Сотворение брони - Яков Резник

Самое сложное ожидало Малышева в танкостроении, которое подчинялось не только его гражданскому наркомату, но фактически и Наркомату обороны. Главки последнего, как единственные заказчики боевой техники, диктовали свои требования на всех стадиях проектирования, производства, испытаний и приемки танков. Даже в годы беспредельного авторитета орджоникидзевского Наркомтяжпрома между Серго и Ворошиловым, между начальниками их главков возникали порой споры и расхождения. Но тогда несравненно легче было договориться. Два видных деятеля партии и государства, два члена Политбюро всегда находили взаимоприемлемые решения. А каково теперь почти не известному еще в Наркомате обороны Малышеву разрешать возникшие разногласия хотя бы по Встречному? И пойдет ли Малышев на неизбежный конфликт по Встречному, который можно разрешить лишь в Центральном Комитете партии или в Главном военном совете?

Завод командировал в наркомат Кошкина.

«Какой это Малышев? Тот ли молодой инженер, с которым познакомился тогда на совещании у Серго, или однофамилец?» — думал Кошкин, ожидая в приемной наркома.

…То знакомство произошло случайно. Вышли вместе из Наркомтяжпрома после ночного совещания у Серго, решили прогуляться по притихшей Москве и узнали, что они с детства москвичи: один — кондитер, другой — паровозный машинист; что в партию пришли они в разное время, но оба в ранней юности; и секретарями партячеек были: один — в гражданскую войну, другой — в конце двадцатых годов. А на пороге тридцатых их судьбы словно сплелись: Кошкина и Малышева направили в счет «парттысячи» в технические вузы Ленинграда и Москвы, и оба, защитив дипломы с отличием, избрали из множества инженерных специальностей одинаковую профессию — конструктора.

Опершись спиной о ствол большого клена, Малышев увлеченно рассказывал о мечте молодых конструкторов Коломенского паровозостроительного завода создать локомотив обтекаемой формы мощностью две с половиной тысячи лошадиных сил, способный мчаться со скоростью до ста пятидесяти километров в час. Он ликовал, что ему удалось сбежать из аспирантуры на завод, что он, рядовой конструктор, будет строить этот локомотив. «Нет, — думал теперь Кошкин, ожидая в приемной, — наверно, это не тот Малышев — случаются же однофамильцы на двадцатитысячном заводе…»

Но в кабинете он увидел знакомого Малышева. Правда, если бы встретил его на улице, возможно, не узнал бы, настолько Малышев изменился. Круглолицый, веселоглазый молодой человек за пять лет постарел так, будто ему прибавилось по меньшей мере двенадцать. Лицо осунулось, заострилось.

— Мне кажется, полжизни прошло, как мы не виделись, Михаил Ильич. — Малышев вышел из-за стола навстречу и задержал руку Кошкина в своей короткопалой руке. — Вчера мне говорили о вас и вашем Встречном — хорошо говорили…

Малышев оттягивал деловую беседу. Видно, ему необходимо было прикоснуться памятью к той осенней ночи, к незабываемым часам общения с Серго, так неожиданно сблизившим их, совсем еще незнакомых.

Повспоминали. Потом Малышев поделился тревогой, возникшей у него при знакомстве с тракторными и автомобильными заводами.

— Думают только о своем плане, о своей продукции. Не слышали, говорят, ни о каком задании по танкостроению…

Он не сказал, что намерен работу Серго повторить, подключить ряд предприятий своих отраслей к танкостроению. Об этом Кошкин догадывался. И ему хотелось верить, что Малышев одолеет трудности и препятствия, которые жизнь перед ним поставила и еще не раз поставит.

Больше часа Кошкин рассказывал, в какое тяжелое положение попал завод после сравнительных испытаний, и попросил наркома лично посмотреть, и как можно быстрее, обе экспериментальные машины.

— Хорошо будет, если Климент Ефремович согласится приехать вместе с вами.

Малышев обещал поговорить с Ворошиловым.

Танковый ас

Хирург без крайней нужды не будет оперировать своего ребенка — сердце и рука чтоб не дрогнули.

И для конструктора существует предел нервной стойкости. Каким бы невозмутимым, уравновешенным, даже бесстрастным ни бывал он в обычных условиях, в моменты испытаний боязнь за свою машину, тревога за ее судьбу нередко берут верх над сознанием необходимости подвергнуть ее жесточайшей проверке. Эти человеческие слабости были присущи Кошкину, как и любому конструктору, но он выезжал на испытания опытных образцов чаще других, превозмогая самого себя, свою жалость к машине.

Игорь Мальгин, попеременно с другими водителями испытывающий и БТ-7 последнего выпуска, и Т-20, и толстобронный гусеничный, радовался, когда Кошкин предупреждал его: «На рассвете выезжаем». Бывали на трассах и по нескольку суток. Игорь выискивал пески и топи поглубже, покруче подъемы и спуски, гонял по оврагам, ударял по камням не одними гусеницами, но и катками и посматривал на Кошкина: «Сейчас остановит…» Но тот помалкивал, покусывал мундштук давно потухшей папиросы и вытирал пятерней пот.

Само присутствие Кошкина не давало Игорю переступить едва уловимую грань между полезным риском и тем, что таит в себе катастрофу. Но однажды он переступил ту грань.

На центральном полигоне саперы оборудовали новейшие препятствия для испытаний легких танков. Последний образец БТ-7 представляли Кошкин и Мальгин.

Сперва пригласили на полигон водителей для знакомства с небывалыми сооружениями. Одно из них — ров шириной восемь, глубиной два с половиной метра, имеющий высокий земляной бруствер, — водители признали непреодолимым. Начальник отдела испытаний центрального полигона остался с Игорем у рва.

— Другим можно бы простить отказ — машины у них не те. А твоя «бетушка»! Десятки раз я с ней прыгал — не подводила. Попробуй, испанец! Кто же, если не ты?

Еще раз обойдя ров, Игорь прикидывал. Если приблизиться на малом ходу, танк клюнет носом и останется торчать кормою вверх. На высшей скорости можно разбить машину о стенку. Спросить Кошкина? Не разрешит. Отказаться — совестно перед начальником. «Если не я — он прыгнет, во как морщит длинный нос, стыдно за меня, наверно: учил, а чему научил — трусости?.. Ему запрещено — старше чуть ли не вдвое, напрыгался за армейскую службу больше всех испытателей, вместе взятых, а прыгнет же! Уверен в «бетушке», подсчитал, выверил, значит, можно».

— Согласен, товарищ начальник, только не на заводской машине.

— Что за капризы, Мальгин? Не узнаю тебя.

— Без Кошкина не имею права рисковать заводской. Доложите ему.

Начальник полигона знал: накануне показа машины армейской комиссии Кошкин ни за что не согласится подвергнуть ее, а тем более водителя, опасности.