Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

Несмотря на все игры и шпионов, Кричевская не такая уж важная птица… Ее арестуют. Дальше, как говорят французы, дежа-вю.

Генерал-майор Полонский в телефонном разговоре выразительно намекнул Гольцову, что пора закругляться с «европейскими каникулами» и возвращаться к трудовым будням, предоставив всему идти своим чередом.

Георгий его уговорил:

— Владимир Сергеевич, еще день-два! Я хочу увидеть финал своими глазами!

— А если она пять дней не выйдет на связь?

— Обещаю, что в любом случае тут же вернусь в Москву.

— И прошу вас. Гольцов, никакой самодеятельности, все предоставьте французской полиции.

— С каких пор вы со мной на «вы»? — опешил Георгий.

— Это я к тебе и к Михальскому обращаюсь, будьте вы оба неладны. Не стройте из себя Джеймсов Бондов. Раз уж занесло в Париж, в музей лучше сходите. В Лувр! А то знаю я вас… Будете путаться под ногами у французов — в случае неудачи все свалят на вас.

Хотя Георгий не ставил шефа в известность о том, что к делу присоединился Яцек, отрицать очевидное не имело смысла: Михальский стоял рядом с телефоном-автоматом и блаженно улыбался, слушая доносящийся издалека голос генерал-майора. Нужно было как-то реагировать.

— Хорошо, Владимир Сергеевич, обещаю не путаться у французов под ногами, — ответил Гольцов на всякий случай в единственном лице.

Яцек, собака, не преминул воспользоваться этой лазейкой. Заявил, что никаких обещаний никому не давал и что он лично намерен присоединиться к слежке за Дроздом. Пришлось и Гольцову отправиться с ним за компанию, но настроение было препаршивое. Никакого вдохновения.

Уже на пути из Орли их арендованную машину остановила дорожная полиция. Сидевший за рулем Яцек чертыхнулся. Георгий понял, что их небольшой любительский спектакль стал действовать французам на нервы.

— Нас засекли.

Из подъехавшего следом белого «мерседеса» без полицейских опознавательных знаков к ним подбежал человек в штатском. После проверки документов он нервно обратился к ним с просьбой не вмешиваться в ход полицейской операции, иначе он будет вынужден их задержать. Для подстраховки водительское удостоверение Яцека изъяли и вернули минут через пятнадцать, когда такси Дрозда успело исчезнуть в потоке машин.

— Ты как хочешь, а я возвращаюсь в гостиницу, — сказал Гольцов, потерявший всякое желание дальше участвовать в комедии.

Яцек высадил его у станции скоростного метро, а сам с таинственным видом отправился дальше, пообещав держать связь.

Пройдя турникет, Георгий в нерешительности задержался перед светящимся табло с картой метрополитена. Может, прав Полонский? Может, правда съездить во всемирно известный музей, почувствовать себя на один день туристом? И пусть все идет своим ходом. Все равно ни повлиять, ни изменить, ни поправить что-либо он уже не может. Та ситуация, когда нужно отступить в сторону и предоставить дело специалистам.

Куда отправиться? Все туристы мечтают побывать в Лувре. Посмотреть на Венеру Милосскую и Джоконду. Но «мюзе дю Лувр» находится на станции метро «Пале-Рояль». А по линии скоростного метро можно попасть либо в Диснейленд, что загодя отметается, либо в Люксембургский сад, что тоже не вдохновляет. Можно также попасть к Эйфелевой башне, но это уже вовсе пошлятина, моветон. Это как начинать экскурсию по Москве с Мавзолея.

Гольцов внимательно проштудировал карту и обрадовался единственной зацепке: Музей д'Орсе на улице Bellechasse, название которой он вольно перевел как «Красивая Охота». Добрый знак — красивая охота! Чем он, собственно говоря, и занят. Стало быть, туда.

— …Настоящий символ промышленной эры, Музей д'Орсе является также местом, откуда открывается великолепный вид на Сену и ее набережные! — звучал хорошо поставленный голос экскурсовода.

Георгий пристроился в хвост группы экскурсантов из Японии, глупо чувствуя себя в роли школьника. Услышав от экскурсовода о Сене и ее набережных, японцы дисциплинированно повернулись и посмотрели назад, хотя только что, стоя в длинной очереди к кассам, все могли обозревать Сену и ее набережные самостоятельно, в ненормированной дозе. В кармане Гольцова пронзительно запищал телефон. В его сторону зашикали. Чтобы не мешать остальным слушать о прошлом и настоящем музея, Гольцов был вынужден легкой рысцой отбежать в сторону.

