Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

Наконец, он нашел ответ, причем такой простой и милый, что впоследствии не одно поколение гавайцев добродушно улыбалось, слыша это мудрое распоряжение Эбнера. А улыбались они потому, что понимали, насколько оно верно и понятно. Этот закон был рассчитан на весь опыт племен, живших на тропическом острове, и из всех мелких дел, которые Эбнеру удалось довести до конца, пока он жил на Мауи, эти слова запомнились и были любимы всем народом. Этот закон гласил: "Не занимайся любовью ни с кем, если это наносит кому-то вред".

В понедельник утром Эбнер представил Маламе свои простые и справедливые законы, и она принялась изучать их. Два или три постановления она вычеркнула, посчитав их вмешательством в частную жизнь людей, но все остальное ей понравилось. Затем она вызвала к себе двух служанок, и три громадные женщины, одетые в платья из тонкого китайского шелка, в шляпах с широкими полями, составили процессию, возглавляемую двумя барабанщиками, ещё двумя туземцами с морскими раковинами и четырьмя с жезлами, украшенными желтыми перьями. В шествии принял участие Келоло с восемью полицейскими, Кеоки, Ноелани и глашатай, обладавший удивительно громким голосом. Эбнер и Иеруша оставались в своем доме, поскольку считалось, что законы составляли сами гавайцы для своего же острова.

Забили барабаны, пронзительно загудели морские раковины, и эти звуки понеслись во все стороны сквозь густые листья деревьев коу. Малама и её служанки двинулись вперед, мимо большого рыбного пруда, затем по пыльной дороге, вдоль которой располагались дома вождей, и к центру городка. Когда вокруг этой красочной процессии собиралось около сотни человек, сбегавшихся со всех сторон на дробь барабанов, Малама приказывала всем молчать, и только глашатай громко объявлял:

– Слушайте новые законы Мауи! Нельзя убивать! Нельзя воровать! Нельзя спать ни с кем, если при этом кому-либо причиняется вред!

Барабанная дробь возобновлялась, а сраженные услышанным туземцы так и оставались на своих местах. Те отцы, которые зарабатывали на жизнь только тем, что отвозили своих дочерей на иностранные суда, попытались поспорить с Келоло и что-то объяснить ему, но он жестом приказал им замолчать, а сам отправился дальше, вслед за процессией.

Возле небольшого пирса Малама вновь остановилась. Четыре раза протрубил рожок, созывая всех моряков, которые находились в это время на берегу. Пришли даже два капитана и, держа свои фуражки в руках, встали немного поодаль, прислушиваясь к удивительным словам, которые все так же бодро выкрикивал глашатай:

– Морякам запрещается бродить в Лахайне по ночам! Девушкам запрещается плавать на китобойные суда!

– Боже мой, – забормотал один из капитанов. – Кто-то за это все здорово поплатится.

– Уверен, что эту чертовщину выдумал миссионер, – пророчески усмехнулся второй.

– Господи, спаси миссионера, – проговорил первый и побежал обходным путем в лавку Мэрфи. Но едва он успел сообщить собравшимся там ошеломляющие новости, как перед питейным заведением появилась сама Малама со своими служанками и помятыми бумагами, на которых были изложены новые законы острова. На этот раз, как только барабанная дробь стихла, перед кабачком Мэрфи были провозглашены два дополнительных закона:

– Девушкам отныне запрещено танцевать обнаженными в винной лавке Мэрфи. С сегодняшнего дня алкоголь гавайцам продавать не разрешается.

Загудели рожки, забили барабаны, и процессия удалилась. Итак, законы были прочитаны, и теперь Келоло должен был следить за тем, чтобы они строго выполнялись всеми жителями острова, а также моряками прибывающих в Лахайну судов.

Той же ночью в городе начались беспорядки. Матросы с нескольких кораблей разгуливали по улицам и дрались с полицейскими Келоло, которые не могли оказать буянам достойного сопротивления. Девушек выхватывали прямо из постелей и, против их воли, волокли на суда. Около полуночи группа из пятидесяти матросов и местных торговцев собралась возле дома миссионера и начала сыпать проклятья в адрес Эбнера Хейла.

– Это он придумал новые законы! – завывал какой-то матрос.

– Это он уговорил толстуху принять их! – кричал другой.

– Надо повесить этого негодяя-недомерка! – раздался чей-то голос, и в толпе послышался одобрительный ропот.

Правда, сразу никто ничего предпринять не решился. Затем один из матросов начал бросать камни в сторону травяной хижины, и один рикошетом влетел в комнату, никому при этом не нанеся вреда.

