Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918) - Ю Фельштинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приведем текст этого документа полностью, в том его виде, в каком он хранится в архиве:
"Лето 1918 года. Москва
Письмо Блюмкина (эсера, убившего графа Мирбаха)
Копия
В борьбе обретешь ты право свое1
Уваж[аемый] товарищ!
Вы, конечно, удивитесь, что я пишу это письмо Вам, а не кому-либо иному. Встретились мы с Вами только один раз. Вы ушли из партии, в которой я остался. Но, несмотря на это, в некоторых вопросах Вы мне ближе, чем многие из моих товарищей по партии. Я, как и Вы, думаю, что сейчас дело идет не о программных вопросах, а о более существенном: об отношении социалистов к войне и миру с германским империализмом. Я, как и Вы, прежде всего противник сепаратного
мира с Германией, и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир каким бы то ни было способом, вплоть до единоличного акта, на который я решился...2
Но кроме общих и принципиальных моих, как социалиста, побуждений, на этот акт меня толкают и другие побуждения, которые я отнюдь не считаю нужным скрывать -- даже более того, я хочу их подчеркнуть особенно. Я -- еврей, и не только не отрекаюсь от принадлежности к еврейскому народу, но горжусь этим, хотя одновременно горжусь и своей принадлежностью к российскому народу. Черносотенцы-антисемиты, многие из которых сами германофилы, с начала войны обвиняли евреев в германофильстве, и сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и за сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особенное значение. Я, как еврей и как социалист, беру на себя совершение акта, являющегося этим протестом.
Я не знаю, удастся ли мне совершить то, что я задумал. Еще меньше я знаю, останусь ли я жив. Пусть это мое письмо к Вам, в случае моей гибели, останется документом, объясняющим мои побуждения и смысл задуманного мною индивидуального действия. Пусть те, кто со временем прочтут его, будут знать, что еврей-социалист не побоялся принести свою жизнь в жертву протеста против сепаратного мира с германским империализмом и пролить кровь человека, чтобы смыть ею позор Брест-Литовска.
Жму крепко Вашу руку и шлю Вам сердечный привет Ваш...2 (подпись Блюмкин)"3
ПРИМЕЧАНИЯ К ПРИЛОЖЕНИЮ ПЕРВОМУ
Лозунг эсеровской и левоэсеровской партии.
Отточие документа.
Columbia University Libraries. Bakhmeteff Archive. Ms Coll Aleksinskii.
Blumkin Iakov, Moscow, Summer 1918, To [Grigorii Alekseevich Aleksin
skii?], ms. 1, 3p. (copy by Aleksinskii). Указание архива на то, что
письмо, возможно, было написано Алексинскому, является безуслов
ной ошибкой. Алексинский никогда не был членом партии левых
эсеров или эсеров.
ПРИЛОЖЕНИЕ ВТОРОЕ ЯКОВ БЛЮМКИН
Карьера Блюмкина-чекиста началась лишь в апреле 1919 года, лишь когда он явился с повинной в киевскую ЧК. На Украине, уже амнистированный, Блюмкин наладил контакт с отрядом Каховской, той самой, которая подготовила убийство Эйхгорна. Однако в отряде вскоре узнали, что Блюмкин сотрудничает с ЧК и доносит на своих сопартийцев. Эсеровский товарищеский суд, разбиравший обвинение, Блюмкина в предательстве и его связях с ЧК, "не установил, что Блюмкин не предатель", и приговорил его к смертной казни. По постановлению эсеровского суда в первой декаде июля 1919 г. на Блюмкина произвели покушение, но неудачно: Блюмкин отделался ранением.1 После выздоровления Блюмкина приняли в союз эсеров-максималистов, организацию, фактически стоявшую на большевистских позициях. И вскоре этот "отъявленный авантюрист" и "террорист", как писала о нем Свердлова,2 поступил на службу в киевскую ЧК, где, кажется, снова руководил отделом контрразведки.