— Я на площади Согласия, — сообщил Яцек. — Кричевская назначила встречу. Сегодня в девять вечера возле Драматического театра в Бобиньи. Это в пригороде. Я выезжаю. Присоединишься?

Георгий взглянул на часы. До назначенной встречи осталось три часа. Вот искушение!

Издалека доносился голос экскурсовода:

— Открытие вокзала д'Орсе состоялось четырнадцатого июля тысяча восемьсот девяностого года и было приурочено к Всемирной выставке. В тысяча девятьсот семьдесят седьмом году французское правительство приняло решение преобразовать здание вокзала в музей для произведений искусства второй половины девятнадцатого века…

Следом за экскурсоводом группа японцев удалялась в глубь музея.

— Заезжай за мной, — с сожалением выдохнул Георгий. — Сейчас скажу ориентиры: линия скоростного метро «С», я буду ждать возле станции «Музей д'Орсе» наверху, на набережной, возле рядов букинистов. Вижу отсюда красную вывеску «Les livres anciens et les cartes» — старинные книги и карты. Буду там.

— Понял. Жди.

Любовь проснулась в номере мотеля на мятых, пахнущих пролитым коньяком простынях. Парень, которого она вчера вечером подцепила в баре, спал, повернувшись к ней коротко стриженным затылком. Его загорелая, мускулистая спина и татуировки на предплечье вчера напомнили ей Лежнева. Только, в отличие от Лежнева, парень во сне храпел. Любовь выбралась из номера босиком и на цыпочках, боясь его разбудить.

Она приехала в Бобиньи вчера вечером на велосипеде. В белых хлопчатобумажных брюках и блузке, с рюкзачком за спиной, она казалась совсем молоденькой девчушкой-студенткой Высшей школы. Часы на театральной башне показывали восемь часов вечера. До встречи с Александром Яковлевичем оставался час. Любовь волновалась, потому что шестое чувство нашептывало об опасности. Все последнее время она жила с этим чувством.

Александра Яковлевича Дрозда сегодня она уже видела. Издали. Почтенный адвокат с невозмутимым видом прогуливался по аллее Люксембургского сада, как и было условлено. Вокруг на зеленых газонах отдыхали студенты, рядом находился Латинский квартал. Этот район Любовь знала как свои пять пальцев. Она жила неподалеку. В толпе студентов и туристов всех рас и оттенков кожи она чувствовала себя невидимкой. Она сама предложила Дрозду устроить встречу возле фонтана Медичи.

Александр Яковлевич появился у фонтана на десять минут раньше запланированного и уже в третий раз неторопливо прошел мимо, не замечая Любови. Наконец он нашел свободное место на скамейке и пристроился с газетой в руке. Читал вчерашнюю «Суар».

Любовь закончила писать записку, сложила листок вчетверо и сунула в пустую коробку от сигарет «Житан». Посмотрела на мальчишку на роликовых коньках, возившегося неподалеку с баллончиком краски. Он изобразил на металлическом мусорном бачке в начале аллеи алое сердце и быстро прикатил обратно. Получил от Любови бумажку в двадцать евро и коробку «Житан».

— Comme s'accordaient!

Как договаривались…

И снова мальчишка с независимым видом помчался в конец аллеи, где, выписав коньками хитроумную петлю, лихо развернулся, бросил на крышку бака коробку «Житан» и покатил дальше.

И тут же Александр Яковлевич Дрозд, покинув скамейку, медленно направился в конец аллеи. Проходя мимо мусорного бака, почтенный мэтр с видом человека, неравнодушного к нарушению общественного порядка, взял коробку и, подняв крышку бака, незаметно вынул из коробки записку и бросил «Житан» в урну. Не удержался, воровато огляделся по сторонам. Вроде бы никто не смотрел в его сторону. Вытирая руки белоснежным носовым платком, адвокат зашагал к выходу из сада. Чем дальше он удалялся от фонтана Медичи, тем шире становился его шаг. Со стороны это напоминало классическое «и тут «Пух» неожиданно вспомнил об одном важном деле»… Представляя, какие чувства довелось испытать почтенному мэтру в роли бомжа, Любовь охватил истеричный смех.

Ни один человек из службы внешнего наблюдения, следившей за передвижением Дрозда по Парижу, не вычислил Кричевскую в толпе молодежи, традиционно тусовавшейся в Люксембургском саду. Любовь просто растворилась. Александра же Яковлевича довели до дверей его номера в гостинице на Пляс Бобур. Когда адвокат пожелал принять душ и скрылся в ванной, в его номер бесшумно вошла горничная и обыскала карманы его пиджака и плаща. Записка Кричевской лежала в портмоне во внутреннем кармане пиджака. Через несколько минут полиция знала, где назначена встреча.