– Давайте спалим эту проклятую хижину! – отчаянно за вопил кто-то.

– Мы покажем ему, как вмешиваться в наши дела!

– Выходи сюда, проклятый червяк! – попытался спровоцировать Эбнера здоровенный матрос.

– Выходи! Выходи! – бушевала толпа, но Эбнер продолжал лежать на полу, сжавшись в комок и прикрывая своим телом Иерушу и обоих детей, на тот случай, если буяны вздумают снова атаковать его жилище с помощью камней.

Время шло, и проклятия продолжали сыпаться в ночи, как и прежде. Однако к утру толпа начала понемногу рассеиваться, и как только взошло солнце, Эбнер отправился за советом к Келоло.

– Это была страшная ночь, – покачал головой большой алии.

– Мне кажется, что следующая будет гораздо хуже, – за метил дальновидный священник.

– Может быть, нам стоит отменить новые законы? – предложил Келоло.

– Ни за что! – рявкнул Эбнер.

– Мне кажется, нам следует посоветоваться с Маламой, – кивнул Келоло, но когда они подошли к её дому, то обнаружили, что большая толпа местных жителей уже собралась возле травяного дворца. Они высказывали Алии Нуи все свои страхи и опасения, и только теперь Эбнер понял, насколько великой была эта женщина во всех отношениях.

– Малама сказала вам, – упрямо произнесла она, – что слова являются законами. Я хочу, чтобы в течение часа вы привели сюда капитанов всех судов, которые сейчас стоят у нас на рейде. Пусть они придут ко мне!

Когда появились американцы, грубоватые, сильные и симпатичные ветераны китобойного промысла, она заговорила на английском:

– Этот закон я вам дала сама. И лучше вам думать так.

– Мэм, – вступил в разговор один из капитанов, – мы приплываем в Лахайну уже более десяти лет. Мы всегда вели себя здесь прилично, и нам нравился ваш порт. Но теперь я и предположить не могу, что может произойти дальше.

– Это я могу вам сказать! – в волнении Малама снова перешла на гавайский. – Вы будете слушаться моих законов и повиноваться им!

– Но нашим матросам нужны женщины, – попытался объяснить положение вещей один из капитанов.

– И вы также буяните и деретесь на улицах Бостона? – потребовала ответа Малама.

– Если речь идет о женщинах? Разумеется, – утвердительно кивнул капитан.

– Но если полицейский остановит вас, разве он будет не прав? – настаивала Малама.

Капитан, которому надоела эта бесполезная беседа, выставил свой указательный палец и, погрозив им, прогремел:

– Мэм, на этом жалком острове пусть ни один полицейский даже не пробует остановить моих матросов!

– Наша полиция обязательно остановит вас! – парировала Малама. Затем она резко изменила свой тон и заговорила с капитанами просительно: Подумайте сами, мы же – очень маленькая страна. Нам очень хочется вырасти и стать заметными в современном мире. Для этого мы стараемся измениться. И я считаю, что наши девушки не должны плавать на ваши корабли. Да вы и сами понимаете это. И вы должны первыми помочь нам.

– Мэм, – прорычал все тот же недовольный капитан, – вас ждут большие неприятности.

– Значит, так тому и быть, – тихо ответила капитанам Алии Нуи, закончив на этом разговор.

Келоло хотел пойти на уступки и отменить все новые законы. Кеоки тревожился о том, что в городе будут большие беспорядки, и предвидел крупные разрушения. Ноелани призывала мать к соблюдению предельной осторожности, но Малама заупрямилась. Она отправила письма во все дальние районы, чтобы созвать всех крупных алии. Затем Малама лично осмотрела новый форт и проверила, насколько прочны его ворота, после чего заявила Келоло:

– Сегодня ночью будь готов к сражению. Капитаны правы. Нас ждут большие неприятности.

Но когда туземцы разбрелись по своим делам, и никто не мог больше проследить за действиями Маламы, она вызвала к себе Эбнера и напрямую спросила его:

– Как ты считаешь, правильно ли мы поступаем?

– Безусловно, – уверил её миссионер.

– Будут ли сегодня большие неприятности?

– Боюсь, что да, – вынужден был признать Эбнер.

– Тогда получается, что мы все-таки поступаем неправильно, – настаивала Алии Нуи.

И тогда преподобный Хейл рассказал ей десяток притч, описанных в Ветхом Завете, когда сторонникам Господа Бога приходилось сталкиваться и сражаться с крупными и сильными врагами. Когда он закончил свое повествование, то поинтересовался :