В 1920 году, вероятно летом, Блюмкин вернулся в Москву, чтобы начать учебу в военной академии Красной армии. Его возвращение не осталось незамеченным для германской дипломатической миссии,3 и из Берлина потребовали объяснений. Теперь уже большевикам нельзя было сослаться на то, что они не могут "поймать" Блюмкина. И советское правительство оказалось в затруднительном положении. Но что было еще хуже, забытый всеми вопрос об убийстве германского посла вновь всплывал на поверхность со всеми неприятными для большевиков
последствиями. Им было что скрывать. И Троцкий в секретном послании Ленину, Чичерину, Крестинскому и Бухарину первым забил тревогу:
"Необходимо принять предупредительные меры в отношении дурацкого немецкого требования удовлетворения за графа Мирбаха. Если это требование будет официально выдвинуто, и нам придется войти в объяснения, то всплывут довольно неприятные воспоминания (Александровича, Спиридоновой и проч.). Я думаю, что, поскольку вопрос уже всплыл в печати, необходимо, чтобы откликнулась наша печать и чтобы тов.Чичерин в интервью или другим порядком дал понять немецкому правительству,., что, выдвинув это требование, они впадают в самое дурацкое положение. Газеты могли бы высмеять это требование в прозе и стихах, а по радио отзвуки дошли бы до Берлина. Это гораздо выгоднее, чем официально объясняться на переговорах по существу вопроса".4
И немцы, не желавшие идти на ухудшение советско-германских отношений, отступили.5 Блюмкин так и остался жить в Москве, уже на следующий год формально вступил в партию большевиков,6 и время от времени представлялся еще не знавшим его германским дипломатам не иначе, как убийца Мирбаха.7 Позднее, уже выпускник военной академии, Блюмкин "прославился участием в жестоком подавлении грузинского восстания", затем работал в Монголии, где "во главе ЧК он так злоупотреблял расстрелами, что даже ГПУ нашло нужным его отозвать".8 В 20-е годы Блюмкин служил в военном секретариате Троцкого, организовал несколько провокаций.9 Однако круг интересов Блюмкина к этому времени "расширился". В 1923 г. началось издание трехтомного труда Троцкого "Как вооружалась революция". Могло ли быть большей иронией то обстоятельство, что "подбор, критическая проверка, группировка и правка материала" первого тома этого издания производилась Блюмкиным.10 Как писал Троцкий,
"судьбе было угодно, чтобы тов. Блюмкин, бывший левый эсер, ставивший в июле 1918 г. свою жизнь на карту в бою против нас, а ныне член нашей партии, оказался моим
сотрудником по составлению этого тома, отражающего в одной своей части нашу смертельную схватку с партией левых эсеров".11
Во второй половине 1920-х годов Блюмкин работал резидентом ГПУ в странах Ближнего Востока, вербовал агентов в Сирии, Палестине, Хиджазе и Египте. Как агент с особой миссией, он обладал неограниченной властью в Константинополе. Он въехал в Палестину с паспортом на имя Султана Заде и странствовал по Востоку до июня 1929 г. Его шефы, Менжинский и Трилиссер, считали его незаменимым работником. Но так было лишь до тех пор, пока он не попал в опалу...
Сведения о последних месяцах жизни Блюмкина весьма противоречивы. Вероятно, перед своей последней поездкой в Турцию Блюмкин связался с только что вернувшимся из сибирской ссылки Радеком и сообщил ему о своем намерении посетить высланного в январе 1929 года в Турцию Троцкого, проживающего на Принцевых островах. Александр Орлов, один из руководителей советской контрразведки, сбежавший на Запад, пишет, что Радек тут же донес Сталину о беседе с Блюмкиным. И Сталин поручил Ягоде выследить, с кем будет встречаться в Турции Блюмкин. С этой целью к Блюмкину, не отличавшемуся особым аскетизмом, прикомандировали секретаршей сотрудницу ОГПУ Лизу Горскую, к которой Блюмкин питал когда-то романтические чувства. Но, оказавшись нестойким мужчиной, Блюмкин остался истинным чекистом и ничего Лизе не рассказал. Тогда Сталин решил прекратить игру. Блюмкина вызвали в Москву для доклада и арестовали по дороге в столицу.12
По словам другого сбежавшего на Запад ответственного сотрудника ГПУ, шефа Восточного отдела и резидента ОГПУ в Константинополе Г. Агабекова, арест Блюмкина произошел в Москве следующим образом:
"Агенты... прибыли на автомобиле к квартире Блюмкина примерно в час ночи, когда Блюмкин в сопровождении Горской входил в свой автомобиль. Почувствовав неладное, Блюмкин приказал шоферу ехать как можно быстрее. Автомобиль последовал за ним и его пассажиры произвели несколько выстрелов. Тогда Блюмкин
неожиданно приказал шоферу остановиться, повернулся к своей компаньонше и сказал: "Лиза, ты предала меня". Затем он вышел наружу и, обратившись к сипящим в машине агентам, сказал: "Не стреляйте, я сдаюсь".13 Троцкий считал, что Блюмкина выдал Радек. Он, в частности, показал, что встречался с Блюмкиным в Константинополе летом 1929 г.:
"В Константинополе он... встретил на улице моего сына... Он пригласил его в свою комнату в гостинице... Блюмкин сказал: "Я повидаю старика". Мой сын пришел ко мне и сказал: "Он повидает тебя". Я сказал: "Абсолютно невозможно. Слишком рискованно". Он настаивал, и поэтому я согласился [встретиться], тайно. Он [Блюмкин] уехал в Россию, в Москву. Радек вернулся из Сибири капитулянтом. Он [Блюмкин] полностью доверял Радеку... Блюмкин... посетил Радека... Он сообщил ему по своей собственной инициативе, что он встречался со мною... Радек немедленно донес на Блюмкина в ГПУ..." 14