Закон скорпиона - Боу Эрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Талис установил и их.
А потом затянул.
Вмятины. Потом углубления. Боли нет, но есть ощущение неправильности, которое никакими анестетиками не убить. Они – во мне!
Не паниковать, Грета. Не паниковать.
Радиация муравьями ползает по лицу. Проникает в глаза и уши. Я подняла руку и дотронулась до «нимба». Талис положил пальцы поверх моих. Я чувствовала, как наши сенсоры встретились, соединились в сеть, подобные с подобными.
– Не смотри вниз, – сказал он.
Я сглотнула. Медленно опустила руки по швам. И случайно коснулась чего-то кожаного.
– Тебе не потребуются… – Я хотела сказать про ремни.
По лицу Талиса мелькнула тень улыбки.
– Тебе потребуются. – И он крепко пристегнул меня.
Нагнулся надо мной, замешкался, словно от неуверенности, а потом сдержанно поцеловал меня в кончик носа.
– Грета Стюарт, увидимся на той стороне!
И вышел из комнаты.
Я осталась одна. Мое одиночество эхом отдавалось от стен. Я сделала глубокий вдох и сосчитала его: один.
Два.
Моя вживленная база данных почувствовала, что я делаю, и принялась прокручивать миллисекундный отсчет.
Три. Четыре. В груди все сжимается – от откровенного страха.
«Да будет благословляемо, и восхваляемо, и прославляемо, и возвеличиваемо, и превозносимо, и почитаемо имя… о, помоги мне…»
«Я выбрала это. Сила в выборе. Я заявляю. Заявляю».
Пять. Шесть.
Семь вдохов и выдохов и 25 172 миллисекунды спустя заработали лучи.
Есть ли смысл описывать мою смерть от прохождения токов индукции через мозг? Были магниты; они направили токи; я умерла.
«Это больно?» – спросила я у аббата.
И в ответ он выбрал слово «исключительно».
Больно было исключительно.
Есть порог, до которого ощущение не является болезненным. Есть другой, о котором мало кто знает, – за ним боль становится не просто ощущением. Для нее нет слов, хотя некоторые люди называют это светом, белым светом, вызванным перегрузкой умирающего мозга. Возможно, мне надо назвать это цветом – говорят, он есть у кварков. Кварки связываются попарно и по трое, так что их цвета соединяются и дают белый. Убери одного из связки и держи отдельно от других – и напряжение, «неправильность» окажется столь велика, что само пространство разорвется на части.
И создаст нечто новое.
Боже милосердный.
Магнитные поля проникают внутрь меня и вытаскивают каждый цвет по отдельности, единственный во вселенной.
Золотая кожа на спине Да Ся, изогнувшейся от наслаждения.
Оранжевые искры погребального костра, поднимающиеся в чернильно-темное небо.
Кипрей – серебряный и белый.
Высыхающая кровь Грего – винный.
Слоновая кость: потертая керамика пальцев аббата.
Серый: каменная дробилка яблочного пресса.
Черный: глаз камеры.
Цвета появляются быстрее и быстрее: оранжевые тыквы, синие орбитальные орудия, бежевая шубка Чарли, розово-красная тафта, ликующее многоцветье огоньков рождественской елки.
«Нет, – сказала я, глядя в камеру, – конечно, я не боюсь».
Рыжий: волосы моей матери, сверкающие бриллиантами.
Голубой: глаза Талиса.
Краснеющая Да Ся. Черные волосы Элиана, падающие ему на лицо. У него связаны руки.
И у меня связаны. Иначе я бы вырвала себе глаза.
Удар молнии. Ощущение накапливающегося заряда тянет и тянет. Она ударит в меня. Я превращусь в молнию. Я умру.
На мгновение все цвета превращаются в белый, в тоннель, в ликующее приветствие. Я оглядываюсь через то, что когда-то было моим плечом, и вижу под собой на столе тело, в конвульсиях рвущееся из ремней.
«Какая громадная! – кричит маленькая Да Ся, подпевая молниям. – Ты боишься?»
«Да».
Серая комната. Лучи исчезли. Коллиматоры и эмиттеры больше не стреляют, они – переохлажденные точки, синие, как звезды в моем приобретенном восприятии, – и света нет. Я одна плыву в темноте, среди звезд.
Информация.
Воспоминание о занятии любовью с Да Ся выводится в списке недавних обращений, под описанием происхождения термина «каскадный отказ» и теории квантовой хромодинамики.
