «матери богов»? Почему эти здоровенные мужчины с каменными физиономиями сами не остаются на берегу, чтобы стать, скажем, «отцами богов»?

Капитан ухмыльнулся.

— Очевидно, они считают себя недостойными такой чести.

— У нас в Мургене подобные вещи немыслимы, — возмущенно заявил торговец. — Мы платим немаленькую сумму нашим жрецам, и они полностью отвечают за то, чтобы умилостивить бога Висму. Мы можем жить спокойно, ни о чем не думая.

— Весьма разумная система, — одобрил Пало Барба. — А мы в этом году записались в приверженцы пансогматического гносиса — очень приличная и достойная почитания религия.

— Она мне нравится гораздо больше, чем Тутеланик, — заметила мать семейства. — Один раз помолишься — и свободен целый день.

— Тутеланик — ужасная скука, — поддержала ее Хейзари. — Столько зубрежки! А помнишь ужасное «вызывание душ», когда жрецы вели себя невыносимо нагло? Пансогматический гносис нравится мне намного больше!

Дордолио снисходительно рассмеялся.

— Вы предпочитаете не уделять слишком много времени религии. Я с вами вполне согласен. Конечно, учение яо до некоторой степени синкретично, вернее, в течение цикла все стороны Невыразимого получают возможность проявить себя, так что время от времени мы переживаем критическое отношение к разным духовным системам.

Анахо, до сих пор обиженный сравнением Рейша, повернулся к нему.

— Ну хорошо, а что нам скажет наш несравненный эрудит Адам Рейш? Какие теософские знания может он разделить с нами?

— Никакие, — ответил Адам. — Или очень немногие. Мне кажется, что человек и его вера составляют единое целое. Существует нечто неизвестное. Каждый проецирует его на собственное мировоззрение и наделяет свое творение присущими ему желаниями и качествами. Тот, кто объясняет избранную им религию, в принципе объясняет самого себя. Когда фанатику противоречат, он чувствует угрозу существованию и отвечает насилием.

— Интересно! — заметил торговец. — А как же атеист?

— Он не проецирует на мироздание никакого образа и просто принимает тайны космоса такими, как они есть, не испытывая потребности надевать на них человекоподобную личину. Иначе ему придется воспринимать все, созданное им самим для удобства понимания, как нечто непреложное, и он перестанет быть атеистом.

Капитан поднял выше свой бокал, любуясь алым вином, прозрачным под лучом фонаря, и опустошил его одним глотком.

— Возможно, вы правы, но вряд ли кто-нибудь изменит убеждения под влиянием ваших доводов. Я знавал многих людей. Проходил возле башен дирдиров, гулял в садах синих часчей и видел замки ваннэков. Я знаю, каковы на самом деле эти существа и подвластные им люди — ублюдки. Я путешествовал по всем континентам Тчаи, имел тысячу друзей и тысячу женщин, я убил тысячу врагов. Мне знакомы обычаи яо, бинтов, валалуки, шемолеи, степных кочевников, жителей болот, островитян, людоедов Раха и Кислована. Я вижу разницу между ними, но вижу и сходство. Все хотят приобрести как можно больше — и в конце концов умирают. Исключений нет. Мой бог? Старый добрый «Варгаз»! Да, именно так! Как и утверждает Адам Рейш, мой корабль — это я. Когда «Варгаз» стонет, взбираясь на штормовые волны, я вздрагиваю и стискиваю зубы. Когда он скользит по темной воде под розовой и голубой лунами, я играю на флейте, повязываю себе лоб красной лентой и пью вино. Мы с «Варгазом» служим друг другу, и в тот день, когда он погрузится в пучину, я отправлюсь туда же за ним.