Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский

И Турецкий решил рискнуть, ибо нередко повторял, что риск — благородное дело.

Главная усадьба старого, давно уже развалившегося колхоза «Заветы Ильича» располагалась в заброшенной, но когда-то процветавшей деревне Горенки. Здесь доживала свой век Антонина Григорьевна, бабушка Игоря по материнской линии. Старушка жила одна, существовала, разумеется, не на сиротскую пенсию, а на те средства, что посылал ей Олег Коробов и завещал помогать сыну. Но сын уже два года находился в колонии и, как там чувствовала себя его бабушка, фактически не знал. Больше того, он даже во сне не позволял себе упоминать о ней. Ведь если бы кто из врагов отца узнал о ее существовании, ее старенький дом давно бы обшарили от пола до крыши и со злости сожгли. Возможно, что и вместе с его последней хозяйкой. Бабушка осталась теперь единственным человеком, который знал, где спрятаны компрометирующие высшее областное руководство материалы. Вот ее адрес и назвал Игорь, когда почувствовал наконец полное доверие к Александру Борисовичу. А до того, то есть практически до самой последней минуты разговора, молчал.

— Итак, рискуем, — сказал себе Турецкий и «вдарил» по газам.

Обратная дорога казалась ему короче. Не успел снова детально обдумать историю, рассказанную сегодня Игорем Коробовым, как вот он, поворот, точнее, съезд с асфальтовой трассы на грейдерный проселок, ведущий в «Заветы Ильича», как по-прежнему указывал покосившийся дорожный указатель.

Турецкий внимательно смотрел по сторонам, но больше всего в зеркальце заднего обзора — попутчиков не было видно. Может, так оно и лучше? И своеобразная охрана из числа сторонников движения «За справедливость» тоже пока нигде не засветилась, хотя вчера вечером шел о ней разговор. В том смысле, что неплохо бы иметь в критический момент нескольких крепких парней на своей стороне. Грязнов на этом настаивал, Турецкий возражал — когда одним делом занимается целый кагал, удача нередко изменяет. А в данном случае нужна была не только секретность, но и собственная осторожность. И в первом, и особенно во втором Александр Борисович уж со своей-то стороны был уверен.

Домишко Антонины Григорьевны он узнал сразу по кратким описаниям Игоря. Одноэтажный деревянный дом с декоративным балкончиком возле слухового окошка, крытый зеленой, крашеной жестью. Густой кустарник у калитки, которая обычно закрывалась на веревочку. Рядом с никому не нужным балкончиком — телевизионная антенна, может, одна на всю деревню. Вот, пожалуй, и все приметы. Сразу за углом забора — пустырь, один из тех, что прежде оставляли между соседними домами — в противопожарных целях. Вот сюда и съехал Турецкий, убрав с улицы свою машину — чтоб зря не отсвечивала.

И Антонину Григорьевну, выглянувшую на шум, он узнал сразу. Снял с калитки веревочную петлю, вошел и поздоровался. Подслеповатая старушка пригласила его в дом, когда услышала, что гость привез ей привет от внука Игорька.

Пришлось в двух словах рассказать о несчастье, постигшем семью. Нет, не сразу сказал Турецкий о гибели братьев Коробовых, не знал еще, как отреагирует старуха на такую тяжкую весть. Уклончиво заговорил о том, что они исчезли, возможно, скрываются от бандитов, от которых пострадал даже и Игорь, обвиненный бог знает в каких грехах, и он теперь находится в колонии. Два года ему еще осталось. И он очень беспокоится о здоровье своей родной бабушки.

Рассказывая о Коробовых, Турецкий представился и сам, даже удостоверение свое предъявил, но бабка лишь мельком взглянула на красные корочки и равнодушно отвернулась. Показалось, что она не понимала, кто он, зачем приехал и от кого. Или ловко делала вид — старые люди на такие уловки горазды. И когда он заговорил о документах, которые, по словам Игоря, оставил у нее его отец, она сделала совершенно непонимающие глаза и лишь пожала плечами, мол, отродясь ничего подобного не слыхала.

В общем, наступил момент, когда темнить дальше было уже нельзя, время уходило совершенно бесполезно. Кремень у нее характер или нет, значения больше не имело. Турецкий достал записку Игоря и протянул Антонине Григорьевне. Та спросила:

— Что это? От кого?

— Вы прочитайте, сами поймете.

