Российская школа бескорыстия - Евгений Харламов

Сестры милосердия

Перед отправлением в Крым женщины-сестры милосердия проходили краткосрочную подготовку в Петербургской медико-хирургической академии под руководством хирурга Н.И. Пирогова, который считал, что создание общины сестер милосердия – дело нужное, их женский такт чувствительность, заботливость помогут раненым легче переносить их страдания, а нравственный контроль сестер милосердия будет более действенным, чем разного рода комиссии.

6 декабря 1854 г. он пишет: «Дней 5 тому назад приехала сюда Крестовоздвиженская Община Елены Павловны, числом до 30, и принялась ревностно за дело; если оне так будут заниматься, как теперь, то принесут, нет сомнения, много пользы. Оне день и ночь попеременно бывают в госпиталях, помогают при перевязке, бывают и при операциях, раздают больным чай и вино и наблюдают за служителями и за смотрителями и даже врачами. Присутствие женщины, опрятно одетой и участием помогающей, оживляет плачевную доль страданий и бедствий».

В конце 1854 г. в Севастополь прибыла также группа женщин-сердобольных вдов, обитательниц Петербургских и Московских вдовьих домов, находившихся под покровительством императрицы Александры Федоровны. Обученные уходу за больными, они «с материнской почтительностью» ухаживали за «защитниками тамошних твердынь». «…Лучшим свидетельством их самоотвержения служит то, что 12 вдов кончили свое существование» в Севастополе среди напряженных госпитальных трудов, «вследствие истощения сил и заразы».

Чтобы добраться до места назначения, нужны были силы и терпение. «От Перекопа усталые женщины тащились на волах и верблюдах, довольствовались сухим хлебом. А в Севастополе их встречали орудийный грохот, кровь ручьями, ядовитая вонь гангренозных бараков, изувеченные люди и великий Пирогов в облепленных грязью сапогах и солдатской шинельке».

Присутствие в палатах заразных больных во время эпидемии тифа для женщин означало риск заболеть самим. В госпиталях работали все, включая высокородных начальниц. Некоторые из них, например сестры Шперлинг, Аленина, Джановская и Эрберг, заразились и умерли от тифа. Дежурные или перевязывающие сестры оказывали помощь доктору во время операций: делали наркоз, следили за пульсом, прижимали сосуды при сильных кровотечениях. По отчетам, сестры Бакунина, Назимова и Шимкевич овладели хирургическими приемами настолько, что сами могла производить операции, получив на то разрешение.

Идеальным типом медсестры, по мнению Н. И. Пирогова, была Екатерина Михайловна Бакунина. Она наравне с хирургами работала в операционной и уходила последней из госпиталя, работая день и ночь. Она была последней сестрой, 27 августа 1855 г. ушедшей из Севастополя через понтонный мост на Северную сторону.

Екатерина Михайловна Бакунина (1812–1894) родилась в семье дворянина – губернатора Петербурга. В 1854 г. ей было 42 года. Ее желание стать сестрой милосердия встретило сильную оппозицию родных и знакомых. На ее первый запрос из Петербурга (жили они в Москве) пришел очень сдержанный ответ, на что она ответила: «Когда дочь Бакунина, который был губернатором в Петербурге, и внучка адмирала Ивана Логиновича Голенищева-Кутузова желает ходить за матросами, то странно кажется отказывать ей в этом». И ее приняли.

Желая испытать себя, она стала ежедневно посещать «самую гнусную» из московских больниц.

Приехав в Петербург, получила приглашение ко двору Великой княгини Елены Павловны и жила во дворце в ее покоях. Ей доверили 3-й отряд сестер милосердия. Готовясь к работе в Крыму, они посещали операции в клинике. «Некоторые доктора надо мной смеялись, – писала она в своих воспоминаниях, – говорили: «Что это за сестра милосердия, которая ездит на перевязку в карете!»» 21 января 1855 г. отряд Бакуниной начал работу на театре военных действий в бараках осажденного Севастополя. В феврале 1855 г. ее назначили сестрой-начальницей всей Общины. На этом посту Бакунина оставалась вплоть до 1860 г. Она ездила по всем военным госпиталям Крыма и «сделалась примером терпения и неустанного труда для всех сестер Общины».

В здании Дворянского собрания был создан перевязочный пункт. Сюда свозились раненые, операции производились круглосуточно, невзирая на то, что рядом рвались снаряды. В эти минуты никто не думал о смерти – только о спасении раненых.

«…Огромные танцевальные залы беспрестанно наполнялись и опоражнивались; приносимые раненые складывались вместе с носилками целыми рядами на паркетном полу, пропитанном на целые полвершка запекшеюся кровью; стоны и крики страдальцев, последние вздохи умирающих, приказания распоряжающихся громко раздавались в зале. Врачи, фельдшера и служители составляли группы, беспрестанно двигавшиеся между рядами раненых, лежавших с оторванными и раздробленными членами, бледных, как полотно от потери крови и от сотрясений, производимых огромными снарядами; между солдатскими шинелями мелькали везде белые капюшоны сестер, раздававших вино и чай, помогавших при перевязке и отбиравших на сохранение деньги и вещи страдальцев…

…Постоянно приносимые на главный перевязочный пункт раненые в обязательном порядке предварительно осматривались, где прямо на месте решалось, можно ли некоторым спасти жизнь или же считать их безнадежными. Раненые после проведенной операции передавались в руки сестер милосердия, возглавляемых Бакуниной. Безнадежные отправлялись в дома Гущина и Орловского, где сестры милосердия своим уходом и уважением к ним облегчали их страдания. Велик и высок был долг сестер по уходу за такими ранеными. Ведь им поручались и последнее желание, и последний вздох умирающих за отечество!» – писал Н. И. Пирогов.

От непривычного климата – постоянной перемены холодной погоды на сырую и ветреную, а также от чрезмерной нагрузки и напряжения почти все сестры милосердия переболели. 17 из 160, находящихся в театре военных действий под руководством Н. И. Пирогова, умерли. Многие страдали от тифозной горячки, некоторые из них были ранены или контужены. Но все они, «перенося безропотно все труды и опасности и бескорыстно жертвуя собою для достижения предпринятой цели…служили на пользу раненых и больных».

Но чиновничьи притеснения сплошь и рядом задавливали деятельность защитников, чинили препятствия, мешающие осуществлению правильной стратегии. Многие офицерские чины были недовольны и открыто говорили о недальновидности и промахах руководства, а также ненадлежащей организации дела. В то время в Петербург отсылались ложно-восторженные донесения, скрывающие истинное положение дел. «Куда-нибудь уехать в глушь, – писал Н. И. Пирогов, – не слышать и не видеть ничего, кроме окружающего, теперь самое лучшее. Если прислушаешься, то голова идет кругом от всех глупостей и безрассудностей, которые узнаешь».