Российская школа бескорыстия - Евгений Харламов

«Мы можем молчать, мы можем внутренне молиться, мы можем увидеть, что нужно человеку, и можем не бояться его страха. Он почувствует, что мы не боимся. И поэтому, возможно, он раскроется нам, и таким образом одиночество его будет меньше, и он будет чувствовать, что в человеке, который рядом с ним, есть место для его горя, и поэтому его горя будет вполовину меньше… я думаю, что все, что мы можем «делать», – это прежде всего, спокойно побыть вместе с человеком».

Что делать, что сказать, когда человек тяжело болеет? Владыка Антоний Сурожский дает такой совет: «Если у меня нет слов, нет знаний, но у меня есть ласка, у меня есть тепло, я этим могу поделиться… если просто пожалеть и приласкать, тогда все сделаешь… надо уметь молчать, побыть, надо раскрыть сердце».

Антоний Сурожский говорил, что «пустая болтовня, пустословие, к которому прибегают и родные, и врачи в том случае когда человек умирает и нет средств, чтобы ему помочь, – это словно ширма, к нему прибегают для своей защиты, чтобы защититься от необходимости быть правдивым, истинным. И если говорить о том, как помочь безнадежно больному, то прежде всего надо принять факт, что мы все умрем. И быть серьезным, и научиться молчать, чтобы спокойно оставаться с этим больным. Больше всего ему помогает способность врача или близкого сесть и побыть с ним: я ничего не могу делать, кроме того, чтобы прийти, сесть и ждать. Что будет, то будет, и то будет на пользу».

«…когда человек серьезно болеет, он нуждается в теплоте хотя бы одного человека, в осознании, что он рядом с тобой, что ты не один переходишь туда. Умирать одному в одиночестве, даже если он находится в коме, очень страшно. Но надо быть осторожным и не вмешиваться своими чувствами, не переливать свои страхи и эмоции. Надо научиться думать… о человеке, который уходит. Держать его за руку, чтобы последнее, что больной будет чувствовать, – это прикосновение руки близкого и его голос. Даже когда человек без сознания, никогда не говорите над ним лишнего, – он все слышит. И когда родные говорят ему, что они его любят, что он жил достойно – это не напрасно – он все слышит и не может ответить».

«Человек, который умирает, глубоко чувствует молитву людей вокруг него – молитва как образ заступничества… «Господи, прими его, и будь с ним!» Можно молиться без слов, лучше не вслух, стоять пред Богом с этим человеком в глубоком молчании, приняв в свое сердце его боль и страдания». Владыка Антоний говорил, что часто люди больше нуждаются в тишине, чем в словах. Но для этого надо научиться не бояться встретиться с чужим горем.

В своей книге «Школа молитвы» Антоний Сурожский делится с нами своим духовным опытом: «Иногда мы молимся о человеке, которого любим и который в чем-то нуждается, а мы не можем ему помочь. Очень часто мы не знаем, что именно нужно, не находим слов для того, чтобы помочь, даже и самому любимому. Иногда мы знаем, что ничего нельзя сделать, кроме как пребывать в молчании, хотя мы готовы жизнь свою отдать, лишь бы только помочь. В таком состоянии духа мы можем обратиться к Богу, все передать Ему и сказать: «Боже, Ты знаешь все, и любовь Твоя совершенна; возьми же эту жизнь в Твою руку, сделай то, что я жажду сделать, но не могу».

…Любовь, которую выражают наши молитвы, не может быть напрасной;…любовь сильнее смерти.

Нам надо всегда помнить слова Антония Сурожского: Самый важный человек на свете – тот, с которым вы общаетесь в данный момент; и самое важное дело в жизни – сейчас сделать для этого человека то, что нужно. Тогда наша жизнь сделается счастливей и радостней, потому что помогая другому, помогаешь себе сам.

Глава IV. Отдаю свое сердце людям

Самоотверженные женщины России

Еще в Древнерусском государстве понимали необходимость помощи больным и раненым. Князь Мономах говорил своим подданным: «Не оставляйте больных без помощи». Эту миссию долго выполняли монахи. Так, например, в Троице-Сергиевой лавре была устроена больница, при осаде Москвы поляками в 1611 г. монахи подбирали на полях сражений раненых, приносили в обитель, обеспечивали им уход, давали кров и еду. Началом общественной помощи больным и раненым послужила благотворительная деятельность Федора Михайловича Ртищева, который основал «Кружок ревнителей благочестия». Приюты, организованные им с 1650 г., устраивались по подобию троице-сергиевой больницы. Его дворовые собирали немощных, недужных на улицах и привозили в приют, где люди содержались до полного выздоровления. Хотя Ф. М. Ртищев и был дворецким, окольничим и главой ряда приказов, но предпочитал держаться подальше от царского двора, отличался редкой скромностью, имел сердце доброе и сострадательное. На свои средства он открыл ряд больниц, богаделен, где содержались старики, инвалиды, слепцы, за которыми ухаживали в основном только мужчины.

Официально женщины были допущены к уходу за больными со времени правления Петра I. Так, в 1715 г. указом императора были учреждены воспитательные дома, где предписывалось служить только женщинам, в обязанность которым вменялся уход за больными детьми. Через год в «Уставе воинском» были введены положения, касающиеся участия женщин в помощи раненым: «Рядовые солдаты в поле и кампаниях от великих трудов и работы в болезни часто впадают и при жестоких акциях ранены бывают. Того ради есть потребность построить полевой лазарет в деревне, или городе, или в некоторых палатах. Лазарет возглавляет особый госпитальный инспектор, доктор, священник, лекарь, с доброю полевою аптекой и с некоторыми подмастерьями». Согласно новым правилам нескольким женщинам и одному здоровому солдату полагалось обслуживать 10 больных. Но женский уход в госпиталях сначала ограничивался стиркой и приготовлением пищи.

И, тем не менее, присутствие женщин в обществе солдат считалось бесстыдством, поэтому в 1722 г. Петр I предписывал в госпиталях Петербурга, Котлина, Ревина иметь по одной «старице» с помощницей для присмотра за работницами и бельем. Считалось, что старушка, монахиня или «добрая замужняя жена» могла гарантировать сохранение нравственности.

С 1735 г. «старице» полагалось «упомянутых работниц держать в крепком призрении, чтобы ни единая из них не могла разговаривать с молодыми холостыми лекарями и учениками, так и с больными, или с караульными солдатами или с надзирателями, и накрепко смотреть, чтобы другие женщины в госпиталь не входили».

Немногие женщины могли решиться служить в госпиталях, постоянная работа среди мужчин считалась позором, сюда шли солдатки. В середине XVIII в. лечебнице Семеновского полка для ухода за больными, наряду с солдатскими женами, пробовали нанимать вольных женщин, но они уходили, едва начав работу, в гражданские больницы женщины устраивались охотнее. Так, в штате Екатерининской больницы на 150 коек состояли главный медик, лекарь, два его помощника, 24 сиделки из мужчин и женщин. В отчетах за 1785 год отмечалось: «Для приготовления пищи, для мытья белья и содержания в чистоте постелей имеется при госпитале довольно солдаток и пристойная им плата производится. Оные употребляются к услужению больным, для которых по роду болезней их присмотр приличен».