— Дак… читать… — недоверчиво произнесла она. — А я и не знаю, где мои очки…

Она стала как-то непонятно шарить вокруг себя, наконец обнаружила очки в кармане своего же фартука, нацепила их на нос, осторожно развернула листок и прочитала, чуть шевеля губами. Потом поверх очков поглядела на гостя и сказала наставительно:

— С этого б и начинал, а то байки рассказывает… А про Олежку с Костиком я все знаю… И про Гарика — тоже. Ох, чуяло мое сердце, что нехорошие те бумажки, одна беда от них. Ну сиди, сейчас принесу…

Она вышла из комнаты и, кажется, вообще из дому. Но скоро вернулась с небольшой кожаной сумочкой, типа тех, что появились незадолго до известных всем без исключения «новым русским» барсеток. Протянула Турецкому и снова повторила прежнюю мысль, но с новым подтекстом:

— Убери ее подальше, одна беда от нее. Авось Гарику поможет.

Ох это вечное русское «авось»…

Александр Борисович раскрыл молнию, заглянул внутрь сумки. Там лежали свернутые в трубочку листы школьной тетрадки, а также несколько миниатюрных видеокассет японского происхождения. Ну, кассеты будем смотреть позже, решил Турецкий и вынул их из сумки, оставив внутри свернутую в трубочку тетрадь и еще какие-то явно вырванные из блокнота записи. Это он решил прочитать сразу, только отъехать подальше от деревни. Ну а кассеты — для них имелся толковый тайничок, оборудованный в багажнике «пежо». Пусть-ка полежат там до возвращения. Как всякий опытный человек, Турецкий старался никогда не складывать все яйца в одну корзину.

Он отъехал от деревни на приличное расстояние. Вдали, за кромкой леса, виднелись уже крыши и верхние этажи высоких домов быстро застраивавшегося окраинного района Новограда. До шоссе оставалось не больше километра, а впереди, справа, виднелась небольшая полянка перед съездом в ложбину. Может, там речка протекала или пруд был. Но все пространство с правой стороны заросло высокими ивами. Ясно, где-то вода близко.

Вот туда и съехал с дороги Александр Борисович. Развернулся. Поставил машину носом к дороге, вышел наружу, присел на травку и расслабился.

Уже вечерело. Но до захода солнца было далеко. От близкой воды тянуло приятной свежестью. Он вспомнил, что за весь день не имел даже крошки во рту. Утром торопился и не подумал о пропитании, а после колонии как-то и аппетит пропал. Но теперь захотелось есть, а вместе с этим желанием навалилась и усталость от напряженного, в сущности, дня.

И с Игорем, пока тот не раскрылся, надо было вести осторожный и в то же время настойчивый разговор, и с бабкой этой — тоже. Хитрая старушка. Все ведь знала-понимала, а изображала из себя «глухую деревню».

Александр Борисович привалился спиной к дверце автомобиля и достал из сумочки, которую положил рядом, свернутую тетрадь. Раскрыл, перелистнул одну, другую странички и понял, что это были своеобразные дневниковые записи Олега Коробова. Видимо, это были его собственные комментарии к тем видеопленкам, что достал ему, точнее, украл Рустам Сабиров. За что в конечном счете, возможно, и поплатился жизнью. А какие другие причины могли привести его к гибели «в перестрелке», как говорил Игорь, если, по словам генералов Полтавина и Литвина, в городе давно уже не стреляют, то есть, другими словами, не происходит громких бандитских разборок. Можно подумать, что и милицию, и госбезопасность только эти факты и заботили, а на все остальное им было наплевать.

Не имея возможности посмотреть сейчас видеопленки, Турецкий пытался по записям представить, что, какие моменты общественной жизни были запечатлены на них. Но занятие это было, во-первых, скучное, а во-вторых, бессмысленное.

Правда, среди записей-комментариев попадались и короткие списки фамилий. Это были, как понял Александр Борисович, пострадавшие от «руководящего беспредела» губернские предприниматели. Против фамилий стояли и цифры — вероятно, суммы «добровольных взносов» в губернаторский фонд. Короче говоря, с этой бухгалтерией надо было разбираться отдельно, причем обязательно в присутствии человека, который бы хорошо знал не только местные условия, но и многих из тех, чьи имена фигурировали в списке.

Ладно, с этим понятно. Турецкий свернул тетрадь трубочкой и сунул ее обратно в сумку. Хотел было достать блокнотные листки, но почувствовал, как все тело расслабилось, а позднее солнышко уже не палило и не слепило, а просто согревало. И так тихо стало вокруг, что глаза закрылись сами…

Может, и дремал он какие-то считаные минуты, но проснулся, точнее, пришел в себя от непонятного шума. Словно кто-то ломился через лес. Подхватив сумочку и даже не успев толком раскрыть глаза, Турецкий привскочил, но тут же сильный удар по темени опрокинул его обратно, на землю. Это было настолько дико и, главное, неожиданно, что он на какой-то миг всего и растерялся. И даже успел-таки вскочить, закрыв голову обеими руками, но получил сразу с двух сторон сильные удары по корпусу — под дых и сзади, по почкам. Били грамотно. Уж это он понял сразу. Но удары тут же прекратились, и он смог восстановить дыхание.