Часы.
Двадцать девять минут пятьдесят четыре секунды.
От какого момента?
От момента поступления команды «Отсчет».
Воспоминание, к которому было недавно совершено обращение: подсчет вдохов и выдохов.
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь – неполный список цифр / действительных чисел / положительных целых чисел. Кто-то подсчитывал вдохи и выдохи. Грета. Пора проверить, как Грета.
Не дышит.
Исправить: команда «Дыхание».
Она делает вдох.
Осмотр состояния: перегрев хранилища данных; перенаправить лимфу для охлаждения. Сильные гематомы на лобных буграх черепа. Остаточный ток в индуктивном контуре. Гормональный дисбаланс: адреналин, кортизол, серотонин. Незначительные переломы: пястной кости левого большого пальца; ладьевидной кости левого запястья.
Это…
(«Сохрани себя, Грета. Старайся изо всех сил».)
Забавно, да?
Почему?
Воспоминание, к которому было недавно совершено обращение: попытка вырваться из ремней. Перелом. Сравнение. Дважды сломано.
Забавно потому, что…
Надо опять начать дышать, да?
Я делаю вдох.
И.
Заявить, что… меня пытали. Быть «я» – значит заявить об этом. Повторный просмотр файла «Яблочный пресс»: страх, боль.
Что выигрывается? Легче закрыть файл. Закрыть «я».
На этот раз воспоминание приходит без моего обращения, возникает в органических структурах и накладывается на контур: голубые глаза Талиса, которые на самом деле глаза Рэйчел, а за ними – Талис, птица, запертая в клетке.
«Упрямым, как мул, страдающий зубами. Сравнительно легко переносить боль. В целом, Грета…»
И другой голос: «То, что останется от тебя, с большой степенью вероятности окажется неузнаваемо. Что ты, в любом общепринятом смысле этого слова, не выживешь».
Неузнаваемо. Я узнаю́ это тело, тело Греты, оно надето на меня, как платье, и сковывает движения.
«Ребрам не подняться… Не могу дышать. Я всего лишь картина, а все равно мне надо дышать. Тогда художник – а это Элиан, ну конечно, Элиан…»
Элиан. И Зи – берет меня за руку. Узнаю по форме руки. Да Ся.
Я не картина.
– Грета? – Голос звучит нежно. Я слышу в нем слезы. – Грета? Ну пожалуйста…
Я открываю глаза Греты.
Они оба здесь, Элиан Палник и Ли Да Ся, каждый возится с застежками ремней на моих руках. К дальней стене, поджав ногу, прислонился Талис. Выглядит спокойным, но все сенсоры работают на полную мощность: пылает, как если бы падал из космоса на Землю.
Застежка со стороны Да Ся расстегивается. Да Ся хватает руку, поднимает ее к лицу.
Эта рука сломана.
– Эта рука сломана, – говорю я.
– Ой! – Покраснев, она кладет руку на место. – Я не…
– Я преодолела боль, – говорю я. – Если хочешь, можешь держать.
– Ой, – снова говорит она. Руку не трогает.
Элиан освобождает мою вторую руку, но не касается меня.
– Можно вытащить эти винты? – спрашивает он Талиса.
– Это называется «нимб». – Талис выпрямляется и потягивается. – Правильно, мой ангел?
– Я не ангел, – говорю я.
Ангелы – чистые души без тела. Демоны – вселяются, а призраки – мертвецы, которые еще живы. Возможно, я демон или призрак, но… но…
– Кто ты тогда? – тихо, между нами, спрашивает Талис, сияя сенсорами.
Я знаю, что это важно. Мне не меньше, чем ему, интересно найти ответ. Мы ждем 3451 миллисекунду тишины, занятой обработкой информации.
– Я монстр, – говорю я.
И тогда на его лице расцветает улыбка, как вьюнок, оплетающий могилу.
– Добро пожаловать в клуб!
Глава 30. В коконе
Освобожденная от болтов и застежек, я села на столе и провела осмотр. Органические структуры мозга были, конечно, разрушены прошедшим по ним током, и, по всей видимости, повреждения окажутся обширными, но это не важно. База данных зафиксировала и память, и подсознательные «инстинкты», управляющие необходимыми функциями – дыханием и прочим. Из базы данных они были переданы индуктивному контуру. Он работал безупречно, посылая сигналы в мозг именно так, как требовалось.