Сотворение брони - Яков Резник

Работа убыстрилась — с наступлением темноты была расчищена почти вся заводская ветка. И тут примчал на дрезине порученец директора: Кошкину немедленно возвратиться на завод.

— Что?.. — Прямо в шубе ввалился Михаил Ильич в директорский кабинет.

— Читай… — Максарев протянул телеграмму Кулика: «Погрузку танков и выезд в Москву запрещаю».

Едва Кошкин глянул в нее — скуластое, задубелое на морозном ветру лицо побелело и вытянулось.

— Не расстраивайся, Миша, запрет-то ненадолго… Месяца через два повезешь всю установочную партию.

— Не месяцы — годы потеряем! Звони командарму, возможно, военпреды не доложили, что два танка отлично выдержали заводские испытания. Скажи: новый танк, не допущенный к смотру, не участвующий в войне, — позор и…

Он не докончил фразы — надсадно закашлялся.

Максарев встал, подошел к Михаилу Ильичу, усадил его на стул и сел рядом.

— Помолчи, послушай — ты должен правильно понять. Я только что разговаривал с Григорием Иванычем. Причина его отказа основательная: неполный пробег машин в счет армейских испытаний. Я сказал ему, что ты за неделю до этих снегопадов наездил тысячу километров на каждую машину, а он свое: пока не имеет положенных трех тысяч на каждый танк, считайте, что их на свете нет… И в общем-то тут ничего не возразишь. Разве может заместитель наркома по вооружению отказаться от разработанных наркоматом требований? Армейские испытания — закон, его не перепрыгнешь. И еще скажу: запрет командарма обернется для нас меньшими потерями, чем разрешение на погрузку и отправку машин сейчас.

— Ну уж, хватил! — отмахнулся Кошкин.

— Но представь себе ситуацию: привез ты в Москву танки, а завтра-послезавтра смотр. Думаешь, никто не докопается, что машины наездили лишь часть законного пробега? Скандал — не отмоемся… Не вернее ли форсировать выпуск всей опытной партии, совершить трехтысячный поход и тогда уж со спокойной совестью явиться…

Кошкин вдруг круто встал, схватил со стола линейку и быстро прошел к висящей на стене карте.

— Что ты к Москве тянешься? — Директор глянул через плечо Михаила Ильича на поднимающуюся снизу вверх линейку. — Маршрут двухтысячного проложим не по прямой на север, а по кругу, через Белоруссию.

— Я завтра поведу машины в Москву.

— Запрет же!

— При первой встрече скажу командарму спасибо. Его запрет меня и надоумил. Это единственный выход, единственный способ прибыть на смотр, увеличив заодно пробег. Своим ходом двинем! Погода подходящая. Если прорвемся сквозь этакую пургу, разве Москва скидку не сделает? Подобная тысяча километров стоит двухтысячного пробега. — В хриплом голосе Кошкина уже не было и следа растерянности.

— Ты, кажется, бредишь… Метровые сугробы до самой Москвы, утонешь на первом километре.

— Не утонем! Прошлой ночью мы с Мальгиным набрали почти сто километров по кругу, а машина во все легкие дышала, подхлестывала нас: придумывайте еще преграды — возьму!

— Сто не тысяча, и бронхи твои воспалены.

— Пустяки! Люди на войне гибнут, а ты — бронхи…

Директору и самому не хотелось отговаривать конструктора, но и согласиться с ним он не мог, не имел права.

— Свирепые морозы — дизели застынут, заглохнут, что тогда?

— Своим дыханием согревать будем…

— Секретные машины, ну сам подумай, кто тебе разрешит — чуть не половину России в открытую пройти.

— Так мы же обойдем города, да больше ночью двигаться будем. Чего боишься? Маскировку устроим — сам дьявол не поймет, что движется… Не мучь ты себя и мне не мешай! Представь, какая будет проверка «тридцатьчетверке», какая аттестация ей, когда своим ходом явимся в Москву к началу смотра.

— Такую аттестацию пропишут — костей не соберем.

— Если за себя боишься — отбей молнию: Кошкин выехал самовольно, хотя ты, директор, запретил…

В полночь партийный комитет завода по просьбе Кошкина заслушал его и Максарева о подготовке машин к походу и составе участников. Оба и словом не обмолвились о вечернем споре. Максарев предложил послать с танками не один, а два тягача — на первый погрузить запасные части и двойную норму горючего. На второй тягач с утепленным кузовом посадить механиков-испытателей, слесарей-ремонтников и военпредов, сюда же погрузить продукты питания и медикаменты.

Закрытые брезентом, тонущие в снегу по верхний обвод гусениц, шли сквозь белую мглу «тридцатьчетверки». Они меньше всего походили на танки. Передки машин были обрывисто-вертикальны. Стволы орудий повернуты назад, к корме. Под ними — связанные проволокой бачки с запасом горючего, уложенные до высоты башен. Даже если закинет нечистая сила в степную заварушную крутоверть лазутчика или вытянет моторный гул человека на улицу села, которое нельзя обойти, — что он, посторонний, поймет, что ему могут раскрыть движущиеся с напластованным снегом поверх брезентов машины, лучами фар выхватывающие из завихренной мути телеграфные столбы?

Позади танков оставался тоннель, стенки которого осыпались от вибрации машин, рева двигателей и завихрений дымных хвостов, вырывающихся из выхлопных труб. Два тягача, шедшие за танками, траками гусениц впивались в уплотнившийся снег, нередко застревали в нем. Тогда ближний танк пятился назад на выручку. Сменные механики-водители, слесари, инженеры-исследователи и военпреды помогали танку сдвинуть с места обессиленные тягачи.

На третий день похода Кошкин вел головной танк на пару с Игорем Мальгиным. Когда один занимал место за рычагами, другой отдыхал на сиденье справа, рассчитанном на стрелка-радиста. Игорь от усталости засыпал сразу, а Кошкина и дремота не брала в час отдыха. Его знобило, и, чтобы не замерзнуть, он сгонял Игоря с места водителя. Двигая тяжелые, сопротивляющиеся рычаги, он согревался, и грудь, спина, лицо покрывались потом. Но это лишь в первые минуты. Вскоре мороз опять пронизывал до костей, превращал пот в игольчатые льдинки.

Игорь настаивал, чтобы Кошкин уступил место одному из трех сменных механиков, но Михаил Ильич хотел сам проверить машину, прочувствовать ее в сложных условиях, узнать возможности, обнаружить слабинки, чтобы устранить их, перед тем как танк попадет туда, на финскую.

Как-то, провозившись у порванной гусеницы тягача, Кошкин дал Игорю уговорить себя пойти выспаться в теплом, прожаренном «чугункой» кузове. Там к нему опять пристали военпреды:

— Пора наконец и нам на танки. Мы их обязаны опробовать в любых условиях.

Военпреды имели право на вождение, но доверить им машины в такую метель было опасно. А они требовали, настаивали, и Кошкин разрешил. Только приказал взять в танки опытных механиков, пусть не для вождения — для совета, подсказа в сложной ситуации. Военпреды согласились, чтобы успокоить Кошкина, но, сев за рычаги, от помощи механиков отказались. Сочли, что им, специалистам, слушать советы механиков несолидно, тем более что военпреды уже водили БТ на заводских трассах и даже наездили часа по четыре на «тридцатьчетверках». И в то время, когда Кошкин спал, случилась беда.